– Однако, Василий Иосифович, вы сами докладываете о невозможности подобного наступления в нынешней ситуации.
– Точно так, ваше величество! В обычных обстоятельствах требуется массированный удар крупными силами при всей возможной поддержке артиллерии, что, как показал опыт войны, не дает серьезных результатов. Сейчас же сложилась уникальная ситуация, при которой стратегический прорыв фронта на большую глубину возможен при решительном применении даже сравнительно небольших, но боеспособных и мотивированных подразделений. Да, основная масса войск наступать не желает. Более того, основная масса войск сомнительно, что даже в обороне будет устойчива, а не побежит, бросая оружие. Да, приказы перейти в наступление вполне могут стать причиной мятежа или дезертирства целых частей. Но германцы считают, что они нашли рецепт победы. Есть сведения, что немцы готовятся к решающему наступлению. Имея те же проблемы с дисциплиной, как и в других армиях, германцы решили расширить применение опыта ударных батальонов, в частности батальона под командованием Вилли Рора. После визита на Западный фронт генерала Людендорфа, получен приказ формировать достаточное количество таких батальонов по образцу, созданному Вилли Рором. Новая стратегия предусматривает применение батальонов Рора после массированной артиллерийской подготовки. По замыслу берлинских стратегов, в начальной фазе наступления артиллерия должна морально подорвать Западный фронт и заставить деморализованные французские части оставить отдельные участки обороны, после чего силами ударных батальонов Рора они будут заняты. Остальные же немецкие части будут удерживать свои позиции и двинутся вперед только лишь после того, как сопротивление французов будет подавлено. Таким образом Людендорф и Гинденбург рассчитывают решить проблему падения дисциплины в собственных войсках.
– Ваше мнение на сей счет?
– Мне, государь, представляется такая тактика возможной, но весьма опасной.
– Поясните.
– Дело в том, ваше величество, что наш собственный опыт формирования отдельных ударных батальонов показал, что изъятие из состава полков самых боеспособных элементов самым решительным образом сказывается на уровне дисциплины такого полка. В этом случае условно боеспособная часть очень быстро превращается в неуправляемое стадо, готовое оставить позиции в любой момент. Если раньше это не имело такого уж катастрофического значения, то в нынешний момент разгула пацифизма это может сказаться самым неприятным образом на устойчивости фронта в целом. В случае достаточно серьезного сопротивления обороняющихся пацифизм может просто-напросто обрушить армию и государство изнутри.
– Вы полагаете, что в Берлине этого не понимают?
– Полагаю, что в Берлине делают ставку на быстроту и рассчитывают на то, что французы просто побегут. А значит, боеспособность основной массы войск не будет иметь значения, поскольку части, идущие вслед батальонам Рора, будут фактически нести тыловую и гарнизонную службу, да и вообще разложиться не успеют. В то же время успешное наступление пусть малыми, но хорошо мотивированными подразделениями и демонстрация отсутствия организованной обороны у противника может серьезно воодушевить как остальную армию, так и население в тылу Германии. А заодно убедить колеблющихся союзников в Вене, Софии и Константинополе воздержаться от попыток заключить сепаратный мир со странами Антанты. Такое развитие событий вполне может привести к выходу Франции из войны и обрушению всего Западного фронта. А значит, затем германцы займутся нами, или мы вынуждены будем подписать унизительный мир на кабальных для России условиях. В связи с этим я предлагаю отказаться от нашей стратегии выжидания и в самые кратчайшие сроки нанести упреждающий удар против Австро-Венгрии. С учетом специфики театра военных действий, состояния австро-венгерских войск и особенностей русской армии, предлагаю основой ударных сил сделать крупные кавалерийские соединения. Ударные же батальоны, в том числе и 777-й полк полковника Слащева, применять точечно, на отдельных участках фронта, после либо массированной артподготовки, либо применяя пластунов для скрытого и внезапного захвата важных высот, узлов и позиций, обеспечивая прорыв и дальнейшее наступление на стратегическую глубину посредством кавалерии. Дисциплина в кавалерийских, артиллерийских, саперных и ударных частях все еще на сравнительно приемлемом уровне, а австро-венгерская армия вряд ли окажет серьезное сопротивление, судя по попыткам сепаратных переговоров с Россией и Италией, а также по сведениям о волнениях в национальных, в частности, венгерских частях. Собственно, лишь австрияки сохраняют относительную боеспособность, остальные же совершено ненадежны. А учитывая, что многие снятые с русского фронта немецкие дивизии, переброшенные на Запад, были заменены на германском участке нашего фронта именно австрийскими, то в зоне ответственности Юго-Западного и Румынского фронтов в настоящий момент складывается вполне благоприятная ситуация.
Я встал и прошелся по кабинету. Главковерх стоя поворачивался вслед за моими перемещениями.
– Насколько быстро мы будет готовы к такому наступлению, если решение будет принято?
Гурко четко ответил:
– В конце июня мы будем готовы нанести удар. Одновременно с этим готовится десантная операция в Проливах, которую мы сможем провести в конце июля либо в начале августа.
– А если германец ударит первым?
– Если наш удар произойдет до разгрома Франции, то мы вполне можем с Германией в этой партии разойтись вничью. Но если Западный фронт рухнет значительно раньше, то придется всерьез пободаться, уповая на то, что Австро-Венгрия запросит мира до того, как немцы смогут перебросить серьезные силы на русский фронт. Если же мы не будем иметь сил к наступлению, то нам останется лишь уповать на милость победителей.
– А вы понимаете, что произойдет, если вместо наступления наша армия просто взбунтуется и поднимет на штыки своих командиров?
– Понимаю, ваше императорское величество. Но другого выхода из сложившейся ситуации я не вижу.
Глава VIIIБольшой императорский выход
МОСКВА. КРЕМЛЬ. ДОМ ИМПЕРИИ.
21 мая (3 июня) 1917 года
– Вы плохо выглядите, ваше императорское величество.
– Краше в гроб кладут?
– Ну, не краше, однако…
Раздраженно:
– Тогда о чем мы говорим?
– О том, что вы крайне бледны, и о том, что с вами едва не сделался солнечный удар на площади.
– Пустое, доктор, немного перегрелся на солнышке.
– Прошу простить, ваше императорское величество, но вы едва не лишились сознания в присутствии большого количества подданных. Представьте, какой случился бы конфуз!
– Ну, тут спорить не стану. Конфуз вышел бы весьма знатный.
– Именно, государь! И если уж вы упорно не желаете заботиться об интересах своего ослабленного организма, то подумайте хотя бы об интересах нашего Отечества. Я настоятельно не рекомендовал вам идти на молебен в такой солнцепек, но вы с упорством, достойным лучшего применения, отказываетесь прислушиваться к моим рекомендациям!
Хмуро меряю академика взглядом. Наконец, вопрошаю:
– Как вы себе представляете Большой императорский выход без императора?
– Обошлись бы как-то. Можно было заявить, что вы отбыли, к примеру, в Петроград.
Я даже хохотнул от такой идеи.
– Благодарю покорно! Вы знаете, что бы тут началось?Император покинул Большой императорский выход исрочно отбыл в Петроград! Спасибо, доктор, за идею, но не в этот раз. Мне ажитация в обществе сейчас вовсе ни к чему.
– Повторяю, государь, вы манкируете своим здоровьем, вы почти не спите последние дни. Это решительно недопустимо, ваше императорское величество! Вы должны отдыхать! Положение стабилизировалось, и когда вы отбыли в Марфино, признаться, я надеялся на то, что там, на природе, вы будете отдыхать.
Качаю головой.
– Счастливый вы человек, доктор.
– Позвольте поинтересоваться, на чем основан подобный вывод?
– Да так, доктор.
Неужели нам даже от моего лейб-медика удается до сих пор скрывать, в каком положении мы на самом деле находимся? А это, между прочим, человек, который находится рядом со мной если не постоянно, то весьма и весьма регулярно. Хоть одна хорошая новость за последние дни.
Однако академик Павлов не принял моего ироничного взгляда и продолжал проводить воспитание. Я слушал его вполуха. Хорошо ему рассуждать. Дал рекомендации, и бурчи себе спокойно. А что делать нам, простым царям?
Нет, доктор прав, конечно же. Действительно, за последнее время я вымотался совершенно безбожно, прости господи. Если мне удается поспать в сутки часов пять-шесть, то это праздник, но праздников не было у меня довольно давно. Если, конечно, не считать за праздник сегодняшний праздник. Может, для кого-то это и…
Впрочем, что за ерунду я несу? Кому Большой императорский выход в честь дня Святой Троицы праздник? Покажите мне этого человека?! Нет, где-то там, за высокими стенами Кремля, на узких улочках Москвы да у стен старинных храмов, наверняка найдется немалое число моих верных подданных, которые радуются празднику и в ус себе не дуют. Но это ведь там, за каменным многометровым забором из крашенного в белый цвет кирпича, а тут праздника не было ни у кого – ни у, так сказать, организаторов, ни у обслуги, ни у кавалергардов, ни у всякого рода конвоя, ни у священнослужителей, ни, собственно, у самих приглашенных. Хотя нет, вру. Наверняка есть немалое число тех, кому сегодня свезло свести нужные знакомства или даже договориться о чем-то конкретном, но у большинства из присутствующих весь этот державно-церковный церемониал вызывал исключительно торжественную скуку и порождал лишь ревнивые взгляды к снующим вокруг конкурентам.
А конкурировали тут все и со всеми. За мое благоволение или просто за мое внимание. За возможность оказаться «до кавалергардов», а не «после». За возможность быть представленным нужным людям или дать себя заметить в чьем-то кругу. Борьба шла за само право быть на Большом императорском выходе, доказывая всем, и врагам, и деловым партнерам, и прочим завистникам, что ты все еще вхож ко двору, все еще в фаворе, все еще значим или как минимум не забыт. И горе тому, кого не пригласят, кто останется там, по ту сторону белых кремлевских стен.