– О всяком говорят, как он того заслуживает. Бросьте, нарты, это же Сырдон. К чему теперь говорить о нём льстиво, когда всякому из вас было ведомо его гадкое нутро.
В домах, где появился покойник, обычно бывает тихо. Но только не в доме Сырдона, здесь стоял гвалт. Стоило только жене покойника помянуть гадкое нутро сына Гатага, как старому бедовому нарту припомнили всё. Каждую обиду, каждую издёвку, каждую насмешку.
А покойник лежал на лавке, и на мёртвом лице его, казалось, застыла издевательская улыбка, будто и смертью своей он знатно подшутил над соплеменниками.
Страсти кипели в доме Сырдона до позднего вечера. К ночи жена упокоившегося бедового нарта заявила, что старый пень испортил ей жизнь, сгубил её лучшие годы, и уж она так почтит его память, что он в могиле перевернётся. Соседи, и те, что присутствовали при кончине старого нарта, и те, что пришли позже на шум, порешили, что Сырдон довольно поиздевался над ними при жизни, а потому теперь их черёд для издевательства.
На другой день бедового нарта похоронили на самом нихасе. Первой горсть земли на могилу бросила жена. Она не проронила ни слезинки, но обливалась потом, потому как явилась на похороны в шубе, надетой, несмотря на знойный день, мехом внутрь. Говорят, что шубу с той поры она носила каждое лето, зимой ела горячий хлеб, запивая тут же ледяной водой, отчего вскоре потеряла половину зубов.
А на нихасе с той поры каждый спор стал заканчиваться проклятием: «Пусть на том, кто солгал, Сырдон верхом ездит». Очень скоро проклятие это стало привычным, и нарты призадумались. Выходило так, что после смерти бедовый сын Гатага пакостил им не меньше, а то и больше, чем при жизни. Потому как после всех их споров после смерти всех их ожидала весьма безрадостная доля. А бедовый нарт на том свете должно быть перестал бы вовсе ходить пешком и передвигался бы исключительно перелезая с одной спины на другую.
Осмыслив всю глубину бедствия, нарты порешили выкопать останки бедового Сырдона, засмолить их в бочку и швырнуть бочку в морскую бездну. Так они и сделали. Кого-то даже совесть мучала, правда, не больше недели. А потом наступила для нартов спокойная жизнь. Но ненадолго.
Была зима. Вдова Сырдона сидела на крыльце и, сердитая на весь свет, жевала беззубым ртом горячую лепёшку, когда скрипнула калитка и на двор вошел бедовый нарт Сырдон. Живой и здоровый. Выглядел он куда лучше, чем на смертном одре, помолодел, посвежел, лишь ехидная ухмылка была всё той же. Жена ахнула и в страхе выронила лепёшку.
– Я смотрю, ты чтишь мою память, женщина, – весело сказал Сырдон.
– А как же… – пролепетала испуганная старуха.
– Вы, видно, запамятовали, что мой дядя по отцу властитель морей? Он подобрал моё тело, воскресил меня, и вот я здесь, собирай на стол, я проголодался. Смерть истощает, – саркастически ухмыльнулся Сырдон и прошёл в дом.
С той поры каждый знал, что из любой передряги выберется Сырдон, хоть в море кинь, сухим выйдет. Хоть камнями завали, бессмертен Сырдон!..
Зал грохотал аплодисментами, но Нарт больше на сцену не вышел. Он быстро пробежал по коридорам, нырнул в гримёрку и, притворив дверь, устало выдохнул.
– Что ж вы, уважаемый Нарт, не знаю, как по батюшке, от публики сбежали?
Из-за ширмы, что отгораживала дальний закуток комнаты, вышел человек в сером костюме. Внешность он имел непримечательную, но вёл себя так, словно выбивать людей из колеи и ставить их в неловкое положение было для него делом привычным.
– Просто Нарт, – абсолютно спокойно ответил Сырдон, будто бы и не случилось никакой неожиданности. – А вы, простите, кто?
– Меня зовут Юрий Борисович. Мне бы с вами поговорить.
– Говорите, – разрешил Нарт и сел в кресло.
Незваный гость хмыкнул.
– У вас удивительная манера исполнения.
– Спасибо, – кивнул Нарт. – Вам автограф дать?
– И удивительная манера представлять своё творчество.
– Я не представляю своё творчество.
– Это и удивительно. Люди на сцене обычно разговаривают с залом. А вы вроде как сторонитесь своих зрителей.
– Люди на сцене обычно заигрывают со своим зрителем, – хитро сощурился Нарт. – Вам, Юрий Борисович, не кажется, что песня должна говорить сама за себя? Искусство не нуждается в представлениях, рекламе, в объяснении того, насколько оно интересно, необычно, примечательно. В рекламе нуждается товар. Искусство же просто живёт, если оно настоящее.
– А если оно не настоящее?
– Если оно придуманное, то живёт оно ровно столько, сколько живут разрекламировавшие его дураки, а порой и того меньше. Но вы ведь не об искусстве со мной пришли говорить?
Непримечательный Юрий Борисович снова хмыкнул.
– Знаете, я имею обширный опыт общения с разными людьми…
– …и привыкли забалтывать собеседника, а потом резко брать быка за рога, – с лукавой улыбкой продолжил Сырдон.
– Вот только у меня такое впечатление, что я сегодня с вами ролями поменялся.
Постучали, не дожидаясь ответа, дверь приоткрылась, и в образовавшуюся щель протиснулась голова юноши из сотрудников зала.
– Простите, можно мы цветочки?..
Сырдон устало кивнул. Дверь распахнулась, несколько девушек заволокли в гримёрку огромный ворох цветов и столь же быстро и тихо ретировались.
– Миллион-миллион-миллион алых роз, – шутливо пропел гость в сером костюме.
– Все мои песни, Юрий Борисович, для меня как воспоминания молодости. Я их через себя пропускаю каждый раз, и это утомляет. Вы уж давайте ближе к делу.
Юрий Борисович снова кхекнул.
– Ладно, давайте к делу. Ваше творчество заинтересовало солидных людей. Меня попросили договориться о встрече. Если вы произведёте должное впечатление, у вас будет всё, что захотите.
– У меня, Юрий Борисович, и так есть всё, что я хочу, – растянул губы в улыбке Сырдон.
– Я говорю о совсем другом уровне доходов, – гость подошёл ближе. – Ваши песни…
– Я пою не за деньги, – перебил Нарт.
Гость упёрся одной рукой в гримёрный столик, другой в спинку кресла и навис над Сырдоном, пахнуло тонким ароматом дорогого одеколона с ещё более тонким оттенком оружейной смазки:
– Хорошо, но вы поймите, что ваша текущая аудитория для вас потолок. А если мы поможем, речь пойдёт о совсем другой аудитории. Будете «Лужники» собирать, страну представлять на международных конкурсах. Надо только постараться и создать хорошее впечатление.
Говоря всё это, Юрий Борисович склонялся всё ниже, так, что последние слова проговорил едва не в лицо старику. Но тут же будто спохватился и распрямился.
– Не буду вас утомлять. Тем более торопить. Вы подумайте, а я позвоню вам на неделе, чтобы услышать принципиальное согласие и рассказать, куда подъехать. Всего доброго, Нарт, не знаю, как вас по батюшке.
И неприметный гость мышью вышмыгнул из гримёрки.
– Глупость и гордость, – тихо сказал Сырдон закрывшейся за ним двери. – Сколько лет живу, а ничего не изменилось, гордость и глупость всё так же делают людей слепыми. А как далеко могли бы уйти, если б были зрячими.
Глава 19День рождения сосиски
Рабочий прототип нашего гаджета удалось собрать даже раньше, чем я предполагал. Повезло с производителем корпусов. Хотя за те деньги, которые я вложил в эту разработку, можно было уложиться в какие угодно сроки. Мотивация, жёсткий контроль и деньги – три кита, на которых можно поднять любое дело. Дайте человеку интересную работу, с которой он не захочет бежать домой и в отпуск, стимулируйте его деньгами и обеспечьте достойной материальной базой, и человек сделает невозможное. Найдите сотню таких человек, выстройте систему рабочих отношений между ними, и вы перевернёте мир.
Конечно, всегда есть поправка на клинических лентяев и идиотов, но тут надо правильно подходить к подбору кадров и контролю за ними. С идиотами и лентяями я предпочитал не работать. Остальных важно было мотивировать и контролировать. Для мотиваций у меня были деньги, а также наполеоновские планы по осчастливливанию человечества и взрыву рынка. Для контроля за сотрудниками – Аля. Да и сам я кое-что мог.
Контролировать, кстати, надо всегда. И это не вопрос недоверия. Нельзя быть профессионалом во всём, потому необходимо доверять профессионалам. Но даже если ты набрал исключительно высококачественных специалистов и не допустил к себе лентяев и идиотов, это не значит, что можно расслабиться. Человеческие пороки не ограничиваются ленью и глупостью. Есть ещё жадность и хитрожопость. Когда доверяешь сверх меры, всегда остаётся шанс нарваться на то, что сидящий под тобой специалист проявит творческую инициативу и станет думать не столько о работе, сколько о том, как слупить с неё побольше себе в карман. Так возникают схемы распилов, и я не намерен был допускать подобные схемы у себя.
Но я отвлёкся. Первый рабочий гаджет лёг на мой стол на ноябрьские праздники. И это было уже кое-что. Если до этого дня, даже в тот момент, когда Геркан уменьшил запчасти для гаджета, все мои идеи носили скорее теоретический характер, то теперь они имели материальное воплощение.
На радостях я сбегал за шампанским, вызвал к себе Алю, и мы вдвоём отпраздновали наш первый шаг. Георгию Денисовичу я позвонил только после того, как мы прикончили вторую бутылку. Сын коровы выслушал мои похвальбы и коротко резюмировал:
– Это надо отметить.
– Мы уже празднуем, – сказал я.
– Кто это мы?
– Я и Алина Викторовна.
– Да хоть ужритесь там, – фыркнул в трубку Геркан. – Я тебе не о вашей пьянке, возница. Шевели мозгами. Нужно отметить заметно. С прессой, козлорогими гостями и таким выхлопом, чтобы Громовержец заметил и поверил.
– Хочешь, чтобы он меня растерзал? – уточнил я. – Не боишься потерять свою ширму?
– Не дёргайся, – успокоил Геркан. – Зевс никого не терзает. Максимум молнией шарахнет. Но это не больно. Сразу в пепел.
– И чего ты от меня хочешь?
– Просто назови дату, когда мы покажем миру наш первый «герканфон», или как оно у нас там будет называться.