– Такая фантазия? Мне нарядиться доставщиком пиццы? – Он улыбается, машинально откидывает с моего плеча прядь волос. Такое простое, ничего не значащее движение, а мне от этого так хорошо! – Я могу. Правда, было бы проще, если бы ты не выкинула всю одежду из моего шкафа.
– Нет, – смеюсь я. – Настоящего доставщика. Нам же нужно что-то есть, кроме пельменей.
– И что, просто пицца на дом? И никакой светской жизни? Никакого блеска и роскоши? Потому что я готов… Теперь точно готов – после всего, что ты со мной сотворила.
– Нет. Только мы.
Кир спохватывается, бросается к сковородке.
– А знаешь, – говорю я, глядя в окно, зубами стягивая пельмень с вилки. Как она оказалась в моей руке?! – Во-о-он там, за последним домом, есть горка. Хочу покататься.
– Хорошо, – тотчас же соглашается Кир.
Мы выбираемся на улицу, когда из соседней квартиры уже доносятся звуки программы «Спокойной ночи, малыши». Такое странное чувство, будто мы оказались в другом часовом поясе.
Съезжаем со всех ледяных горок, которые попадаются нам на пути: то на ногах, то на какой-то картонке.
На той горке, которую я видела из окна, только два мальчика лет двенадцати катаются на ватрушках. Кир выторговывает на время одну из них. Я решаю скатиться первой, Кир от всей души толкает меня до самого склона, отпускает. Вижу чуть левее снежный бугорок и направляю ватрушку туда.
– Кир, смотри, трамплин! – радостно воплю я.
– Нет, не туда! По прямой! – кричит Кир, но уже поздно.
Ватрушка и в самом деле подскакивает на бугорке, как на трамплине, и даже круче, чем ожидалось, – она переворачивается. Я делаю кульбит через голову.
Кир подлетаете ко мне, падает на колени:
– Ты совсем звезданулась, Звездочка!
А я смеюсь, не могу остановиться. Господи, на кого мы похожи! В рукава куртки набрался снег. Шарф выбился, стал колючим и влажным, он весь облеплен льдинками. Кир на какой-то горке вообще потерял свою шапку.
– Слушай!.. – У меня, кажется, волосы на затылке приподнялись от внезапной мысли: – Твой костюм, Кир! Это же костюм для ужина!
– Че-ерт… – Он оглядывает себя, смеется. – Ладно, поехали ко мне, надо привести себя в порядок.
Дома у Кира мы первым делом раздеваемся донага, раскладываем вещи на печке и развешиваем по всем батареям, которые есть в доме. Вместе принимаем горячий душ. Затем я натягиваю джемпер Кира, а сам Кир обходится полотенцем, которое оборачивает вокруг бедер.
У него есть какая-то идея, но это сюрприз, и мне надо подождать на кухне.
Я покорно сижу за столом, укрытым клетчатой клеенкой, пью глинтвейн, смотрю, как в свете фонаря снег кружится, и безуспешно пытаюсь по звукам уловить, что задумал Кир.
Он открывает дверь с торжественной улыбкой. Я выхожу из кухни – и будто попадаю в другой мир: свет выключен, на подоконниках горят свечи, на потолочной лампе и карнизах мерцают огни гирлянд. На стуле перед кроватью стоит прожектор, его луч рисует на противоположной стене экран. Кир усаживает меня на кровать, вручает глиняную чашку с глинтвейном, мы чокаемся, глядя друг другу в глаза.
– Так, это еще не все… – Он сбегает на кухню, гремит сковородой, затем нож методично ударяется о деревянную доску, и скоро до меня доносится запах горячего хлеба.
Через пару минут Кир возвращается с миской жареных сухариков с солью.
– Будешь? – спрашивает он.
– Я такое не ем, – фыркаю в ответ.
– Ну, как знаешь. – Он ставит миску себе на колени. Одной рукой обнимает меня, другой нажимает на кнопку пульта.
Я делаю глоток глинтвейна. Кир, ароматы корицы и апельсина, вкус теплого терпкого вина, темнота, свечи… Я снова теряю ощущение реальности. Кир был прав – хочу к этому привыкнуть, хочу так жить постоянно.
На экране заставка кинокомпании.
Украдкой поглядываю на Кира и ловлю себя на странном ощущении. Я давно наблюдаю за миром роскоши и богатства, стремлюсь к нему. Но вот сейчас смотрю на Кира – он сидит на кровати в расслабленной позе, прислонясь спиной к стене, одна нога согнута в колене, свет экрана бросает отблески на его лицо; на нем из одежды только полотенце, а у меня такое ощущение, будто ничего прекраснее я в жизни не видела. На самом деле я всегда стремилась вот к этому – сидеть рядом с ним, обнимаясь на этом самом диване, смотреть кино и потихоньку таскать сухарики из миски, которую Кир незаметно придвинул ко мне.
Поворачиваюсь к экрану… и давлюсь сухариком. На экране – морг, голые обвисшие тела на металлических столах, а на переднем плане сидит мужик с заклеенным ртом и завязанными руками.
– Мой любимый фильм, – говорит Кир и прыскает со смеха. – Был когда-то. Просто немного тебя взбодрил. Шутка, все, смотри!
Он жмет на пульт, не переставая улыбаться, а я сижу в напряжении, пока не появляется заставка фильма – «Мои черничные ночи».
Даже кино невозможно с ним просто так посмотреть! Никакого спокойствия, никакой предсказуемости. Но, черт побери, с Киром никогда, никогда не бывает скучно. Я запихиваю в рот жменю сухариков и, хрумкая ими, уже, наверное, в десятый раз смотрю кино, которое мне так нравится.
После фильма мы не вылезаем из постели. Наслаждаемся друг другом, разговариваем, потом слушаем музыку. Кир включает свой плейлист, звучит Radiohead «Creep».
Лежу головой на животе Кира, рассматриваю тени на потолке. Кир неспешными движениями перебирает пряди моих волос.
«I don’t belong here…» – поет Том Йорк.
Если бы сейчас Кир спросил меня, о чем я думаю, я бы ответила: «О том, что принадлежать какому-то месту не так уж и плохо. И принадлежать другому человеку – тоже. Если это место твоей силы. Если это человек твоей силы». Психологи никогда бы со мной не согласились. Но кто из психологов чувствовал себя таким счастливым, как я сейчас? И разве ощущение счастья не самый важный критерий того, что с тобой все в порядке?
Я задираю голову, чтобы рассмотреть лицо моего любимого мужчины – в темноте его почти не видно.
– О чем ты думаешь, Кир?
– О том, – приглушенным голосом отвечает он, – что, засыпая, ты видишь бумажную снежинку, приклеенную к стеклу – сегодня утром я заметил ее в окне твоей спальни, за занавеской.
Я поворачиваюсь на бок, чтобы обнять его.
– Пока успела только одну вырезать…
Мы такие разные, но так одинаково думаем… Эта мысль цепляется за другую, тянет за собой еще одну, и я вспоминаю, какой завтра нам предстоит важный день.
– Кир… – снова тормошу я его. – А можно я пойду с тобой на бизнес-встречу?
– Зачем? – сонным шепотом спрашивает он, его ладонь ложится на мое обнаженное плечо и поглаживает его.
– Просто так, на всякий случай.
Пауза такая длинная, что, кажется, я успеваю заснуть.
– Но у тебя же в это время корпоратив, Звездочка. И на нем объявят твою новую должность.
– Он начинается на час позже, и даже если немного опоздаю, не страшно.
– Это плохая идея.
– Я тебе не помешаю. Ты меня даже не заметишь. Просто мне так будет спокойнее.
Он молчит, молчит, молчит.
– Хорошо. Приходи.
Я так и засыпаю у него на животе, уставшая и счастливая.
Глава 24
Все свершится сегодня…
Сквозь дрему слышу, как Кир с кем-то разговаривает на кухне по телефону. Слов не разобрать, только интонация кажется настойчивой, напряженной. Я хочу его окликнуть, спросить, в чем дело, но не дожидаюсь окончания разговора – меня затягивает в сладкий сон.
Когда я просыпаюсь в следующий раз, Кира рядом нет, и его голоса я тоже не слышу. Зато отчетливо чувствую запах оладушек. Кутаясь в одеяло, иду на кухню, ведомая этим ароматом. Захожу туда – и застываю: Кир стоит за плитой… только в красно-зеленой клетчатой юбке. Мои брови сами по себе ползут вверх.
– Кир?!
Он в шотландском килте! Когда успел переодеться?! Откуда его взял?! Зачем?!
Кир мельком оборачивается, улыбается, переворачивает лопаткой оладушку.
– Тебя что-то смущает? – спрашивает он, будто не понимает, отчего такая реакция. – Это же новый тренд от «Дольче и Габбана» – мужские юбки в клетку. Не слышала? Оттенки мне подходят, как раз для цветотипа «яркая зима». Ткань качественная, килт сидит по фигуре – всё как ты меня учила. Выбирал тщательно и с любовью.
Он подходит ко мне и целует в уголок улыбки.
– Доброе утро, Звездочка.
– Ну Кир!.. Говори!
Он обнимает меня, все еще тянет паузу, и мне в ней начинает мерещиться что-то беспокойное.
– Пока ты спала, я съездил в город, в магазин за продуктами. Увидел килт на витрине, ну и купил.
Как теперь выбросить этот образ из головы – Кир, примеряющий килт в кабинке для переодевания?
– Зачем?! – хохочу я.
– Вот черт! – Кир бросается к сковородке, поспешно переворачивает оладушки. – Я написал в твоей анкете, что никогда не надену юбку. Так вот, ради тебя я могу измениться. Хотел, чтобы ты это знала.
– Ты никогда, никогда не перестанешь меня удивлять, – смеюсь я и обнимаю его сзади.
Мы так и завтракаем: он в шотландской юбке, я в одеяле. Но вот последняя золотистая оладушка съедена, выпит последний глоток кофе, и мне нужно сделать то, что я оттягивала, как могла: включить телефон и позвонить Агате, снова соврать о причине моего отсутствия. Знаю, что нет вариантов, что надо, но ведь я же могу просто не хотеть? Впервые работа вызывает во мне чувство протеста и желание послать все к чертям.
Кир смеется надо мной, усаживает на колени, как ребенка. Давай, говорит, позвоним вместе. Я вырываюсь, но он меня удерживает – сама нарвалась.
Звоню и слушаю, как меня отчитывает Агата – девчонка, которая младше меня по возрасту и ниже по должности. Я пытаюсь соврать, что последние дни плохо себя чувствовала, но, оказывается, кто-то видел, как я с каким-то парнем пила шампанское в ресторане, и доложил начальству. Я бы и попыталась выкрутиться, но Кир при этом так нежно водит кончиком носа по моему уху, что смысл слов теряется. Я склоняю голову, чтобы Киру было удобнее целовать мою шею. Хорошо, Агата, я все с