Книгу я вручил Павлу Петровичу несколько дней назад, с рекомендацией ознакомиться и высказать своё мнение.
И вот мы привычно разместились в гостиной у камина: шесть непременных членов «Совета друзей». Начал Павел Петрович:
— Живое и красочное описание деградации завоевателей всего лишь за три поколения, меня впечатлило. Да-с, весьма впечатлило. Но я никак не могу отделаться от мысли, что либо в построениях Ибн Хальдуна имеется некая нестыковка, либо проблема много шире, чем он описал. Что вы думаете, друзья мои?
— Полагаю, что описание Ибн Хальдуна совершенно верно, но только для объекта его исследования. — задумчиво проговорил Лиза и посмотрела на меня.
А я что? Я мало разбираюсь в этой проблеме, разве что читал «Этногенез и биосферу Земли» Льва Николаевича Гумилёва. Меня книга впечатлила, убедила. Беда в том, что труд Гумилёва я читал в двадцать два, а попал в прошлое уже стариком. Что там сохранилось в памяти? Так, общие идеи да обрывки аргументации. Но и те обрывки сейчас ценны, и когда они попадут в распоряжение учёных, может статься, кто-то из них использует в своей работе. Откуда попадёт? Да в соседней комнате сидят стенографисты, записывают наши речи. Павел Петрович иногда возвращается к записям, говорит, что иногда черпает в них идеи.
Вступаю в разговор:
— Присоединяюсь к мнению Елизаветы Алексеевны, её замечание очень точно. Судите сами: Ибн Хальдун жил и творил в Северной Африке, области малонаселённой. Племена, да и целые государства Магриба не могут похвастаться многолюдьем, так что его расклад совершенно верен. Большое ли войско может привести новоявленный султан, живущий на окраине величайшей в мире пустыни? Нет, у него, в самом лучшем случае в строю две-три, много если пять тысяч сабель. То есть его народ, от стариков до младенцев составляет тысяч пятьдесят-семьдесят. А в царстве, которое они возьмут на клинок, может оказаться и триста тысяч, и полмиллиона жителей. Пришельцы становятся дворянством и аристократией нового султаната, но их всё равно мало, и приходится оставлять на должностях чиновников, дипломатов и прочих специалистов государственного управления, а свою молодёжь спешно обучать необходимым наукам и практикам.
Оглядываю своих собеседников: все слушают внимательно, отрицания на лицах не заметно.
— Все мы знаем, как трудно не подпасть под обаяние своего учителя, а получив новое знание и умение, трудно удержаться от снисходительного взгляда в сторону своих, грубых и дремучих, отца и деда. Особенно быстро этот процесс пойдёт у сыновей от наложниц, силком взятых из прежней аристократии. Что до разложения третьего поколения, то все мы видели стремительный процесс деградации морали дворянства после провозглашения «Жалованной грамоты дворянству».
Снова делаю короткую паузу, внимательно оглядывая друзей.
— Наблюдение Ибн Хальдуна работает и в условиях Европы и Азии, посмотрите, как быстро выродилась и истлела империя Чингисхана. Кстати, Павел Петрович, тебе следует вывести свою родословную и из чингизидов, но об этом потом. Арабский Халифат просуществовал тоже не слишком долго. На нашей земле действуют те же закономерности, с той разницей, что население у нас во много раз больше чем в пустынях Африки и в степях от Карпат до Великой Китайской стены. Иными словами, процессы разложения и распада в больших империях растянуты на большее время. Если поднять исторические материалы о цивилизациях древности, мы увидим, что срок жизни цивилизаций, таких как Вавилония, Древний Египет, Рим, Византия и других, ограничена примерно полутора тысячами лет. Чаще — меньше, примерно тысяча двести, тысяча триста лет. Один мудрец считал, что причиной зарождения новой цивилизации является пассионарный толчок, сообщающий людям определённого склада повышенную энергию, убедительность и даже задатки лидера. По его словам, двигателем истории является пассионарность. Впрочем, я слабо помню его суждения. Но совершенно точно: цивилизация рассыпается в прах, когда уровень пассионарности опускается ниже некоторого уровня. Вспомним, какими свершениями отметились первые римляне и что почти никто не вышел защищать Рим, когда он ослабел, и варвары пришли предъявлять счёт за старые обиды.
— Пассионарность, что такое? — спросил Павел Петрович.
— Пассионарность — это самоотверженная готовность, не считаясь даже с собственной жизнью, прикладывать все возможные усилия для достижения поставленной цели. В этом смысле солдаты и офицеры, путешественники, естествоиспытатели, ставящие рискованные эксперименты, являются носителями пассионарности
— Кажется, я понимаю — задумчиво проговорил Павел — ты говоришь о выявлении этого, пока гипотетического фактора, и культивировать его носителей, а обычных детей воспитывать в духе высокой нравственности т целеустремлённости. Так?
— Так, Павел Петрович.
— И как ты считаешь, Юрий Сергеевич, такие простые меры помогут нам сохранить необходимый уровень пассионарности в обществе? Кстати, друзья, что вы думаете об идее мудреца, которую принёс нам Юрий Сергеевич?
— Я считаю, что мысль весьма глубока, и нам следует поразмыслить в заданном направлении. — решительно заявила Наталья Алексеевна.
— Думаю, что нам следует очень серьёзно продумать над механизмами реализации озвученных вами и Юрием Сергеевичем мыслей. — заговорил Сергей Савлуков — Высокая нравственность и целеустремлённость — это прекрасно. Добавим сюда телесную силу и отличные знания, что тоже укрепляем и волю и целеполагание. Но не к тому ли стремятся все существующие педагогические направления? Но вот что самое главное: как охватить таким образованием хотя бы десятую часть детей и учащейся молодёжи?
— Это верно. — поддержала мужа Анфиса Гавриловна — Недостаточно создать самую совершенную методу, нужно ещё сделать её массовой, иначе мы получим единичных отлично подготовленных и волевых командиров и армию невнятных середнячков, которые и плохого не хотят, но и к хорошему не стремятся.
Завершив все дела, я опять отправился на Мальту: там накопилось множество дел. По зимнему времени, так как Балтика частью замёрзла, а частью немилосердно штормит, поехал южным маршрутом.
Лиза пока осталась в Петербурге. Везти детей по штормящему морю — не самая лучшая идея, а вот в апреле, может быть, в начале мая она соберёт двух наших парней и крохотулечку-доченьку, да и в спокойствии и комфорте, на борту «Софии», да под охраной неразлучной парочки: «Витязя» т «Джигита», приедут ко мне в Валлетту.
До Орла, всего лишь за ночь, нас, то есть меня и моих сопровождающих, довезли на поезде в двухэтажных вагонах, в просторных одноместных купе. Как говорится, положение не только обязывает, но и даёт немалые привилегии. На перроне оглядел вокзал: высокий, просторный, очень воздушный — с обилием колонн, с обширным остеклением, с башенками и флюгерами. А в окнах яркие, цветные витражи.
Станционное начальство встретило с легчайшей настороженностью — никто и никогда не ждёт от проезжего высокого чина чего-то доброго. А ну как этот чин не выспался, и начнёт изливать своё раздражение? Но на этот раз в Орле всё, на мой взгляд, было просто прекрасно, о чём я и сообщил местным. Начальство, услышав оценку своим трудам просияло, но на всякий случай рассосалось, а я отправился осматривать службы вокзала. Понаблюдал за сдачей багажа камеру хранения, на погрузку почты в почтовый вагон, их тут красят в алый цвет, с синей полосой по диагонали. Дошел и до перронного сортира для пассажиров третьего класса. Вошел, и обнаружил служителя, сурово отчитывающего невзрачного мужичка, что не попал в раковину, до боли знакомого мне типа «чаша Генуя». Справил нужду, краем глаза за мужичком, исправляющим последствия своей неаккуратности, и вышел, напоследок вручив служителю серебряный рубль за усердие. А на улице насладился видом оторопевшего городового — важный барин, и вдруг в сортире для простолюдинов. Поманил городового к себе:
— Как вижу, служба на перроне у вас налажена прекрасно. Кто командует линейным отделом полиции?
— Так что, нынче обязанность дежурного начальника исполняю я, старшина Антип сын Иванов Пришибеев.
Я тут же вспомнил хрестоматийного унтера Пришибеева, но улыбок себе не позволил, фамилия как фамилия.
— Скажи-ка Антип Иванович, я вижу, ты человек бывалый, служака опытный, есть ли у тебя предложения по улучшению службы по твоему заведованию?
— Не извольте гневаться, господин генерал-майор, но всякого рода предложения мы направляем по команде.
— И верно службу знаешь, старшина. Но всё-таки.
— Разве что такое замечание, господин генерал-майор. Вокзал наш, как видите, прекрасный, красивый и радостный, а в околотке у нас всё покрашено серым цветом. Уныло это, в тоску вгоняет. В камере и верно, надо красить серым, чтобы нарушителям жизнь раем не казалась, а нас-то, служителей, за что?
— Хорошее замечание, Антип Иванович, как буду разговаривать с министром внутренних дел, предложу издать приказ о приведение полицейских участков и постов в более приятный вид.
— Только… — замялся старшина.
— Не волнуйся, Антип Иванович, твоё имя не прозвучит. Это будет приказ по министерству.
— Благодарствуйте, господин генерал-майор. Выходит, что я обо всех порадел.
И я отправился дальше.
Осмотрел участок строящейся железной дороги и укладку кабелей в глубокую канаву, идущую вдоль дороги. Ко мне тут же подошел прораб, солидный мужчина лет сорока пяти.
— Производитель работ по укладке телеграфного кабеля, Жолобов Ефим Богданович. Я вижу, вы заинтересовались, господин генерал?
— Куда тянете телеграфную линию, господин Жолобов?
— А вот изволите ли видеть, кабель не один, а их ровным счётом двадцать штук. Основной маршрут от Петербурга до Стамбула, а по пути соединяем связью и все города. Скажем, от Орла будут проведены линии в города Орловской губернии, но то забота не моя, поскольку я веду основную линию.
В канаве, четырёх метров глубины, рабочие монт