– Весьма интересная теория, но для какого-нибудь дешевого фильма ужасов, – с жаром заговорил Вахтер. – Может быть, это вовсе не видоизменившийся местный житель, а какая-то другая, параллельная форма жизни. Ведь нужно много времени, чтобы вот так измениться внешне. Он же не Голлум из «Властелина колец», чтобы жить тут пятьсот с хреном лет в обнимку с «прелестью». Если это кто-то другой, то он мог запросто подсмотреть, что тут делают с этими капсулами, и пытаться воспроизвести порядок действий. А то, что он был еще жив до сегодняшнего дня, доказывает мою теорию о том, что аборигенов ни мы, ни он не интересуем. Что скажете на это, Александр Сергеевич?
Остальные молча слушали дискуссию, развернувшуюся между двумя заядлыми спорщиками.
Предположения Варана вскоре подтвердились. Спустя какое-то время отряд вышел в помещение, ничем не отличающееся от тех двух, что они видели перед этим. Разница заключалась лишь в том, что из этой комнаты второго выхода найти так и не удалось. В электрическом свете фонарей на противоположной части стены был виден символ, который мог означать расположение выхода, но сама стена оставалась монолитной. Таким образом, вопрос о дальнейших действиях отпал сам собой.
Путь обратно через охваченную темнотой смену тоннелей и комнат поначалу не приносил никаких неожиданностей. После выхода из первого помещения с «волчком» Варан попросил Валерия уколоть его еще раз.
– Болит? – уточнил Зол, подойдя к командиру.
– Да.
– Да ты весь горишь! – Валерий подсветил фонарем лицо Варана, бледное, покрытое липким потом, с красными, воспаленными глазами и сухими губами. – Как ты вообще еще не свалился?
– Пока держусь.
– Надо остановиться, отдохнуть и подлечить тебя.
– Дойдем до выхода на верхний этаж – там и отдохнем.
– Ты же скоро еле ноги волочить начнешь!
– Тогда пристрелишь меня. – По интонации Варана не было понятно, шутит он или нет, и Валерий, решив больше не тратить время на бесполезную перебранку, обезболил командира.
По возвращении к исходной точке маршрута Варан стал совсем плох. Порожденная интоксикацией организма одышка, появляющаяся при физической нагрузке, была слышна даже на расстоянии. Внутреннее повреждение руки незаметно подтачивало крепкий организм. В дальнем углу, за обломком потолочного перекрытия, соорудили подобие ложа, навалив на пол все, что можно было приспособить в качестве мягкого покрытия. Валерий, использовав острый угол скола наклоненной плиты перекрытия, привязал к нему при помощи бинта банку раствора и соорудил для лихорадящего Варана капельницу. Через несколько минут боец забылся сном. Остальные, перейдя в противоположный угол, чтобы свет не мешал больному спать, принялись потрошить продовольственные пайки.
– Мне сейчас почему-то показалось, что мы отсюда уже не выберемся. Глупо, конечно, так думать. Вроде как малодушничаешь. А с другой стороны, вот подумал я сейчас так – и ничего. Совершенно ничего, – пожал плечами Вахтер, после того, как Зол ушел менять банку с раствором. – Не то что бы пофигу, а вот как-то спокойно. Словно ничего страшного не произойдет. Будто бы уже все, чего нужно, я добился, и можно спокойно помирать. Гипоксия, что ли, начинает так действовать?
– И бороться не станешь?
– Стану. Просто так я себя и каждого из вас никому не отдам. Но меня почему-то перестала пугать перспектива невозврата. И я не про Землю.
– Я понял, – кивнул Шаман. – Возможно, это потому, что совесть твоя чиста и тебе нечего стыдиться. Вернее, ты пытаешься себя в этом убедить. Обманываешь сам себя. Договорился с совестью. Вот так, наверное, будет честнее.
– Возможно, ты прав.
– Да не возможно, а так оно и есть. Ты хоть тут перестань себя обманывать. Единственная твоя заслуга перед Страшным судом, реинкарнацией или что там вообще есть, после того, как мы все тут скрючимся, это то, что ты работал именно тем, кем работаешь, а не кем-то еще.
– То есть?
– Сейчас объясню. – Шаман порылся в карманах, достал пачку сигарет. Открыл ее и, вынув одну сигарету, вдохнул: – Все заканчивается. Все естественно и неизбежно. – Закурив и выпустив в темноту серую струю ядовитого дыма, боец продолжил: – Сидишь ты дома, смотришь хоккей по телевизору, и тут раз – электричество вырубилось. Ты идешь проверять пробки, электрощиток, УЗО и все остальное. И понимаешь, что тут нужен специалист. Знакомый электрик Леха, который работает в местном ЖЭКе. Ты звонишь туда и просишь, чтобы Лехе оставили заявку на то, чтобы он пришел и исправил эту неприятную ситуацию. Заявка принята, Леха пришел. Открыл щиток, нашел причину, начинает ее устранять. Работает он один, и проблема твоя будет решена только благодаря его усилиям, знаниям и опыту. А рядом с электриком Лехой стоят: наблюдающий, инспектирующий, кадровик, технолог, инженер по технике безопасности, мастер, начальник снабжения, бригадир, начальник участка, заместитель начальника по эксплуатации и черт знает кто еще. И вот весь этот верхушечный сброд, по большому счету ничего не делающий, делает вид, что руководит действиями электрика Лехи, который и без них прекрасно знает, что нужно делать, потому, что делал все то же самое еще лет пятьдесят назад, задолго до того, как расплодилась вся эта бюрократическая нечисть. А им всем надо платить деньги. Это все звенья бюджетной отрасли нашего государства. Да чего тебе объяснять-то? Сам же понимаешь.
– Это как в анекдоте, – кивнул Вахтер. – Она: «Я фотограф, бьюти-модель, писатель, художница, видеоблогер». Он: «А я тоже ни хрена не умею делать».
– Вот в этом вся суть. Сейчас очень много тех, кто ничего не делает. Я даже не беру в расчет факт производства или добычи. Кругом куча людей, которые, лично для меня, вообще непонятно чем занимаются.
И это все культивируется средствами массовой информации при попустительстве правительства. Когда ты в последний раз видел какой-нибудь фильм или читал в журнале о героях труда, комбайнерах и слесарях, выполняющих по три нормы в день? Я что-то не припомню такого за последние двадцать шесть лет. Одни звезды шоу-бизнеса, эстрады, обманутые жертвы, школьницы, танцующие стриптиз, и родители подростков, выбросившихся из окон под проходящий мимо поезд. Я принципиально телевизор не включаю последние лет пять. И никто не хочет понимать, что если из нашей жизни исчезнут, скажем, певцы-фонограммщики, топ-модели, свадебные фотографы, пиар-менеджеры, кулинарные критики и прочее бессмысленное стадо, которое, по сути, ничем не занимается, то мир этого даже не заметит. А вот если на работу, только на одну неделю, не выйдут учителя, врачи, полиция, пожарные, техники, электрики и сантехники, нас будет ждать катастрофа и закат цивилизации. Сколько трупов будет в квартирах и больницах только одного Новосибирска при таком раскладе? Но у нас все хорошо. И новостные ленты забиты историями о каком-то козле, который гонял по городу на папиной тачке. И что он получил за это? Не срок и не штраф. А всеобщую известность благодаря средствам массовой информации. И остальные будут смотреть на него и делать так же, потому что известности хотят все, а делать что-то для этого, действительно стоящее, – никто. Отсюда и падение нравов. А вот если бы вместо того чтобы освещать в новостях подобную хрень, взять да тихо засадить этого малолетнего придурка в тюрьму лет этак на пятнадцать, даже особо не афишируя, вот тогда, я думаю, пусть немного, но все стало бы по-другому.
Но самое страшное в том, что и электрик Леха, и бьюти-модель совершенно ничего не делают для того, чтобы исправить сложившуюся ситуацию. Просто один, чтобы выжить, делает что-то полезное, и потому его можно расценивать как хорошего человека, приносящего пользу обществу, а видеоблогер не делает даже этого. Он просто паразит.
Из темного угла, где спал Варан, вынырнул Зол.
– До того, как попасть сюда, я каждый день видел столько бесполезных людей. – Валерий присел к двум бойцам. – А ведь они могли бы принести реальную пользу обществу: например, стать донорами органов.
– Если брать еще глубже, – усмехнулся на шутку Шаман, – то, на первый взгляд, мы с тобой как раз не относимся к подобным бессмысленным созданиям. Мы не паразитируем на других. Вроде бы даже приносим пользу обществу, защищая тех, кто добывает ресурсы и исследует новые земли. И все, с одной стороны, хорошо и гладко. И тебя это успокаивает. И меня – до определенного времени. Но, по факту, мы получается с ними заодно. С этими паразитами.
– Почему?
– Потому же, про что я говорил ранее. Мы не против них. Мы инертно, с равнодушием взираем на весь беспредел, что творится вокруг, мечтая только о том, чтобы заработать то, что нам обещают. Мы не идем против системы. Единицы, пытающиеся сколотить оппозицию, заканчивают свои дни слишком быстро, не успевая предпринять ничего существенного, так как окружающая их толпа с самого начала просто смотрит, чем закончится очередное сражение. Если начнут побеждать «наши», то мы с радостью поможем, так как мы же за них, а не за этих, которые всем уже поперек горла. А если побеждать будут другие, то мы посидим в сторонке, чтобы карающая рука не достала нас и наши семьи.
– Но ведь не везде же так, – вставил свою ноту сомнения Вахтер.
– Конечно, везде. За примером, кстати, далеко ходить не надо. Была одна японская фирма, которая в две тысячи восьмом году выпустила автомобиль с двигателем, работающем за счет расщепления молекул воды. На тестовых пробегах литра воды хватало на час езды со скоростью порядка восьмидесяти километров в час. Нормально, да? Ну, и где теперь эта компания? Про нее уже давно ничего не слышно, хотя они добились работоспособной модели. Но революция захлебнулась, так как массовый выпуск таких машин просто-напросто разрушил бы всю экономику нефтяных магнатов. И естественно, что те, кто присвоили себе чужое и ввели законы, чтобы обокраденные ими работали на них и их же защищали, просто так ничего никому не отдадут.
– Да это понятно, – буркнул Вахтер. Какое-то время они сидели молча, после чего последний продолжил: – У м