– А лифта у них нет?
– Я думаю, что мы стоим как раз в лифтовой шахте. – Андрей подошел к настенному символу и, подсветив фонарем, тоже сфотографировал его. Если опираться на логику, то можно даже составлять алфавит. Если наверху будут точно такие же знаки, то, я думаю, можно предположить, что этот символ обозначает лестницу, вход или выход. А если будут отличные, то перед нами цифра «один». Глупо возводить дом подобной высоты без соответствующего устройства быстрого подъема. И весьма непрактично выносить его куда-то за пределы подъезда. Остается два варианта: либо мы его не нашли, либо мы сейчас стоим на лифтовой площадке, но, опять-таки, самого лифта не видим.
– Логика есть, – согласился майор. – Что еще можете предположить по увиденному?
Анатом почесал щеку.
– Могу сказать, что меня смущают размеры входных проемов. И вообще все размеры.
– Поясни.
– Снаружи не так сильно заметно, поскольку невозможно оценить отдельно каждый из этажей. А вот тут можно сопоставить проходы. Вот этот холл, будем так его называть. Лестница. Они слишком большие для роста тех людей, которых мы с вами видели на карусели.
– Хочешь сказать, что этот дом не для них?
– Я сказал только то, что сказал. А вот выводы из сказанного можно делать самые разные. Если честно, то тут более чем свободно даже для нас. Даже Топаз или Капкан свободно пройдут, причем, в прыжке. Может быть, тут так принято. Такое вот все большое, потому что наши суицидальники страдали комплексом неполноценности. Можно было бы также предположить, что этот город выстроен чрезвычайно давно и жители его в процессе эволюции уменьшились в размерах.
– Это маловероятно, – встряла в разговор Арина. – Во-первых, для очень древнего города полис имеет чересчур продуманную и вымеренную архитектуру. Но самое главное, если бы, как ты говоришь, его жители стали постепенно уменьшаться в размере, то не логично ли было адаптировать здания под свои новые антропометрические данные?
– Не соглашусь с вашим мнением, уважаемая Татьяна Сергеевна, – вновь взял слово Анатом. – Мы с вами не знаем, что именно привело к таким изменениям в антропометрических данных аборигенов. Возможно, они достигли увиденного нами результата всего за пару-тройку поколений. А возможно, обнаруженные нами на карусели тела – всего-навсего единичные экземпляры. Я думаю, кое-что можно прояснить наверху, когда начнем осматривать квартиры.
– Лично меня интересует другой вопрос, – сердито оборвала его Арина, – каким образом осуществлялась подача энергии? Ни на площадке аттракционов, ни в обследуемой нами парадной мы не нашли не то что трансформаторов или узлов коммуникации, а даже банальных кнопок или датчиков. Как тут подавали энергию, и как вообще был обустроен быт? Если предположить, что на лестницу мы пришли, минуя лифтовую площадку, то каким образом активировался подъемный механизм? Тоже за счет несчастных осликов, которых надо отыскивать саперками? У меня вообще возникло сомнение: а сможем ли мы проникнуть в какую-нибудь из квартир? Ведь наверняка все двери закрыты.
– Мы же как-то прошли сюда. И мне почему-то кажется, что все эти проходы раньше тоже были закрыты. И тот, кто прошел тут перед нами, просто-напросто сломал или вынес мешающие ему препятствия. А куда еще можно идти внутри дома, как не в квартиру? Поэтому, мне кажется, хоть одна из них, но будет гостеприимно открыта для нашего посещения, – возразил Хрусталев, после чего, освещая путь фонарем, начал первым подниматься по лестнице.
– Как тут тихо, – озираясь по сторонам и немного втянув голову в плечи, произнесла Арина. Ее мелодичный голос эхом отразился от стен, беспрепятственно уходя по одиноким лестничным пролетам наверх. Приглушенные шаги поднимающихся людей звучали как-то одиноко в огромном здании, где царила мертвая тишина. Арине стало немного не по себе, когда она представила, что находится совершенно одна среди этих пустующих стен. Среди этого пустующего города. Среди этого пустующего мира, в котором, помимо двух скелетов, нет ни одного признака разумной формы жизни. Девушка даже осмотрелась по сторонам, но, кроме широкой спины идущего впереди Хрусталева да окружающих голых стен и лестницы, ничего не увидела.
– Смотрите! – Хруст неожиданно остановился и направил луч фонаря на стену первого лестничного пролета. Возле закрытой двери, ведущей, по всей видимости, в сторону жилых помещений, на стене был изображен рисунок, выполненный в черном цвете на сером фоне стены и потому добавляющий мрачности изображению, от которого веяло чем-то нехорошим.
«Именно так – нехорошим», – пронеслось в голове у Андрея, когда он, поднявшись вслед за Ариной на площадку, окинул нарисованное взглядом, не вдаваясь по первости в детали изображения.
На стене в сторону исследователей параллельного мира шло существо, которое можно было бы назвать представительницей прекрасной половины человечества, поскольку по всем, как сказал бы Анатом, антропометрическим данным, она могла бы, без всякого зазрения совести, претендовать на титул красивейшей женщины планеты, облаченной поверх схематично обозначенного обнаженного тела в длинный плащ, полы которого, как и нижняя часть длинных, стройных ног, были скрыты грубыми горизонтальными штрихами, из которых выглядывало множество холмов, дуг, окружностей или чего-то подобного. На горизонте, за левым плечом женщины можно было рассмотреть схематичный набросок высотных башен, дающий намек на город, в котором они сейчас находились.
– На следующем пролете проход открыт. – Капкан, ушедший наверх, пока все осматривали рисунок, спустился обратно. – За ним – длинный коридор с выходящими в него дверями.
– Идем туда, – кивнул майор, направляясь вверх по лестнице. – Танечка, – обратился, он к девушке, пряча улыбку, – позвольте поинтересоваться вашим мнением насчет увиденного.
– Позволяю, – ответила Арина, чувствуя, как лицо ее, помимо воли, заливает легкий румянец. – Если брать сам рисунок как произведение искусства, то, на мой взгляд, нарисовано неплохо. Возможно, я старомодна, совершенно лишена чувства прекрасного, или же, наоборот, сохраняю здравость мышления, но, по моему глубокому убеждению, все новые веяния и современные направления есть не что иное, как желание привлечь внимание к своей персоне, не прикладывая к этому значимых усилий. Я могу восхищаться работами мало кому известного художника – Джеффри Ларсона, рисующего потрясающие натюрморты в стиле гиперреализм. И мне абсолютно плевать на работы какой-нибудь суперпопулярной голливудской звезды, нарисованные при помощи теннисных мячей, собственных гениталий или испражнений, уходящие на аукционах за немыслимые деньги. Все изображения изначально несут именно информационный характер, посредством которого передавалось то, что видел нарисовавший их человек. Так было со времен зарождения нашей цивилизации, когда неандертальцы украшали стены своих пещер изображениями быков, антилоп и тигров с мамонтами. И только спустя поколения к информационной составляющей стал добавляться художественный аспект. Зрителю надоело смотреть на скупо выполненные изображения мамонтов и охотников. Поэтому средневековые картины крестовых походов, нашествий чумы и библейские сюжеты обрели цвет и дополнительные узоры. Но со временем приелись и они. И великолепные пейзажи Айвазовского сменились беспорядочным нагромождением черт знает чего, что бездарные личности и бесталанные неудачники выдают за произведения искусства, придумывая им новые стилистические названия. Кормящиеся за счет налогоплательщиков паразиты подтверждают в своих статьях и блогах их искусственно поднятые ценность и значимость, а людская масса, которая в силу скудоумия или банальной лени не имеет своего собственного мнения, с радостью верит всему этому бреду.
Идущий перед ней майор, ступив на второй лестничный пролет, поднял руку в предупреждающем жесте. Затем в свете Арининого фонаря блеснул короткий ствол пистолета, и Хруст исчез в открытом проеме.
– Чисто, – раздался спустя несколько секунд его голос в наушниках шлемов остальных членов отряда, и оттесненная вышедшим к проему Капканом Татьяна с удивлением отметила разлившееся в груди тепло и начавшее замедлять свой ритм сердце, которое, за короткое время ожидания в эфире голоса майора, от волнения успело перейти в бешеный галоп.
Последовавшие за Хрусталевым люди увидели длинный и абсолютно пустой коридор, тянувшийся вперед на многие десятки метров. Увиденное напоминало гостиницу, с той лишь разницей, что двери номеров выходили в коридор только с одной стороны. Здесь, как и везде, где уже успели побывать путешественники, лежала печать запустения и однообразной строгости. Тот же темный материал, выверенная с геометрической точностью строгость линий и нетронутый в течение длительного времени слой пыли. Двигавшийся совершенно бесшумно Хрусталев уже стоял сбоку от ближайшей раскрытой двери. Когда так же быстро и тихо подошедший к нему Капкан, вскинув автомат, занял свою позицию, майор тенью скользнул внутрь. И в следующую секунду густую, накопившуюся за многие дни тишину разорвал резанувший по ушам звук выстрела.
Глава 5
18 декабря 2016. Москва. 12 часов 53 минуты по местному времени.
За окном шел мокрый, противный снег, каплями оседающий на стекле панорамной веранды ресторана, расположенного на двадцать девятом этаже одного из гостиничных комплексов в центре Москвы. Позади остались серые, скучные махины торгового центра Океании и жилого комплекса Эдельвейс, большие декоративные изображения оленей, Деда Мороза, елочного шара и самой елки, монтаж которой заканчивала бригада рабочих. С ними ушли назад Московские триумфальные ворота и толпа суетливых, спешащих по своим делам колхозников, нескончаемая вереница машин, тянущаяся куда-то в центр практически от самого начала проспекта. Особым расположением тут, естественно, пользовались счастливые обладатели автомобильных знаков с нужной комбинацией букв и определенной цветовой раскраски, вдобавок увенчанные синими «ведрами» мигалок, которые могли на совершенно законном основании прокатиться по-настоящему с ветерком по выделенной полосе.