Расстались, к всеобщему удовлетворению, в самых теплых отношениях. И если бы кто-то спросил Александра Васильевича, как нему относится Анненков, тот без сомнения назвал бы Бориса Владимировича своим другом и человеком, приятным во всех отношениях. Если бы таинственный кто-то задал бы тот же вопрос Анненкову, то атаман, подумав, ответил бы: «Пыжится, пыжится, а толку никакого. Вероятно, считает меня таким же дураком, как и он сам…»
На следующий день к берегу из Николаева подогнали два десятка плоскодонных самоходных барж, на которых тоже собирались десантировать войска. В силу малой осадки они могли выйти прямо на берег, что было очень важно прежде всего для бронеавтомобилей и полевой артиллерии, которые пока категорически не хотели плавать.
Опять ржали лошади, которых драгуны и казаки заставляли прыгать в глубокую еще воду и плыть к песчаному пляжу. Опять орали фельдфебели, взводные и ротные, сдабривая команды густым матом. Опять бранились унтера, ефрейторы и приказные, снова нахлебавшиеся соленой воды. Опять бухали орудия «Эльпидифоров» и пары эсминцев, поднимая столбы разрывов на берегу. И опять трубным голосом грохотал Львов, взявший на себя руководство первой волной десанта.
Анненков стоял на мостике «Иоанна Златоуста» и наблюдал в бинокль за высадкой первой волны. Рядом с ним стоял капитан линкора Винтер[106], с таким же цейсовским биноклем в руках. Не отрывая окуляров от глаз, он обратился к атаману:
– Вот смотрю на ваших орлов, Борис Владимирович, и в который раз сожалею: отчего же такие лихачи – прямо прирожденные марсофлоты и абордажники! – и в пехоте прозябают?
– Ну, не всем же по морю ходить, – ответил Анненков. – Надо же кому-то и по грешной земле ползать… ЕПРСТ!!!
Последнее относилось ко Львову, который прямо на глазах своего друга поскользнулся и ухнул в воду. В кирасе, тяжелой каске, навьюченный тюком со взрывчаткой. Честно говоря, Борис уже готовился подать сигнал тревоги и приступить к спасению своего друга, но его остановило восхищенное восклицание Винтера:
– Ах, мошенник! Выплыл! Накажи меня господь, выплыл! Даже ружье не упустил – над головой держит!
Действительно, Львов выплыл и теперь мощно загребал свободной рукой. Вот он добрался до мелкого места, встал, судя по жестикуляции, выругался и поспешил на берег. Только теперь старый полковник спецназа вдруг понял, что все это время стоял, затаив дыхание…
Шесть командно-штабных игр, каждый раз – с новыми вводными; три недели непрестанного десантирования, включая восемь ночных высадок; бесконечная отработка взаимодействия между морскими и сухопутными командирами и – вот он, долгожданный результат. Теперь можно было с уверенностью сказать: Босфорская операция подготовлена тщательно и практически безупречно. Все учтено: скорость марша пеших и конных частей, огневая мощь сухопутных и морских орудий, возможности авиации и бронеавтомобилей… Первоначальный план претерпел существенные изменения, но теперь – все! Штурмовики получили увольнения в город, в роты прибыли сухие пайки, лазарет завалили медикаментами. Осталось только назначить окончательную дату высадки.
Вызов из Ливадийского дворца был достаточно ожидаемым, а поскольку вызывали не одного Анненкова, а вместе с адмиралом Колчаком, добирались с комфортом на быстроходном миноносце. Корабль шустро резал черноморскую волну, гудя паровой турбиной и оставляя за кормой вспененную воду кильватерного следа и чёрный угольный дым, а Александр Васильевич Колчак с интересом рассматривал Анненкова, который с удобством устроился возле носового орудия и с явным удовольствием смотрел на морскую гладь.
– Вам бы моряком нужно было стать, Борис Владимирович, – адмирал с улыбкой посмотрел на генерала.
– Э-эх… – Борис с удовольствием потянулся. – Не вы первый это говорите. Хорошо, но, пожалуй, нет. Море для меня место сакральное и почти живое. А ведь придётся баламутить его снарядами да минами, придётся. А я существо нежное, ранимое и где-то даже слабое, так что оставим военно-морскую тематику для людей специальных.
От такого пассажа Колчак чуть не выронил изо рта сигарету. Слухов про Анненкова ходило огромное количество – и один страшнее другого. Да чего стоила только последняя операция по прорыву Варшавского фронта. Может, и врут про него, да вот только между приездом Георгиевской дивизии на фронт и отъездом с оного прошло всего десять дней, а сам фронт фактически был разорван в клочья и сейчас по слухам германское командование и сам кайзер активно искали возможность для переговоров, для вывода России из войны.
– Хотя от морской яхты я бы точно не отказался. Но… попозже… – Анненков усмехнулся. – Вот закончим этот этап войны, и займусь.
– Этот этап? – переспросил Колчак.
– А вы думаете, нас оставят в покое? Да никогда. Будут договариваться с германцем, с Америкой, да хоть с чёртом, лишь бы нас под себя нагнуть. А когда Проливы возьмём, вот тут-то и начнётся. Всей сворой кинутся.
– Так договор же есть[107]? – адмирал нахмурился.
– Любой договор живёт, пока есть сила, гарантирующая его выполнение, – спокойно ответил Борис. – И если бритты и французы посчитают соглашение о Проливах невыгодным, то сразу забудут о его существовании. Впрочем – добавил он, вспомнив разговоры о недостатках императора, – я полагаю, что это, возможно, связано с не самой удачной политикой государя.
Колчак, будучи в душе англоманом – он искренне считал англичан величайшими мореплавателями! – было горячо заспорил, осуждая пренебрежение к союзникам, но вдруг осекся и замолчал, поняв в глубине души правоту Анненкова.
Дальнейший путь прошел в ничего не значащих разговорах. По приезде Колчака куда-то увели свитские генералы, а Анненков, немного послонявшись по парку и до одури надышавшись терпким кипарисовым духом, уже хотел идти искать царя, как из-за поворота выскочила Ольга в пышном голубом платье с легкими кружевами, обрамлявшими плечи и вырез на груди.
– Атаман! – произнесла она сердито и топнула ножкой, одетой в туфельку. – Я ищу вас везде, а вы!!!
– Ваше высочество, – Борис учтиво поклонился. – Мне никто ничего не сказал, и я решил, что обо мне забыли. Ну и вот, не мог отказать себе в удовольствии погулять по этому кусочку рая.
– Я прощаю, но только с условием, что ты расскажешь мне о Ковенском деле.
Анненков хмыкнул про себя: Ольга уже несколько месяцев настойчиво требовала «подробностей» этой операции. И он подозревал, что Ольга желает либо романтики, либо каких-то деталей пикантного характера. Борис вздохнул: ни романтики, ни «клубнички» в войне не существует, но стоит ли рассказывать об этом хорошей и доброй девчонке?
– А надо ли? – Борис пошёл по дорожке, увлекая за собой Ольгу. – Поверь на слово, нет там ничего особо интересного. Кровь, грязь, пот и ещё вот ненависть и страх. Такой маленький ад. Да и вся война такая.
– А вы боялись… там? – Девушка подняла взгляд, и Анненков поразился тому, насколько лучистыми были у неё глаза.
– Конечно… – Он кивнул. – Страх – это естественная реакция организма. Страх мобилизует, подстёгивает, заставляет работать на износ. Только нужно уметь держать свой страх в узде и не позволять ему командовать собой.
Ольга уже открыла рот, чтобы что-то спросить, но помедлила и совсем тихо произнесла:
– А что страшнее страха?
– Бессилие, – Анненков улыбнулся. – Невозможность переломить ход событий, ведущих в пропасть.
– И тогда что? – Девушка остановилась и оказалась совсем близко от Бориса, глядя на него снизу вверх, из-под обреза маленькой шляпки.
– И тогда остаётся уповать лишь на Творца… – Анненков развел руками, сдержав порыв обнять её, такую хрупкую и беззащитную. – На Творца и еще на то, что тебя ждут… – Он помолчал и вдруг начал негромко читать:
Жди меня, и я вернусь.
Только очень жди,
Жди, когда наводят грусть
Желтые дожди,
Жди, когда снега метут,
Жди, когда жара,
Жди, когда других не ждут,
Позабыв вчера.
Жди, когда из дальних мест
Писем не придет,
Жди, когда уж надоест
Всем, кто вместе ждет[108].
Ольга слушала, прикрыв рот перчаткой. Когда Борис дошел до слов «Пусть поверят сын и мать в то, что нет меня», цесаревна вздрогнула, а из глаз покатились слезинки. А он все продолжал и продолжал тихим, проникновенным голосом:
Не понять, не ждавшим им,
Как среди огня
Ожиданием своим
Ты спасла меня.
Как я выжил, будем знать
Только мы с тобой, —
Просто ты умела ждать,
Как никто другой.
Она вскрикнула и прижалась к нему, вцепившись руками в плечи с такой силой, что чуть не сорвала с них погоны.
– Я тебя буду ждать! Ждать, всегда ждать! Я ни за кого не выйду замуж! Я только с тобой! – исступлённо шептала она. – Только ты вернись! Ты возвращайся, родной!..
10
Трудно сказать, на что рассчитывал Генеральный штаб, решив замаскировать Босфорскую операцию под большие манёвры Черноморского флота. Кто бы поверил в такие маневры в самый разгар войны? Но, тем не менее, решение принято и его надо выполнять. С целью поддержать дезинформацию приехал Николай с семьёй, якобы посмотреть на манёвры, и даже были приглашены некоторые послы иностранных держав. Впрочем, флот маневрировал и бесцельно жёг порох недолго, а удалившись от берегов, ночью совершил бросок к турецкому берегу.
Главные силы флота сосредоточили свои усилия на бомбардировке фортов Килия, Сары-Таш на европейском берегу, Эльмас и Филь-Буруну – на азиатском. Дредноуты «Императрица Мария» и «Императрица Екатерина Великая», старые линкоры – «Евстафий», «Иоанн Златоуст», «Пантелеймон», «Три святителя» и «Ростислав» раз за разом обрушивали фугасную крупнокалиберную смерть на батареи, земляные закрытия и пороховые погреба, корежа орудия и станки, убивая и калеча прислугу.