В Петрограде кучка безответственных людей, подкупленная императором Вильгельмом, и толпа солдат Петроградского гарнизона, состоящая из трусов, упорно не желающих идти на позицию, решила насильственным путём свергнуть Временное правительство, Совет республики и Центральный исполнительный комитет Совета рабочих и солдатских депутатов.
Часть гарнизона Петрограда, также 1-й, 4-й и 14-й казачьи полки остались верны присяге и правительству. Юнкера и Женский батальон мужественно защищают Временное правительство и часть Совета солдатских и рабочих депутатов.
Для подавления вооружённой силой беспорядков Временное правительство призвало 44-ю пехотную дивизию, самокатные батальоны, 5-ю Кавказскую казачью дивизию, 23-й и 43-й донские казачьи полки и ещё некоторые свободные на фронте части, который спешно двинуты к Петрограду. Одновременно на фронте в 1-й армии части 51-й пехотной дивизии под влиянием пропаганды немецких агентов отказались идти на позицию на смену 148-й пехотной дивизии.
Командуемому мною корпусу приказано спешно погрузиться и направляться: 1-й Донской казачьей дивизии – для водворения порядка в Петрограде, чтобы дать возможность состояться Учредительному собранию, и Уссурийской казачьей дивизии – в распоряжение командующего 1-й армией для водворения порядка и приведения к повиновению бунтующих частей.
Казаки и солдаты! Нас мало, но за нами честная солдатская присяга. Мы боремся за право, за свободу, за революцию и за русский народ. С нами Бог! Наши противники – продавшиеся немцам люди, забывшие присягу. За их спиною измена, предательство и трусость. Никто из нас не сомневается, что правда и свобода восторжествуют на Руси при вашей бескорыстной и честной помощи.
– У нас гости, – Львов вошёл в кабинет Бориса и бросил на широкий кожаный диван шинель, которую держал в руках.
– Вешалка в углу, – не поднимая головы, произнёс Анненков, не отрывая взгляд от документов на столе, и, поставив росчерк под очередным рапортом, сгрёб бумаги в стопку и отодвинул на край стола. – Рассказывай.
– Дикая дивизия, Сорок четвёртая пехотная, Пятая Кавказская, ну и ещё несколько казачьих полков. Только что передали телеграфом. Движутся от Пскова, через пару дней будут в Гатчине. Всего около восьмидесяти тысяч человек.
– Прилично, – Борис кивнул. – Как думаешь, где встречать будем?
– В город их пускать нельзя.
– Однозначно. – Борис кивнул, соглашаясь. – Значит, встречаем в поле?
– Учитывай ещё, что выгружаться они будут дня три, а то и неделю, затем пару дней приводить своё воинство в порядок и только потом поползут к Петрограду.
– Предлагаешь перемалывать по частям? – Борис откинулся на спинку кресла. – А что будем делать с мирняком? Там же город не маленький, а вокзал прямо в центре.
– Тогда по мере выхода из города, – не сдавался Глеб. – У тебя карты есть?
– Пасьянс решил разложить? – сыронизировал Анненков и достал из верхнего ящика стола пачку карт. Нашёл нужную и расстелил на зелёном сукне. – Та-а-ак. Вот удобное место. Перегон между Романовкой и Ивановкой. Перекроем широким фронтом дороги окопами, выведем на прямую наводку оба бронепоезда, ну, и укроем броневики капонирами. С учётом нашей экипировки и оружия у нас подавляющее огневое превосходство.
– Тут Ильич настаивает на участии рабочих дружин… – нейтрально произнёс Львов.
– Да… Это не очень хорошо. Но для начала пусть возьмут под усиленную охрану все въезды в город.
– Поставить по паре блокпостов? – Глеб оживился. – Это тема. Время есть, можно даже какие-никакие укрепления сделать. Но у него идея получше образовалась. Нужно в момент высадки сбрасывать листовки с самолёта. Ну, на тему вас обманывают и всё такое.
– И это хорошо. – Анненков кивнул. – Если хотя бы пару тысяч солдатиков и казаков спасём от смерти, и то хорошо. И это… Надо бы в городе развернуть пару дополнительных госпиталей и лечить всех без разбора. Пусть там наши агитаторы поработают.
Генерал Краснов не был предателем и конечно же не был дураком. Просто его видение будущего России в корне отличалось от видения большевиков и, тем более, от представления Керенского, которого генерал тихо презирал, в том числе и за бегство из Петрограда на автомобиле американской дипломатической миссии. Впрочем, он точно так же презирал и князя Львова вместе с двумя великими князьями – Дмитрием Павловичем и Кириллом Владимировичем, которые позволили себя захватить и расстрелять…
Как и многие генералы, он полагал, что сначала нужно сковырнуть этот случайный нарост на теле страны, каковым он полагал большевиков и примкнувших к ним командиров Гвардейской дивизии, окончательно сместить безвольного царя, а только потом, став верховным властителем, устраивать жизнь в стране.
Передислокация такого количества людей далась непросто. Вагонов катастрофически не хватало, и многие ехали на открытых платформах, что, учитывая погоду, было совсем нехорошо. Самым страшным было то, что на открытых платформах везли даже часть лошадей. Зато удалось присоединить к корпусу несколько пехотных и казачьих полков, а также три артиллерийских дивизиона, что значительно усиливало всю группировку.
Краснов, стоявший у заиндевелого окна штабного вагона, усмехнулся. Урок господам революционерам будет преподан знатный…
Составы выгружались и на станции, и в открытом поле, где уже вовсю мела позёмка. Многоголосый человеческий гул, ржание лошадей, скрип настланных прямо от земли до края вагонов сходней – всё сливалось в шумную какофонию, но именно от нее генерал чувствовал себя вполне комфортно и уверенно. Неожиданно, переступая с ноги на ногу, он услышал необычный звук и, наклонившись, поднял испачканный в грязи мокрый листок желтоватой бумаги с текстом:
«Солдаты и казаки. Воины земли русской. Я, Николай Романов, бывший самодержец земли русской, призываю вас в этот час не идти на братоубийство. Откажитесь от войны и возвращайтесь домой. Не для того мы оканчивали войну с Германией, чтобы вновь начинать её в своём доме.
Там, на другой стороне, ваши братья, отцы и сыновья. Там такие же казаки, рабочие и крестьяне, как и вы.
О каком предательстве говорит ваш генерал Краснов, когда в качестве военной добычи Австрия отдаёт нам десятки заводов и больше двадцати миллиардов золотых рублей? Все военные затраты будут покрыты из этих средств, а остатки направлены на строительство дорог, больниц и помощь крестьянам.
Покидая трон Российской империи, я передал его не капиталистам, купцам, помещикам и прочим врагам народа, а людям, которые в тюрьмах и на каторгах доказали свою волю к народному освобождению. Декреты о мире, о земле и о национализации доказывают это лучше всяких слов.
Поднимая оружие против народного правительства, вы сейчас поднимаете его против передачи земли крестьянам, заводов рабочим и против мира на наших границах…»
Краснов не успел дочитать листовку, когда над головой его раздалось тарахтение авиационного мотора и с неба посыпались новые листки, закружившиеся над станцией, словно птичья стая.
– И много этого?.. – генерал брезгливо выкинул листовку в талый снег и посмотрел на адъютанта.
– Много, ваше превосходительство. – Есаул Молчанов кивнул. – Есть ещё такая же, только от имени патриарха Всея Руси.
– Патриарха? – Брови Краснова полезли вверх.
– Да, ваше превосходительство. – Есаул кивнул. – Большевики восстановили патриархат. Спешно созвали Собор, патриархом избран Тихон Белавин – митрополит Московский.
– Чёрт те чего происходит… – Рука генерала в чёрной лайковой перчатке легла на рукоять шашки. – Передайте приказ: всемерно ускорить выгрузку. Боюсь, от такой пропаганды солдатики побегут по домам.
– Осмелюсь доложить, Пётр Николаевич, уже сейчас отмечены случаи дезертирства. Уходят целыми взводами.
На приведение к боевым порядкам у сводного корпуса ушло не три дня и не неделя, как предположил Львов, а целых десять дней, в течение которых собранное Красновым воинство уменьшилось до пятидесяти тысяч человек, да и те, оставшиеся, не демонстрировали высокого морального духа, а двигались словно сонные мухи с хмурыми лицами. Для богобоязненных русских людей слово митрополита Московского а ныне патриарха Всея Руси было очень значимым, даже где-то поважнее, чем приказ непосредственного начальника. Но вбитая в подкорку привычка повиноваться приказам командиров делала своё, и корпус начал движение в сторону Петрограда.
Однако начавшееся довольно спокойно выдвижение частей было сразу же остановлено двумя бронепоездами, преградившими путь к столице.
Не желая лишней крови, пулемётчики сначала дали длинную очередь вдоль строя, словно прочерчивая границу, за которую не стоило переходить, а несколько пушек добавили огоньку, взметнув фонтаны грязи и снега перед конной лавой.
Конная разведка сразу же растеклась в стороны от дороги, но и там наткнулась на хорошо оборудованные позиции.
Краснов наблюдал за всем этим в цейсовский бинокль, постепенно зверея от невозможности что-то поправить или изменить. Время беспощадно играло на стороне большевиков, так как держать в поле такую войсковую группу можно лишь при условии бесперебойного снабжения всем, начиная от дров и кончая продуктами и медицинской помощью.
– Выкатить батарею на прямую наводку!
– Есть! – Вестовой унёсся сообщить приказ, и через пятнадцать минут на поле вылетели два десятка упряжек, тащивших полковые гаубицы.
Расчёты ещё разворачивали неповоротливые орудия, вязнущие в ноябрьской грязи, когда с другой стороны неторопливо выехал десяток броневиков.
Артиллеристы сразу попрятались под орудийные щиты, но помогло это мало. Тяжко зарокотали автоматические пушки и на артиллерийской батарее встали фонтаны разрывов. Снаряд, попавший в зарядный ящик, разметал остатки батареи, а сделавшие своё дело броневики сдали назад, скрывшись в редколесье.