Прикрываю глаза.
– Ну и прекрасно, – ледяным тоном отвечаю я и сбрасываю вызов.
Машинально засовываю телефон в карман шубы. В голове тихо-тихо, я стараюсь зацепиться за эту тишину, продлить ее хотя бы на мгновение, потому что понимаю: после нее будет буря. Самая страшная буря моей жизни.
Я уже чувствую ее, она накатывается: потемнением в глазах, ледяной тяжестью в груди. Сердце стучит где-то в затылке, дыхания не хватает.
Я только что потеряла все.
Абсолютно все.
Я теперь никто, и я одна.
Глава 26
Я одна.
Почему-то в воображении снова всплывает картинка зимнего леса, по которому мы шли с Киром на лыжах. Только теперь Кира нет, и я не знаю, куда идти. Я заблудилась.
Спускаюсь с крыльца бизнес-центра. Делаю шаг, другой, а потом бегу, не разбирая дороги, хватая ртом холодный воздух. Бегу быстро, насколько позволяют треклятые каблуки. Останавливаюсь, только когда начинает резать в боку. Незнакомый перекресток. Даже город кажется незнакомым, а ведь я уже считала его своим.
Где я?
Мимо меня тенями проскальзывают прохожие, сигналя, проносятся машины. Я краешком сознания понимаю, что очень долго бежала вдоль проспекта, а теперь стою возле какого-то парка.
Вхожу в него. Здесь безлюдно и тихо, будто в лесу. Иду по расчищенным дорожкам мимо сугробов и укутанных снегом скамеек. Когда дорожки пересекаются, сворачиваю куда глаза глядят. «Доверяю лишь левой руке, маршруты рисуя», – пел Макаревич. А мне и сам бог велел – с моей-то правой, загипсованной.
В этой шикарной шубе душно и неудобно, ноги в ней путаются. При этом полы разлетаются при каждом шаге, и мороз пробирается выше колен. Платье под шубой постоянно задирается, и его толком не поправить. Вся эта королевская одежда сейчас только мешает.
Несмотря на пережитые эмоции, на душе спокойно. Или просто все внутри заледенело – потому что в моей жизни больше нет Кира. Или потому, что холодно, мороз градусов пять, не меньше. Капроновые колготки, наверное, уже приросли к ногам. Пальцев, торчащих из гипсовой повязки, давно не чувствую. А еще я шапку не надевала, так что уши тоже скоро отвалятся. Ну и черт с ними.
Ну и что дальше?
Дальше я просто бреду. Не думая об ориентирах, о конечной цели. Нет больше цели.
Парк, церковь, дорога, пятиэтажки, девятиэтажки, снова дорога.
Я по-прежнему не знаю, где нахожусь и куда иду. Точно не домой. Кир наверняка будет ждать меня там. Лучше замерзнуть в подворотне, чем снова слушать его извинения и дурацкие, совершенно неправдоподобные оправдания. Но еще хуже – прийти домой и понять, что он не ждет: добился своего и празднует с Миланой ее новую должность. Поднимает бокал шампанского в ее честь рукой, на которой – купленные мной браслеты. Браслеты, которые так ему идут…
У-у-у!
Почему у меня не получается его ненавидеть? Почему при мысли о нем мне просто больно – и все?
Подземный переход с буквой «М». Спускаюсь туда. Здесь теплее. Слышу, как девичий голос красиво поет под гитару, и иду на этот звук. Останавливаюсь чуть поодаль от исполнительницы.
Девушке лет шестнадцать, тоненькая – дутая черная куртка сидит на ней, как бочка, в белой шапочке, заношенных джинсах, их низ потемнел от влаги, скукожился. Она отстукивает ритм ботинком с нерабочей застежкой – бегунок застрял посередине молнии. На ее руках митенки, тоже старые, в катышках. Но какое у нее одухотворенное лицо! Будто она живет именно этим моментом, и ей все равно, что происходит вокруг, все равно, что я стою и глазею на нее. Я тоже так хочу – не зависеть от мнения и прихоти других, не волноваться о том, что еще не произошло. Просто заниматься тем, что люблю.
И песня, которую она поет, будто для меня: «Звезды не ездят в метро», тоже Макаревич. Мне нравится такое совпадение: словно маршрут, нарисованный левой рукой, и привел меня к этой девушке, словно он верный.
А еще мне смешно, что я «звезда» – так же переводится имя Стелла – и действительно не езжу в метро. Но сегодня, прямо как в этой песне, все встало с ног на голову.
Рядом с девушкой сидит, привалившись к стене, парень. Он подхватывает с пола жестяную банку, в которой позвякивают монеты, и направляется ко мне. На нем черная шапка, из-под нее змейками выглядывают пряди черных волос, взгляд прямой, улыбка до ушей. Он очень напоминает Кира… Как мне теперь без него жить, как построить себя заново? Сейчас мне в сотню раз сложнее, чем было шесть лет назад. Тогда у меня была мечта о большом городе и престижной работе. Теперь у меня не осталось ничего: ни мечты, ни Кира, ни работы. Копаюсь в кошельке, кладу в банку купюру. И вдруг мне приходит в голову мысль…
– Слушай, а хочешь мою шубу? – говорю я девушке, она только что закончила песню, звук последнего аккорда еще висит в воздухе. – Меняемся? У меня хорошая шуба, стоит как десять твоих курток. Но она… слишком для меня тяжелая, не по плечу. И туфли тоже меняю. Кажется, размер твой. Ну так что?
Девочка не сразу, но кивает.
Стягиваю шубу и чувствую, как в сумочке вибрирует телефон. Замираю. Надо было его выключить. Только бы Кир… Даже от мысли о нем скребет на душе. Не хочу его слышать, не хочу его видеть. Достаю телефон. Не Кир. И от этого становится еще тоскливее. Ну почему?!
– Привет, Саня.
– Привет, Стелла! – звучит в телефоне радостный голос. – Так ты приедешь на Новый год? – Я молчу, и Саня начинает говорить быстрее, запинается: – Я уже и родителям своим рассказал, они очень обрадовались. А как мама твоя будет рада! Я могу забрать тебя на машине, тебе не нужно будет болтаться в поезде лишние пару часов. Хочешь?
– А как скоро ты сможешь меня забрать? – Я смотрю на девушку, будто этот вопрос задаю ей. Она уже сняла куртку, прижимает к себе – холодно, под курткой только тоненькая трикотажная водолазка. Спохватываюсь и, зажав телефон под ухом, снимаю шубу.
Все это время Саня молчит, будто не уверен, что правильно меня понял.
– Если я выеду прямо сейчас, – наконец отвечает он, – и меня не остановят за превышение скорости, то часа через два буду у твоего дома.
– Не надо у дома. – Я отдаю шубу девушке и, перехватив телефон, натягиваю куртку. Где-то должна быть схема метро… Не вижу. Спрашиваю у девушки, которая уже стоит в моей шубе, какая конечная станция ближе к окраине, и называю ее Сане. – Давай там. Буду ждать тебя в переходе.
Выключаю телефон. Смотрю на него, смотрю… и кладу в чехол от гитары, в котором валяются монеты. Еще подумав, оставляю там свою сумочку. Забираю из чехла только мелочь на один жетон метро.
Парень уже смотрит на меня, не улыбаясь.
– Да все в порядке! – отвечаю я на его незаданный вопрос. По крайней мере, все точно будет в порядке, просто я пока не понимаю как.
Не знаю, сколько времени проходит, прежде чем меня находит Саня. Его куртка расстегнута, дыхание сбито – похоже, обежал все переходы, прежде чем меня нашел. А я вот, в чужой подростковой куртке, в старых ботинках сижу в переходе, прислонясь спиной к стене.
Саня протягивает мне ладонь, ведет к машине. Думаю, ему очень непросто держать себя в руках и не выспрашивать, что же со мной произошло. За это молчание я ему тоже очень благодарна.
Мы долго едем по ночной трассе, Саня с опаской на меня поглядывает, его рука ложится на мое колено.
– Если захочешь что-то рассказать, я рядом, – не выдерживает он.
– Вижу, – впервые после всей этой истории с Киром я улыбаюсь.
– Ну, в целом: ты как, нормально?
Нормально ли? Мне кажется, да. Но при моих обстоятельствах чувствовать себя нормально – это точно ненормально. Я не знаю, что ему ответить. Просто зажимаю ладони под мышками – мне все время холодно, несмотря на то, что печка жарит, – и смотрю в лобовое стекло.
Из черноты яркими точками вырывается снег – будто мы летим в космосе. Вкусно пахнет кожей – похоже, машина новая. Играет тихая танцевальная музыка, не разобрать ни слов, ни мелодии, только тыц-тыц. Я то проваливаюсь в сон, то снова возвращаюсь в реальность. Раньше мне казалось, если спишь, дорога проходит быстрее. А теперь из-за этого постоянного перепрыгивания кажется, что она бесконечная.
Но все же фары выхватывают на обочине указатель с названием моего города.
Я не была здесь шесть лет. Чувствую волнение и… вину?
Мы въезжаем в город, но едем незнакомой дорогой. Саня признается, что везет меня к дежурному врачу. Я сопротивляюсь, но, похоже, действительно выгляжу так себе, потому что Саня беспрекословен, а он обычно меня слушает.
Я откидываю солнцезащитный козырек и смотрю на себя в зеркальце. Мамочки… Тушь потекла, расползлась кругами под глазами. Тени придают лицу такой вид, будто меня пару дней назад хорошенько избили. Я вздыхаю, прошу у Сани влажные салфетки и до самой больницы пытаюсь привести себя в порядок.
Врач дотошно меня осматривает и задает очень много вопросов – уж не знаю, что наговорил ему Саня. Я всячески пытаюсь убедить его, что со мной все в порядке, – даже сама начинаю в это верить.
– Теперь домой? – спрашивает Саня, когда мы снова оказываемся в машине.
Я смотрю на часы на приборной панели – два часа ночи. Как представлю, что заявляюсь к маме в такое время, в таком виде, без предупреждения… Она лишится пары лет жизни.
– Сань, а та квартира, в которой я когда-то скрывалась, свободна?
– Сейчас узнаю.
Он выходит из машины, кому-то звонит и с минуту разговаривает, курсируя туда-сюда по узкой тропинке, протоптанной в снегу на тротуаре. Затем возвращается. Квартира свободна.
Ключи в почтовом ящике. Поднимаемся знакомыми ступеньками. Тот же запах сырого бетона и дешевых сигарет. Те же тусклые лампочки на этажах, старые двери, обитые дерматином. И только одна новая, Санина.
Входим в коридор. Окно на кухне приоткрыто, от сквозняка оно хлопает, Саня идет его закрывать. Здесь тоже почти ничего не изменилось, только обои теперь однотонные, бежевые, и на коврике у порога «Добро пожаловать» написано по-английски.