Я поворачиваюсь на бок и засыпаю еще до того, как Саня укладывается спать рядом со мной.
Глава 17
Суббота, половина девятого утра. Сегодня у меня подработка.
Стою перед отреставрированным зданием бывшего завода; рядом, прямо на снегу, четыре огромных чемодана с одеждой, только что выгруженных из такси. Задираю голову, чтобы рассмотреть окна фотостудии – два светлых пятна на черной, еще не освещенной рассветом стене. Четвертый этаж.
Я забыла, что самое важное в фотостудии, – это лифт.
Как мне дотащить до четвертого этажа все эти чемоданы, когда я и один с огромным трудом поднимаю? И почему этот вопрос приходит в голову только после того, как таксист уехал? Можно было бы договориться, доплатить за помощь.
Илона, владелица бутика, новую коллекцию которого мы будем сегодня фотографировать, стоит рядом, переминается с ноги на ногу – на улице легкий мороз, а она без шапки. Илона миниатюрная – даже ниже меня, с чемоданами не поможет. Администратор фотостудии, которая уже ждет нас на месте, тоже. Мальчики-модели приедут только через час.
Оглядываюсь. Дом Кира минутах в пятнадцати езды отсюда. Возможно, это знак… Знак, что надо как-то возобновлять переговоры с этим конфликтным типом. Почему бы не убить сразу двух зайцев?
Стягиваю перчатку и пишу сообщение в мессенджере, в котором Кир «был (а) 3 минуты назад».
«Доброе утро!»
Прошу Илону сфотографировать меня на фоне чемоданов и отправляю фото Киру. Сообщение просмотрено, но ответа нет.
«Поможешь?» Удаляю. «Мне без тебя не справиться. Пожалуйста, помоги затащить чемоданы».
Кир пишет…
Это уже маленькая победа.
«Попроси того, кто тебя сфотографировал», – приходит сообщение.
Делаю снимок Илоны, чей нос уже покраснел от холода, и отправляю Киру.
Молчание. Молчание. Молчание.
«Пиши адрес».
Йессс!
– Мы спасены! – сообщаю я Илоне.
– И кто нас спасет? Твой парень? – спрашивает она, прижимая ладони к замерзшим ушам.
– Просто клиент, – бесцветным тоном отвечаю я, а у самой почему-то сердце бьется быстрее.
Кир и в самом деле приезжает через пятнадцать минут. Я все жду подвоха, какой-нибудь мести за вчерашнее, но он ведет себя как ни в чем не бывало. Кивает мне, здоровается за руку с Илоной. Она смотрит ему в глаза, улыбается, и меня это легонько задевает.
Кир подхватывает два чемодана: «Куда нести?» Пока мы с Илоной поднимаемся на третий этаж, Кир уже сбегал за чемоданами еще раз.
– Ну, я пошел, – говорит он.
Но у выхода его ловит только что подошедшая Марина, фотограф, и просит постоять у стены, пока она устанавливает свет. Вообще-то и я могла постоять или вон, Илона, но ладно.
Кир вешает куртку в гардеробный шкаф, скрещивает руки на груди – под черной футболкой заметно выступают мускулы, – он готов. Чувствую легкий, но такой неприятный укол ревности, что отворачиваюсь к чемодану и начинаю возиться с замком. Не понимаю, что со мной происходит.
Кир идет к стене, а я пытаюсь сосредоточиться на работе: достаю вещи из чемоданов, собираю капсулы и разноцветными кучками раскладываю их для съемки.
Студия постепенно наполняется людьми: приходит визажист, подтягиваются модели.
Наконец с настройкой света закончили. На том месте, где стоял Кир, Марина кладет монетку – там будут позировать модели.
– Может, кофе? – спрашивает администратор у Кира – не у меня.
Ладно, мне и без кофе есть чем заняться. Объясняю моделям, что им надевать, и достаю из косметички самую главную вещь стилиста – канцелярские зажимы для бумаги. Размеры одежды часто не совпадают с параметрами модели, поэтому без зажимов на съемке никак.
– Заеду за тобой после работы? – спрашивает Кир, пока я, стоя на одном колене перед парнем в бархатном костюме, пытаюсь придать брюкам правильную форму.
– М-м-м! – отвечаю я – во рту тоже зажим.
– Отлично, набери, когда освободишься.
Я не это имела в виду! Но пока избавляюсь от зажима во рту, Кир уже исчезает.
Работы столько, что я на какое-то время забываюсь: бегаю в гримерку проверять моделей, объясняю парикмахеру, какое настроение будет у каждого блока съемки. Подаю пиджаки и плащи – иногда я больше похожа на гардеробщицу, чем на стилиста.
Суматоха, беготня. Кто-то не может найти туфли, кому-то не нравится прическа, кто-то опаздывает на другую съемку и просит отснять его вне очереди…
Когда съемка заканчивается, за окном снова темно. В желудке урчит – в нем четыре стаканчика кофе и полоска горького шоколада. Сил нет, но я как-то еще пытаюсь укладывать в чемоданы вещи, разбросанные по всей студии. Я устала настолько, что принимаю появление Кира без эмоций.
Он молча помогает снести чемоданы и выгрузить их вместе с Илоной возле бутика. Потом мы снова куда-то едем… В машине меня приятно покачивает. Фонари за окном вспыхивают и гаснут – быстро, будто я катаюсь на карусели.
Я выпрямляюсь в кресле.
– Кир, это кольцевая! Куда ты меня везешь?!
– На ужин. Есть хочешь?
Я очень хочу есть. Даже шаурму бы проглотила. Или шашлык – вон как раз шашлычная через сто метров.
Но Кир проезжает мимо, и очень скоро я соображаю, что мы едем к нему домой.
– Кир, какого черта?..
– Расслабься, Звездочка, тебе ничего не угрожает. Приставать не буду. Просто я ужин уже приготовил, а у тебя дома наверняка пустой холодильник с веточкой тимьяна на полке. Так что я накормлю тебя и отвезу домой. Прими это как благодарность от клиента. И как извинение за прошлый вечер.
Мне не очень нравится эта идея. Но нам еще предстоит битва за обновленный образ Кира, и в ней мне важен каждый козырь. Так что ладно, вези, а там посмотрим.
Кир паркуется во дворе, я выхожу из машины, вдыхаю свежий морозный воздух. Что-то изменилось, но что?.. Редкие снежные хлопья оседают на землю, легкий ветер доносит запах дыма, где-то лает собака… Точно, собака!
– Кир, что ты сделал с Гердой?!
– Помыл и съел, – серьезным тоном говорит Кир, открывая дверь дома, и оттуда на него, повизгивая и виляя хвостом, бросается собака. Крутится у ног, запрыгивает на Кира передними лапами. – Ладно, шутка. Просто помыл. Когда ты мне писала сообщение сегодня утром, я как раз развлекался с ней в ванной. Там до сих пор пол не высох.
Кир командует собаке «Сидеть!», и она подчиняется, хотя видно, как ей сложно оставаться на месте. Потом Кир помогает мне снять пальто. Усаживает за стол, накрытый льняной скатертью. Скатерть – это очень подозрительно. А, к черту… Я незаметно под столом вытягиваю ноги. Как же я устала…
Кир выносит из кухни тарелку бутербродов с сухой колбасой. Я вспоминаю вчерашний ужин с брынзой и мармеладом из гуавы и мысленно улыбаюсь. Думаю, не рассказать ли о приезде Сани, они ведь были знакомы, но решаю промолчать – нам с Киром плохо даются разговоры о прошлом… Впрочем, свежий батон с хрустящей корочкой, тонким слоем масла и толстым куском сухой колбаски не хуже американского мармелада, после такого дня уж точно.
Пока жую бутерброд, едва не тая от удовольствия, на столе появляется кастрюля с вареной картошкой, она прикрыта крышкой, но я чувствую ароматы укропа и топленого сливочного масла. А следующей возникает тарелка с котлетами, прямо как у мамы: больше круглые, чем плоские, с вкраплением зелени и морковки.
– По рецепту твоей мамы, – говорит Кир, и я застываю с вилкой, воткнутой в котлету: и от того, что Кир, похоже, читает мои мысли, и от того, что он общается с моей мамой. Она ничего мне об этом не говорила.
– Врешь! – догадываюсь я и откусываю большой кусок котлеты. Вкус и в самом деле как у маминых.
– Не вру. – Кир смотрит мне в глаза, и я вижу – действительно не врет. – После того как ты вытворила этот фортель с балконом, мы с ней поговорили по душам. Сначала она ругала меня на чем свет стоит и собиралась вызвать полицию. – Жую и киваю – вот эта часть истории звучит достоверно. – Но потом… не знаю… поверила мне, что ли. Я рассказал о своих чувствах к тебе, о том, почему не могу с тобой поехать. О чупа-чупсе тоже рассказал. Мы очень долго с ней о тебе говорили… Я ей поклялся, что не буду тебе мешать, что просто хочу с тобой попрощаться. Она сказала, что не знает, где ты. И что обещала никому не давать твой номер телефона, тем более мне. Но она не обещала молчать о том, когда ты уедешь. До отправления твоей электрички оставалось сорок минут. Я не успевал.
Кир замолчал, и я вспомнила, что у меня во рту котлета. Запила ее стаканом воды. Пила медленно, приводя мысли в порядок. Но порядка не получалось.
– Значит, ты не успел… – сказала я, ковыряясь вилкой в тарелке.
– Не успел. Но это не значит, что не пытался.
– А это что значит?
– Я вернулся домой на частнике, сел на мотоцикл. Не на следующей станции, так через одну я должен был тебя перехватить.
Я откладываю вилку и теперь смотрю ему в глаза. По рукам пробегают мурашки. Я не знаю, что он собирается сказать, но знаю, что Кир от своих целей не отступает. А еще знаю, что он меня не перехватил, – я без приключений доехала до конечной.
Кир засовывает в рот зубочистку, играется с ней языком. И все это время смотрит мне в глаза. Он словно решает, стоит ли мне об этом рассказывать.
– В общем, идея оказалась так себе, не лучше, чем твоя с балконом… – Зубочистка замирает в уголке его рта. – Дорога вдоль рельсов – грунтовка, вся в ямах, фонари только на мостах. Я и до первой станции не доехал. Могло быть и хуже, а так только пару ребер сломал. Спасибо моей маме, что заставила надеть шлем.
Я вспоминаю длинный белый рубец на боку Кира, и мне становится не по себе. Беру Кирин стакан с водой и делаю несколько глотков. Все равно плохо.
– Зачем ты мне об этом рассказал? – спрашиваю я, силуэт Кира размыт слезами.
– Потому что у нас осталось очень мало времени.
– В каком смысле? – Кажется, сейчас Кир расскажет о какой-то смертельной болезни, и тогда все… все…
– Через пять дней бизнес-ужин. После него все изменится, я больше не буду твоим клиентом, последней ступенькой к твоей мечте. Поэтому сейчас. Хочу, чтобы ты знала: я боролся за тебя.