твенному рецепту. Когда она появилась, он предупредил ее, что свободных столиков нет, ей придется обождать. Напротив стойки была камера, Вера сняла записи с нее, но успеха не добилась — не удалось различить ни одного слова.
И естественно, никто якобы ничего не помнил о недавней драке с участием Нины Осси.
— Надо брать владельца, — сказала я, когда мне осточертело это переливание из пустого в порожнее.
— И что у нас есть против него? — ответила Вера, не менее раздраженная.
Я законы знала не хуже нее. Зря я, что ли, столько лет работаю ассистентом инквизитора.
— Ничего, кроме недонесения.
— Слабо, — возразила Вера.
— Но поговорить-то — хватит?
— Чего ты суетишься? Сейчас здесь закончим и поедем. Я уже звонила ему.
— И он, конечно, с радостью?
— Этого бы я не стала утверждать, но мне до его эмоций дела мало.
— Вера, я не понимаю: тебе обязательно проводить эти чертовы опросы самой? Твои коллеги никак не справятся?
Она вздохнула и не ответила. Похоже, она была не лучшего мнения о своих коллегах.
На «сейчас здесь закончим» ушло еще тридцать минут. Иногда я ненавижу федералов с их неуклонной приверженностью регламенту. По-моему, даже полиция работает быстрее, чем они. Я снова затосковала по Танире — ах, инспектор Кремер, как мне вас не хватает. Кремер всегда опаздывал — начальник! — зато так выдрессировал подчиненных, что те научились успевать вовремя хотя бы через раз. Ах, молодой Йен Йоханссон, вот кто умел работать быстро и не по шаблону. Он и сейчас может импровизировать, как сегодня в клинике. Наверное, Вера права, хорошо бы его в шефы местного бюро, он их научит шевелиться.
Потом Вера отпустила своих помощников, и мы наконец-то поехали в Батгейт, где жил владелец клуба.
Мы почти не разговаривали по дороге — я пыталась понять, где, в какой момент ошиблась. Меня не отпускало это ощущение — непоправимого промаха, катастрофы, которую я проморгала. Точно так же я чувствовала себя накануне провала в Эльдорадо. Дня, наверное, за три я почуяла беду, и когда генерал Вальдес вызвал меня в кабинет для серьезного разговора, даже и не удивилась.
Похоже, сейчас я тоже не удивлюсь. Второй раз за день. Не многовато ли?
— Так, — сказала Вера, свернув с улицы к небольшому, но уютному особнячку в неоклассическом стиле.
Ну да, удивляться нечему. Надо было приехать минимум полчаса назад. Надо было не выяснять, какие претензии Дуглас имеет к Джеки Понс, а мчаться сюда.
Может, успели бы.
Все окна в особнячке светились не хуже рождественской елки, а входная дверь, распахнутая настежь, вальяжно покачивалась на легком сквозняке.
— Вызывай полицию.
— С какой стати я? — возмутилась Вера. — Лучше ты, ты ж не работаешь у нас…
— С такой, что я прямо отсюда вызову своего водителя и поеду домой. Я не собираюсь работать свидетелем до утра.
Вера повернула точеную голову и несколько секунд рассматривала меня.
— Делла, по-твоему, я где-то допустила ошибку?
— Мы обе, Вера. Мы обе. Мне надо побыть одной и подумать.
Она отвела взгляд.
— Хорошо. Если хочешь знать… я тоже чувствую, что мы… Нет, не ошиблись. Мы опаздываем. Всюду. Нам надо было приехать в этот клуб вчера.
— И без истерички Дуглас.
— Я же хотела взять Кента вместо нее.
— Толку от него, как от фонарного столба. Вреда, правда, столько же.
— Фонарный столб может быть весьма уместен, если использовать его по назначению или хотя бы грамотно.
— Кента тоже можно поставить в угол, придать ему интересную позу и любоваться.
— Думаешь, Дуглас наврала, что он в клубе неплохо отработал?
— Ты и сама так думаешь.
— Но зачем, Делла? Зачем?!
В ее голосе было страдание. Неподдельное. Я не поверила своим ушам, пригляделась и опешила: щеки Веры блестели от слез.
— Я… — прошептала Вера. — Делла, это как сказать ребенку, что Санта-Клауса не существует. Я верю, что в федеральной безопасности должны работать только самые лучшие. Я… — она сглотнула слезы. — Я научилась притворяться, но так и не стала циником на самом деле. Я научилась прощать глупость, нерасторопность, амбиции на пустом месте… Но ложь я простить не могу. Ложь — это всегда первый шаг к преступлению. Все до единого преступники начинали с того, что где-то когда-то кому-то солгали.
Ее тонкие руки, лежавшие на штурвале, сжались в кулаки. Ногти впились в ладони. Вера несколько раз глубоко вздохнула. Боль помогла ей справиться с собой.
— Тебе действительно лучше поехать домой. В конце концов, тебе за эту работу не заплатят.
— Ошибаешься. У меня клиентка — Нина Осси. Устроившая погром в клубе.
— У нее что, еще и деньги водятся?!
Мы переглянулись — и хором рассмеялись.
Наверное, это странно выглядело. Сидят две женщины в машине и ржут, утирая слезы. Сидят напротив особняка, в котором лежат еще неостывшие трупы, и хохочут в голос.
— Ладно, — сказала Вера, — вызываю полицию… Проклятье, я даже не знаю, была ли у этого несчастного семья… Наверное, семью тоже убили. Твоя версия? Охрана или кто-то другой?
— Джеки Понс.
— Думаешь? Она странная, не буду спорить, но…
— Вера, у этой девицы боевой опыт — не хуже, чем у меня. И больше всего меня настораживает, что я видела похожее личико в клубе, когда была убита Хатак Тулан.
— О, — у Веры сразу высохли глаза.
— Я не уверена, что видела именно ее.
— Но это интересный факт.
— Для начала, это не факт. Разведчику этого для работы хватит, следователю — нет.
— Делла, но тогда убийца ушел филигранно…
— Ну да.
— И ты хочешь сказать… Если у нее похожий опыт…
— Скорей всего, она такой же разведчик. Еще неизвестно, где училась. Если окажется, что у нас — не удивлюсь.
— Но, Делла, ты же не убийца!
— Вообще-то я, как любой профессионал, способна убить голыми руками. При условии, что это необходимо.
— Ну, это в теории.
— Вера, у меня две награды за участие в боевых действиях. И убивать приходилось. Однажды — именно что голыми руками.
— Кошмар. В каком мире я живу?
— В реальном.
— Ты своего водителя будешь вызывать? Или так и останешься жить в моей машине?
— Я послала сообщение в ту минуту, когда увидела этот дом.
— Погоди, — сказала вдруг Вера, трогая свой браслет. — Горди-Горди зачем-то меня ищет… Не возражаешь, если я при тебе побеседую? — Она ответила на вызов. — Да, доброй ночи. Мы? Нет, мы не в клубе. Мы сидим в машине перед домом владельца этого клуба и решаем, кому из нас вызывать полицию. Потому что дом выглядит так, словно битком набит свеженькими жмурами. Что? Что?! — У нее вытянулось лицо. — О господи… И Машики? Господи, я ж с его женой в одной школе училась… Господи… Бог ты мой, а мы же… Послушай, выходит, прямо после нашего отъезда?
Она говорила, я слушала, отвернувшись и глядя в окно. На тихую шотландскую улочку, обсаженную кленами и вязами. Здесь жили спокойные и респектабельные люди. Сейчас они спали и знать не знали, что по соседству случилась беда. Но скоро узнают. Когда приедет полиция.
Вера закончила разговор и застыла, покусывая кончик ногтя на большом пальце. Глаза ее оставались сухими.
— Ко всему привыкаешь, — сказала она. — Утром меня потрясла трагедия в клинике. А сейчас… Машики жалко. Я не особо дружила с ним, хотя мы знакомы много-много лет. С той самой вечеринки в соседней школе, на которой я потеряла невинность. С его другом, кстати. Одновременно пришли в бюро. Не сговариваясь. Помню, очень удивились, столкнувшись в приемной у Горди-Горди. Машики рассмеялся, я сделала строгое лицо. Мне тогда было чертовски важно, чтобы меня воспринимали всерьез. А я в юности на куклу похожа была. Он мне сказал, какая кличка у нашего шефа. Пытался ухаживать. Я его отбрила — только мне служебных романов не хватало! Через год он женился на моей школьной приятельнице. Детей у них долго не было… Год назад двойню родили. Машики летал от счастья. И… вот. Две дочки у них. Он так мечтал, что будет возить их в школу… А возить их будет другой человек. Наверное, его жена сообразит, что лучше выйти замуж за другого, чем обречь себя на вдовство, а дочек — на безотцовщину. Раньше мне казалось, что так нельзя, надо хранить верность. У меня развалился первый брак, потом второй… А потом я услышала, как Машики сказал Тейлору — мол, если меня убьют, я бы хотел, чтобы жена нашла себе другого. Не хоронила бы себя вместе со мной… Меня так разозлили эти слова. Я наговорила ему гадостей. Лет семь назад это было. А он посмотрел на меня и сказал: «Вера, потому у тебя семья и не складывается, что ты выбираешь мужчин-собственников. Любящий мужчина хочет, чтобы его жена была счастлива. И любящая жена хочет, чтобы ее муж был счастлив. Ни один человек, способный любить, не пожелает любимому, чтобы тот вечно лил слезы по погибшему партнеру. И был бы несчастен в своем одиночестве». Мы потом год не разговаривали друг с другом, так поссорились. И именно в том году я встретила Брая. Он тогда еще служил в армии. И я помню нашу первую ночь. Все было чудесно. А наутро он сказал мне: «Вера, я тебя люблю. Если я погибну, я хочу, чтобы ты нашла себе новую любовь. Если хочешь, можешь назвать сына, которого родишь тому человеку, моим именем. Но не носи траур и не хорони себя». — Вера помолчала. — Через месяц стало ясно, что сына я рожу ему. Мы обвенчались, его командировали на Фронтир. Я уже дохаживала беременность, когда получила известие, что был бой… словом… Я не помню, как рожала. Но помню, что моя мама, она была со мной, сказала: «Вера, все хорошо, я только что получила от него письмо, он ранен, служить больше не сможет, но жив, он не погиб». И первыми посторонними людьми, которые пришли навестить меня в клинике, были супруги Машики. Такие мелочи, знаешь, а в память врезаются навсегда. И да, первые два моих брака просуществовали меньше двух лет в совокупности. А с Браем мы уже больше шести лет вместе. И для моих старших он настоящий отец. А теперь нам всем придется через три дня собираться на похоронах у Машики.