– И этим основным проектом будет Сырдон, – снова напомнила о себе Нилия.
– Моё почтение, – раскланялся Нарт.
– С чего это? – в голосе Геркана дребезжало раздражение.
– Гера, ты по-прежнему такой душка, когда бесишься, – решила сменить тактику богиня. – В пользу творческого проекта – простота реализации и мои связи. Мать не откажет мне в помощи. Кроме того, я, в отличие от тебя, полноценная богиня. Возможно, старики не станут противиться моему восхождению.
– В пользу технического проекта большинство голосов. Ты же со мной, возница? Так что двое против одного.
Нилия обернулась ко мне с улыбкой. Её пальчики небрежно пробежали по моей груди, легко коснулись щеки.
– Ты с ним, правда? – бархатно проговорила она, и я почувствовал, как способность соображать против моей воли стекает куда-то ниже пояса.
Богиня, явно довольная результатом нехитрой манипуляции, убрала руку и повернулась к Геркану:
– Нарт со мной, так что двое на двое. И это сейчас. На чьей стороне он – посмотрим ближе к ночи.
С этими словами Нилия кивнула в мою сторону, и я снова ощутил себя игрушкой, как тогда на Арбате.
Геркан скрежетнул зубами и направился к двери:
– Иди за мной, возница.
Я замешкался, размышляя, кого из них позлить. Выбирать, к кому примкнуть, не хотелось, всегда предпочитал быть на своей стороне. Оставалось по законам рынка толкаться от собственной выгоды. С Георгием Денисовичем у нас договор, хоть и не закреплённый на бумаге. И он мне платит, хотя пока и не очень. Что касается дочери Эвтерпы и Эрота, то она со мной расплачивается натурой, хоть я об этом и не просил. И что в этой хитро вывернутой конструкции мне выгодно?
Ответ на этот вопрос наклёвывался только один – с большой долей цинизма и самоиронии. Поэтому, прикинув, что оставаться в античных стенах Геркановой кухни с любвеобильной богиней мне не очень-то и хотелось, я потопал на выход.
Геркан покровительственно кивнул, принимая моё решение как само собой разумеющееся, бросил победный взгляд на Нилию и ретировался. Впрочем, раздражение его никуда не делось. Нервно поигрывая желваками, он зашёл в лифт, с той же нервозностью вышел из него и через двор шёл, бешено зыркая по сторонам.
– Поехали, возница, – резко бросил полубог, подходя к моей машине.
– Куда?
– К Дедалу.
Геркан плюхнулся на пассажирское сидение и хлопнул дверцей. Эдак мне с его плохим настроением придётся если не дверь, так уж замок точно менять.
– Сам сломаю, сам оплачу, – пробурчал под нос Георгий Денисович.
Я косо глянул в его сторону – всё-таки они читают мысли – и врубил передачу. Машина медленно покатилась по двору, протискиваясь через плотные ряды припаркованных собратьев.
За последние четверть века частное автовладение в Москве разрослось до такой степени, что стало плохо разрешимой проблемой. Подозреваю, ещё немного – и станет неразрешимой вовсе, тогда властям останется только всеми доступными средствами похоронить его как класс, к вящему негодованию автолюбителей.
Салон после двух часов на солнцепёке в запертом состоянии раскалился донельзя, кондиционер не справлялся, и я опустил стекло. Внутрь тут же хлынули звуки дворовой жизни: жужжание косилки в руках таджика в оранжевом жилете, подравнивающего газон, крики детворы, резвящейся на детской площадке, и совсем рядом вкрадчивый голос молодой мамочки:
– Максим, отойди с дороги, не видишь, машина.
Максим шарахнулся от моего авто в сторону, а я про себя подумал, что дело не в мальчишке. Чувиха могла бы со своим отпрыском и по тротуару идти, а не по проезжей части, не пришлось бы на ребёнка кричать, тем паче, что ребёнок выглядит вполне разумным. Словно проверяя свою мысль, я рефлекторно глянул на ребёнка. Лицо юного Максима вытянулось, рот открылся, глаза выпучились и таращились в сторону ближайших кустов. Там мелькнуло что-то крупное и чёрное.
– Мама, там козёл!
– Не болтай ерунды, – нервозно одёрнула мамаша. – Это просто большая собака.
– Закрой окно, возница, – сердито сказал Геркан. – Лучше включи музыку.
Интересно, что не так в окружающей среде, что все стали такими раздражительными: люди, боги…
Я нажал кнопку, стекло поползло вверх, отгораживая салон от внешнего мира, превращая его в подогретый аквариум.
На этот раз Георгий Денисович подготовился. В смысле заранее договорился о пропуске. На ВОХРа он глядел теперь сверху вниз с покровительством и небрежением во взоре. ВОХР же в свою очередь излучал всё то же непробиваемое равнодушие. Ему было наплевать и на бога с пропуском, и на меня без пропуска, о чём он не преминул сообщить в простой понятной форме:
– Проходите. А ваш товарищ подождёт. На него пропуска нет.
Это известие не расстроило Геркана, его куда больше волновала возможность уесть охранника, прорвавшись-таки на закрытую территорию. Запретный плод сладок.
– Подожди, возница.
Я кивнул и отправился в уже знакомое кафе через дорогу.
Сверхбюджетное заведение порадовало известием о сломавшейся кофемашине. Взяв заиндевевший кусок пиццы, подогретый в микроволновке, и «чай чёрный с бергамотом в чайнике 500 мл», представляющий собой чайничек кипятку, в котором уныло плавал пакетик эрл грея, я присел у окна и с тоской уставился на улицу.
Пыльный летний пейзаж с бетонным забором, за которым скрылся мой знакомый полубог, был уныл до безумия. Пыльную деревенскую дорогу и то интереснее разглядывать. Во-первых, на родных просторах глаз отдыхает, во-вторых, там есть интрига – можно смотреть на горизонт и ждать, что из-за него появится… Кто? Да пёс его знает, это тоже повод для фантазии.
В городе такой интриги нет, другое дело – на природе. Помню, мы в детстве чего только не придумывали на этот счёт. Фантазия тогда работала отлично. Хотя до идеи, что из-за горизонта может появиться парочка неизвестных богов и предложить раскрутить совместный бизнес-проект, мы как-то ни разу не доходили. Да и слово «бизнес» тогда ещё звучало с заграничным лоском и загадочностью. Бизнесмен в нашем детском понимании был синонимом к слову «миллионер». Это потом мы подросли и дотумкали, и то не все, что термины неравнозначны, а тогда… впрочем, тогда с такой же детской непосредственностью в это верили не только дети, а большая часть страны.
Я задумчиво вгрызся в явно не первый раз остывшую бюджетную пиццу и принялся жевать, пока не встретился взглядом через мутное стекло с другим столь же задумчивым взглядом на столь же задумчивой физиономии. Где-то на подкорке всплыл голос Юрия Антонова из далёкого детства: «Гляжусь в тебя, как в зеркало, до головокружения». Вот только встреченный мной задумчивый взгляд принадлежал козлу.
Рогатое парнокопытное, покрытое чёрной свалявшейся шерстью, неспешно объедало клумбу под окном кафешки. И удовольствие от обгладываемых бархатцев получало, по всей вероятности, такое же, как я от резиновой пиццы.
«Мама, там козёл!» – прозвучал в голове детский голос.
Последние недели научили не удивляться ничему противоестественному, но вместе с тем выработали привычку это противоестественное подмечать и живо на него реагировать.
Козёл на улице Москвы явно не относился к вещам привычным в быту современного мегаполиса. А два козла на двух улицах – тем более, пусть даже один, как выразилась мама того мальчика, «просто большая собака».
Медленно опустив на тарелку недоеденную пиццу, я спокойно поднялся из-за стола и со всей возможной прытью ломанулся на улицу. Небольшой зал кафешки, крохотный предбанник, дверь с наклейкой над ручкой для слепых и слабо соображающих, призывающей толкать, а не тянуть, – на преодоление всего пути ушли считанные секунды, но, когда я стремительным галопом выскочил на улицу, козла под окном уже не было.
– Чёрт!
Я оглядел улицу. Никаких следов присутствия парнокопытных. Прошёл вдоль кафешки, свернул за угол – никого. Вернулся, снова огляделся. Над асфальтом подрагивал плавящийся от зноя воздух. По другую сторону дороги в стороне у КПП курил давешний ВОХР. Других козлов в обозримом пространстве не наблюдалось.
Но не привиделся же он мне!
Можно было, конечно, перейти через дорогу, подойти к охраннику и поинтересоваться, не видел ли он случаем козла и куда тот делся, но мне почему-то эта идея показалась не самой удачной, и я за неимением лучшего варианта вернулся скучать в кафе.
Пицца окончательно заиндевела, превратившись в подмётку, «чай с бергамотом» остыл, кажется, так и не успев завариться. Во всяком случае, цветом он больше напоминал писи сиротки Хаси, нежели благородный напиток. Но снова впасть в уныние я не успел.
– Здорова, Серёня!
Лёнька отодвинул стул и уселся напротив меня. Старый приятель был неожиданно бодр, глаза блестели давно забытым юношеским задором, и впервые за последние полгода в голосе его не было напряжения.
С Лёнькой мы дружили со школы. Жили в соседних домах, учились в параллельных классах, защищали честь одного двора в районных потасовках. Во дворе его звали Рыжим, чтобы понять, почему, достаточно было посмотреть на его улыбчивую веснушчатую физиономию.
После школы пути наши несколько разошлись. Рыжий пошёл в свой авиационный, я решил освоить модную профессию менеджера и устроился в университет со звучным названием на факультет управления бизнесом. Не знаю, что постсоветское образование дало Лёньке, мне оно не дало ничего, кроме диплома и запоздалого понимания, что оплаченная временем, нервами и деньгами корочка абсолютно бесполезна. Ей даже подтереться нельзя, потому как картон для этого плохо приспособлен. А самое занятное, что в наш век тотального непрофессионализма в цене оказалось не образование, не знания и даже не профессиональные качества. В самые важные навыки вдруг угодило умение продавать себя, надувая щёки и через губу давая понять, какой ты офигительный. Осознав это, я кое-как приспособился к такому положению вещей на уровне, достаточном для выживания. Лёньке в этом плане повезло меньше. Пока я крутился и кидался в мелкие, но вполне доходные прожекты, Лёнька – признанный гений с красным дипломом – существовал от зарплаты до зарплаты, периодически сваливаясь в долги.