же получить плоды своей скромности56. Ибо если мы заявим, что мы можем принести лучшее, чем древние, вступив на ту же самую дорогу, что и они, то мы не сможем никаким красноречием воспрепятствовать тому, чтобы возникло сравнение и спор относительно дарований или превосходства или способности. Конечно, этот спор не был бы непозволительным или неслыханным. Ибо, если бы древние что-либо установили и открыли неправильно, то почему бы мы не могли с таким же правом, как и все люди, отметить и опровергнуть это? Однако, хотя этот спор и справедлив и дозволен, все же он, возможно, не соответствовал бы мере наших сил. Но так как мы стремимся к тому, чтобы разуму открылся совершенно новый путь, неизвестный древним и не испытанный ими, то дело меняется. Прекращаются соревнование и споры сторон. Мы сохраняем за собой только роль указующего путь, а это дает, конечно, лишь посредственный авторитет и в большей степени есть дело счастья, чем способности и превосходства.
Это предупреждение касается вопроса о личностях, другое же – о самих вещах.
Мы совершенно не пытаемся ниспровергнуть ту философию, которая ныне процветает, или другую, которая будет правильнее и совершеннее. И мы не препятствуем тому, чтобы эта общепринятая философия и другие философии этого рода питали диспуты, украшали речи и прилагались для надобностей преподавания и гражданской жизни. Более того, мы открыто объявляем, что та философия, которую мы вводим, будет не очень полезна для таких дел. Она не может быть схвачена мимоходом и не льстит разуму предвзятостями и не доступна пониманию толпы, кроме как в своей полезности и действенности.
Итак, пусть будут – на счастье и благополучие для обеих сторон – два истока учений и два их разделения, и подобным же образом пусть будут два племени или как бы два сродства созерцающих или философствующих, никоим образом не враждебные и не чуждые друг другу, но связанные взаимной помощью и союзом. Одно из них занимается наукой, другое ее изобретает. Тем, для кого предпочтительнее первое по причине ли поспешания, или по причине требований гражданской жизни, или по тому, что они не могут охватить и восприять это другое из-за недостаточной силы своего разума (а это неизбежно должно встречаться очень часто), тем мы желаем достигнуть счастливой удачи в том, чем они занимаются, и продолжать придерживаться избранного направления. Но если кто из смертных желает не только оставаться при том, что уже открыто, и пользоваться этим, но проникнуть глубже, и не спором побеждать противника, но работой – природу, и, наконец, не предполагать красиво и правдоподобно, но знать твердо и очевидно, такие пусть, если пожелают, соединятся с нами как истинные сыны науки – для того, чтобы, оставив атриумы природы, которые попирали бесконечные толпы, проложить себе наконец доступ к ее недрам.
Для того чтобы мы были поняты лучше, и то, чего мы желаем, предстало в названиях более близких, мы обычно зовем один способ Предвосхищением Ума, а другой – Истолкованием Природы.
Есть у нас еще одно пожелание. Мы, конечно, стремились в своих размышлениях и приложили старание к тому, чтобы предлагаемое нами не только было истинно, но имело бы незатрудненный и беспрепятственный доступ к душам людей, хотя и весьма занятым и обремененным. Однако по справедливости мы можем ожидать (в особенности в столь великом восстановлении наук), что те, кто пожелают что-либо высказать об этом нашем труде, на основании ли собственного понимания, или множества авторитетов, или форм доказательств (которые теперь стали как бы судебными законами), не понадеются сделать это мимоходом и как бы между прочим. Пусть они вполне познают вещь, пусть они сами понемногу испытают тот путь, который мы указываем и пролагаем; пусть они привыкнут к тонкости вещей в опыте; пусть они наконец исправят посредством своевременного и как бы законного промедления превратные и глубоко засевшие навыки Ума – и тогда наконец (если будет угодно), после того как это станет им по силам, пусть составят свое суждение.
АфоризмыОб истолковании природы и царстве человека
Человек, слуга и истолкователь Природы, столько совершает и понимает, сколько постиг в порядке Природы делом или размышлением, и свыше этого он не знает и не может.
Голая рука и предоставленный самому себе разум не имеют большой силы. Дело совершается орудиями и вспоможениями, которые нужны не меньше разуму, чем руке. И как орудия руки дают или направляют движение, так и умственные орудия дают разуму указания или предостерегают его.
Знание и способность человека совпадают, ибо незнание причины устраняет результат. Природа побеждается только подчинением ей, и то, что в созерцании представляется причиной, в действии представляется правилом.
В действии человек не может ничего другого, как только соединять и разъединять тела природы. Остальное природа совершает внутри себя.
Изучению природы предаются в своих делах механики, математики, врачи, алхимики и маги, но при данном положении вещей успехи слабы и попытки незначительны.
Было бы безумным и в себе противоречивым ожидать, что будет сделано то, чего до сих пор никогда не было, иначе как средствами, никогда доселе не испытанными.
Мы видим в книгах и в предметах многочисленные порождения ума и руки. Но все это разнообразие заключается в дальнейшем изощрении и в развитии немногих уже известных вещей, а не в числе аксиом57.
Даже произведенными уже делами люди обязаны больше случаю и опыту, чем наукам. Ибо науки, коими мы теперь обладаем, суть не что иное, как некое сочетание уже известных вещей, а не пути открытия и указания новых дел.
Истинная причина и корень всех зол в науках лежит в одном: в том, что мы обманчиво поражаемся силами человеческого ума, возносим их и не ищем для них истинной помощи.
Тонкость природы во много раз превосходит тонкость чувств и разума, так что все эти прекрасные созерцания, размышления, толкования – бессмысленная вещь, только нет того, кто бы это видел.
Как науки, которые теперь имеются, бесполезны для новых открытий, так и логика, которая теперь имеется58, бесполезна для открытия наук.
Логика, которой теперь пользуются, скорее служит укреплению и сохранению ошибок, имеющих свое основание в общепринятых понятиях, чем отысканию истины. Поэтому она более вредна, чем полезна.
Силлогизм не приложим к основам науки, он бесплодно прилагаем к средним аксиомам, так как далек от тонкости совершенства природы. Поэтому он подчиняет себе мнения, а не предметы.
Силлогизмы состоят из предложений, предложения из слов, а слова суть знаки понятий. Поэтому, если сами понятия, составляя основу всего, спутанны и необдуманно отвлечены от вещей, то нет ничего прочного в том, что построено на них. Поэтому единственная надежда – в истинной индукции.
В понятиях нет ничего здравого, ни в логике, ни в физике. Субстанция, Качество, Действие, Страдание, даже Бытие не являются хорошими понятиями59. Еще менее того – понятия Тяжелого, Легкого, Густого, Разреженного, Влажного, Сухого, Порождения, Разложения, Притяжения, Отталкивания, Элемента, Материи, формы и прочее такого же рода. Все они вымышлены и плохо определены.
Понятия низших видов – Человек, Собака, Голубь – и непосредственных восприятий чувства – Жар, Холод, Белое, Черное – не обманывают нас заметно, но и они иногда становятся спутанными из-за текучести материи и смешения вещей. Остальные же понятия, которыми люди до сих пор пользуются, суть уклонения, должным методом не отвлеченные от вещей и не выведенные из них.
Уклонений и произвола не меньше в построении аксиом, чем в образовании понятий, даже и в тех началах, которые зависят от простой индукции. И еще больше этого в аксиомах и в низших предложениях, которые выводятся посредством силлогизма.
То, что до сих пор открыто науками, лежит почти у самой поверхности обычных понятий. Для того чтобы проникнуть в глубь и в даль природы, необходимо более верным и осторожным путем отвлекать от вещей как понятия, так и аксиомы, и вообще необходима лучшая и более надежная работа разума.
Два пути существуют и могут существовать для отыскания и открытия истины. Один воспаряет от ощущений и частностей к наиболее общим аксиомам и, идя от этих оснований и их непоколебимой истинности, обсуждает и открывает средние аксиомы. Этим путем и пользуются ныне. Другой же путь выводит аксиомы из ощущений и частностей поднимаясь непрерывно и постепенно, пока наконец не приходит к наиболее общим аксиомам. Это путь истинный, но не испытанный.
Разум, предоставленный самому себе, вступает на тот же путь, на какой ведут правила логики, а именно – на первый. Ибо дух стремится подняться к наиболее общему, чтобы там успокоиться, и скоро устает от опыта. Но это зло еще увеличила диалектика своими пышными диспутами.
Разум, предоставленный самому себе, если это ум трезвый и терпеливый и упорный (особенно если ему не мешают усвоенные ранее учения), пытается отчасти идти по второму, истинному пути, но с малым успехом. Ибо разум, если им не управляют и не помогают ему, бессилен и вовсе неспособен преодолеть темноту вещей.