имом. Мой девиз: настройся, включись и иди в народ».
В тот день, когда я встретился с Доблином, сразу после завтрака в местной булочной мы вернулись к нему дому. Он живёт в Белмонте, Массачусетс, городе настолько причудливом, что соседний Кэмбридж, где расположены Гарвард и MIT, выглядят словно модернистские эксперименты. Бэлмонт — это тихий зеленый городок, наверное, последнее место на Земле, которое можно было бы назвать революционным. Но первое впечатление может быть обманчивым. Женщина останавливает Доблина. На вид ей недавно исполнилось 40, она хорошо одета, она как будто героиня постера о заботливой пригородной мамаши: «Рик, — кричит она, — вы видели тот чудесный вечерний репортаж о ЛСД по History Channel?»
Далее следует десятиминутное обсуждение текущей ситуации с психоделиками. Женщина очень осведомлена об этой проблеме. После того, как она уходит, Доблин рассказывает мне, что посещает одну из самых популярных церквей в городе. «А это, — улыбаясь, говорит он — жена раввина». «Кто?» «Я никогда не скрывал, чем занимаюсь. Это очень маленький городок. Все знают, чем занимаются остальные. Большинство людей рады помочь».
Доблин верит, что поддержка, которая у него есть, — это лучший вариант. «Она основана на знаниях, сострадании и социальной справедливости», — говорит он. — Синдром навязчивых состояний и помощь на последних днях жизни — очень сложные для излечения состояния, но исследования показывают, что психоделики могут помочь в обеих ситуациях. У нас есть иракские ветераны с тяжелым посттравматическим синдромом. Правительство не знает, что делать с этими людьми. Но терапия с использованием МДМА помогает и этим людям. Кластерная головная боль, которую называют за её силу и частоту «болью самоубийц», — ещё одна неизлечимая болезнь. Но её лечение с помощью ЛСД уже сейчас выглядит очень многообещающим».
Доблин обводит рукой окрестности: «Люди, живущие в округе, знают всё это. Белмонт — это маленькая часть будущего. Я много работаю над этим. Наверное, это единственный город в США, где не редкость — обсуждение психоделической терапии на родительских собраниях».
Мара скрипит зубами и смотрит на ангелов. Прошло больше часа после того, как она приняла экстази, и всё, что с ней случилось за это время, вовсе не было приятно. Боль усилилась. Её полуденная доза метадона не помогла. Сейчас час дня. Все в зеленой комнате начинают обсуждать варианты. Мара приняла 110 мг, что на 15 меньше стандартной терапевтической дозы. Обычно пациенту дают 125 мг, и 75 мг каждый следующий час. Алан думает, что дозу можно безопасно удвоить. Мара проглатывает следующие 110 мг МДМА и спрашивает: «Разве духовное преображение когда-нибудь было лёгким?»
Причина, по которой Мара верит в способность психоделиков вызывать духовные преобразования, связана с её личной историей и историей её матери, Мэрилин. Она родилась с врожденной травмой, известной под названиемpectus excavatum — впадина в груди размером с мяч от гольфа. Её органы были сдавленны, в то время как грудная клетка выпирала. В начале 1930-х Мэрилин встретилась с психотерапевтом и пионером психосоматической медицины Роном Курцом. Он предположил, что впадина — следствие скрытой детской психологической травмы. Освободите эмоции и впадина исчезнет.
Мэрилин попробовала все что бы освободить эмоции, а затем она попробовала ЛСД-терапию. Её сессии то же проходили в зелёной комнате под крыльями ангелов. У неё была повязка на глазах и «сестра» (технический термин для того, кто остаётся трезвым и сопровождает трип — облегченный вариант работы Алана) рядом с ней. Через полтора часа после приёма кислоты Мэрилин, к своему большому удивлению, начала кричать. Животный вопль вырвался из неё. В конце концов крик превратился в песнопение, и в течение последующих четырех часов Мэрилин спонтанно повторяла «а-а-а-а-а», хотя называть её Мэрилин в эти моменты, наверное, было бы неправильно: «Я больше не воспринимала границ, отделяющих меня от мира. Любые эмоции, которые я испытывала после этого, не могут идти ни в какое сравнение. В тот момент я понимала, что имеют в виду, говоря о мистическом опыте, что такое быть трансценденцией. Для меня это было абсолютно не связано с какой-либо религией или верой в Бога. Я чувствовала Бога».
А после того, как Мэрилин пришла в себя, вмятина на её груди практически исчезла. Её грудная клетка выпрямилась, а органы сдвинулись на место. То, что испытала Мэрилин, обычно называют спонтанным исцелением, а иудеохристианская традиция квалифицирует это как чудо. Вот почему Мара приняла вторую таблетку: она была ребёнком этого чуда.
На маленьком столе у стены Линдси организовала выставку подарков от бывших студентов Мары: морские кристаллы, пещерные камни, разноцветные бусы. Всё это окружало бронзовую статую Ганеши, божества с головой слона, по поверьям индуистов «устраняющего препятствия». Спустя час после приёма Марой второй таблетки полуденное солнце начинает струиться через окна. Лучи расходятся зонтиком. Ганеша отливает золотом. Может быть, это знак. Или, может быть, подействовало лекарство, но впервые за целый год Мара перестает чувствовать боль.
Джордж Винстон играет в колонках. Мара закрывает глаза и плывет вслед за музыкой. Линдси видит умиротворение на лице ее подруги впервые… да она уже и не помнит, как давно это было последний раз. Мэрилин скользит взглядом по ангелам на потолке. «Спасибо, — говорит она, — спасибо, спасибо, спасибо».
Всего через час эффект МДМА начинает снижаться. Мара думает, что больше не нуждается в помощи Алана: «Это было здорово, — говорит она. — Я думаю, что в следующий раз буду готова погрузиться глубже».
Все обнимаются, и Алан идёт к входной двери. Мара смотрит, как он уходит, лучи света подарили ей идею. Прошло более месяца с тех пор, как она последний раз была на улице, и сейчас она хочет прогуляться. Вместе с Линдси они пересекают улицу и садятся на железную скамейку в маленьком парке под тенью высокого дуба. Они говорят о мальчиках, об их первых сексуальных опытах, о предстоящей свадьбе Линсди. Мара не чувствует себя больной. Она просто чувствует себя самой собой. А она так боялась, что это чувство уже никогда не вернётся. Линдси чувствует фон исходящий от Мары.
Два часа прошли, и им уже пора быть дома. Впервые за много недель у Мары проснулся аппетит. Она съедает большую порцию еды, принимает лекарства. Немного погодя она чувствует толчок — по ней пробегает волна беспокойства или сердце сбивается с ритма. Она начинает потеть. Следом приходит тошнота. Затем боль. Мэрилин помогает ей подняться в ванну. Теплая вода не помогает. Метадон не помогает. Возвращается учащенное сердцебиение. Вслед за ним — тики и подёргивания. Тело чувствует себя марионеткой, которую дергаёт за ниточки какой-то безумец.
Трудная ночь минула. Ранним утром Линдси отправляется в аэропорт. Она живёт в Окленде, и ей надо возвращаться домой на собственную свадьбу. Мара едва может сказать «до свидания». Десять минут спустя Мэрилин измеряет пульс Мары и решает срочно отправить дочь в больницу.
Когда они покидают дом, обе они гадают — вернётся ли Мара назад?
* * *
Сегодня уже понятно, что люди узнали о психоделиках так же, как и о всех прочих лекарствах: они копировали поведение животных. Учёные повсюду сталкиваются с животными, которым нравится триповать. Пчелы балдеют от нектара орхидей; козлы пожирают волшебные грибы; птицы щёлкают семена конопли; крысы, мыши, ящирицы, мухи, пауки, тараканы сидят на опиуме; моль предпочитает мощный психоделический цветок дурмана; мандрилы принимают даже более мощные корни ибоги. Такое поведение настолько распространено, что многие ученые полагают, что «погоня за наркотическим опьянением — одна из первостепенных мотиваций в животном поведении», как писал в об этом своей книге «Интоксикация: Универсальная погоня за измененным состоянием сознания» психофармаколог из UCLA Рональд Зигель.
На протяжение тысячилетий психоделики были центром наиболее глубоких духовных традиций. Греческие элевсинские мистерии предполагали употребление «кикеона» — зернового напитка, содержащего ржаную спорынью, из которой впоследствии было синтезировано ЛСД. Ацтеки молились Теонакталю — «грибам богов», а священный индуистский текст «Ригведа» посвящает 120 стихов растению без корней и листьев (грибам), которое входят в состав «сомы»: «Мы испили сому, мы стали бессмертны, мы обратились светом, мы нашли богов».
Всё, что мы можем сказать: меньше всего мы знаем, насколько много знали о психоделиках в предыдущие эпохи. Ральф Метцнер, психолог и пионер исследований ЛСД, общает внимание на то что «антропологи знают, что до того, как накопление данных о психоделиках началось в нашем современном обществе, человечество уже аккумулировало тонны энциклопедических знания по этому вопросу».
В 1987 году Парк, Дёвис и Ко начали распространять пейотль особо любознательным докторам. Многие любопытствовали. К концу века мескалин — действующее вещество пейотля — было выделено и дало толчок к трём десятком лет феноменологических изысканий, того, что Хантер С. Томпсон назвал «занг»: «Хороший мескалин забирает медленно. Первый час — все в ожидании. В середине второго вы начинаете проклинать проходимцев, надувших вас, потому что ни черта не происходит, а потом внезапно ЗАНГ!»
В 1938 Альберт Хофман, швейцарский химик, работавший на Sandoz, искал новые средства ускорения кровообращения и в итоге синтезировал ЛСД. Sandoz начала бесплатно рассылать ЛСД учёным по всему миру, указывая два возможных применения в сопроводительной документации. Во-первых, у ЛСД есть потенциал психомиметика — препарат может имитировать психозы, что может дать лучшее понимание болезни. Во-вторых, он может быть использован в терапии.
В середине 1950-х, после того, как Олдос Хаксли расказал всему миру о мескалине во «Вратах восприятия», психиатр Оскар Янигер, известный также как ОЗ, начинает давать ЛСД таким звездам, как Гари Грант и Джек Николсон, надеясь узнать больше о творческом процессе. В тоже самое время Хэмпфри Осмонд, британский психиатр, придумавший слово «психоделик», впервые предположил, что ЛСД можно использовать для лечения алкоголизма. Профессор Нью-йоркского университета Стивен Росс говорит по этому поводу: «Лечение зависимости было главным направлением терапии, при ко