Всех четверых вывели перед строем корпуса, и повесили на удачно росших в лесу маленького островка осинах, а трупы оставили висеть. Казнь не произвела на наших солдат и офицеров давящего впечатления, поскольку все понимали — собакам собачья смерть, а останься те в живых, то это обернулось бы для армии лишними потерями в сотни, а то и в тысячи человек, если бы вообще не привело к полному разгрому нашего корпуса.
Тут стоит сказать, что переход по морскому льду крайне тяжёл: чаще всего лёд неровный, из него торчат большие и малые торосы, следы прошедших штормов, взломавших лёд, и так заморозивших. В обилии встречались полыньи, покрытые тонким льдом, а сверху засыпанные снегом. Поэтому впереди полковых колонн войск шли разведчики и сапёры, разведывавшие путь, и при необходимости подрывавшие препятствия в виде торосов. Очень хорошо показали себя бульдозеры, расчищавшие дорогу, правда, водителям приходилось работать при открытой двери, так как имелся постоянный риск провала сквозь лёд. И кое-кому эта мера спасла жизнь, потому что за время перехода восемь тракторов ушло под лёд.
Дошли до Аландских островов, и принялись брать поселения под свой контроль. Сначала конные команды окружали деревни, потом подъезжали грузовики с солдатами, жителей выводили из домов, и офицер через переводчика объявлял, что отныне Аландские острова отходят под руку русского императора. Жителям давался день на выбор: оставаться на островах перейдя в русское подданство или уезжать в Швецию. С перевозкой вещей мы обязались помочь.
Шведский гарнизон островов был застигнут врасплох, и из всего семитысячного соединения, дать отпор попыталась только одна рота, но и та была походя уничтожена. Пытавшихся убежать в Швецию солдат и матросов перенимали конники и пехотинцы, высланные заблаговременно именно с такой целью.
Принятые меры позволили нам выйти на шведский берег незамеченными. Когда колонны наших войск шли через шведские города, прохожие удивлённо таращились на нас, не понимая, откуда идут русские войска под развёрнутыми знамёнами. А высланные вперёд разведывательно-штурмовые отряды брали под контроль шведские воинские части, или, по крайней мере, захватывали ворота и ключевые позиции, и дожидались подкрепления. Стокгольм мы взяли сходу: просто повязали сонную стражу на заставах, и решительным броском достигли королевского дворца и арсеналов — флотского и армейского.
Короля мы вытряхнули из постели, впрочем, со всем возможным уважением. Лично я при этом не присутствовал, дал возможность отличиться Аракчееву, а сам же двинулся к весьма важной цели — военной гавани, где частично вытащенные на берег для ремонта, в частью вмороженные в лёд, стояли корабли шведского флота. Немедленно на корабли поднялись наши люди, изъяли судовые роли, и по адресам отправились команды, брать под стражу офицеров шведского флота. Матросов заперли в береговых казармах, изъяв оттуда всё оружие.
И тут выяснилась чудесная вещь: южная часть Балтийского моря не замёрзла, она вообще не каждый год замерзает, и мы, совершив марш-бросок до Линчёпинга, погрузились там на все имеющиеся военные и гражданские корабли, и оттуда наперегонки рванули до крепости Ландскруна. Нам опять повезло. Пришли мы ночью, во время небольшого шторма, и нам разрешили войти в гавань. Ну а дальше дело техники: расслабленный гарнизон проснулся уже в плену, когда все ключевые посты крепости были заняты. Командовать крепостью я оставил генерала Прохорова, старого служаку предпенсионного возраста, которому в предыдущее царствование хода не было, зато при Павле он вырос из подполковников до генерал-майора. Весьма толковый офицер, я спокойно доверил ему весьма ответственную и сложную должность. Сам же погрузился на лучший линкор шведского флота и отправился в Данию с визитом. Взял бы и больше кораблей, но матросов и офицеров у меня было только на один экипаж — столько я взял с собой моряков из России. Каюсь, нужно было больше, но… что сделано, то сделано.
В гавань Копенгагена я вошел под белым флагом парламентёра, предъявил свои полномочия коменданту города и вызвал датского короля. Надо сказать, что король Кристиан недееспособен, по причине безумия, поэтому все дела можно вести с его сыном, одновременно регентом, Фредериком. Регент не стал корчить неприступность, а прислал генерал-адъютанта и пригласил к себе во дворец. Естественно, если по-хорошему приглашают, то я и поехал. Вернее, поехало нас пятеро: водитель автомобиля, лейтенант с белым флагом, два старших офицера штаба и ваш покорный слуга. Без малейших проволочек нас проводили в большой зал, наполненный в основном военными и дипломатами. И те и другие глядели на нашу микроскопическую делегацию без малейшей нежности во взоре. Регент, юноша не старше восемнадцати лет, вышел навстречу, я изобразил приличествующий случаю поклон, он величественно ответил.
— С чем пожаловали, граф Булгаков, коего в Европе уже именуют Новым Аттилой? — непрочным баритоном спросил Фредерик.
— Моё сердце исполнено кротостью и человеколюбием, Ваше высочество, а в моих руках бумага, несущая датскому королевству мир и процветание.
Бровь моего визави приподнялась, обозначая изумление.
— Мне доложили, что вы прибыли в мою столицу на шведском корабле. Отчего вы выбрали именно его? Предположу: потому что русские корабли пока не могут выйти в море из-за льда?
— Ваше высочество произошло довольно много событий, о которых вам ещё не доложили.
— Например?
— Например, то, что линкор «Элефант» является кораблём русского императорского флота, и не получил ещё русского имени вследствие досадной нерасторопности исполнителей. Взят же сей корабль в гавани русской крепости Ландскруна. А в Ландскруну я прибыл из русского города и военно-морской базы Стокгольм.
Юноша слегка ошалел от свалившихся на него новостей, но всё-таки хорошо школят наследников датской короны — внешне от своей растерянности не выдал, лишь округлившиеся глаза свидетельствовали удивление регента.
— Граф Булгаков, вы хотите сказать, что Швеция повержена?
— Я бы не стал утверждать столь безапелляционно, но флота у Швеции больше нет. Стокгольм и Ландскруна нами заняты. И, насколько я знаю, в окрестностях Стокгольма в это самое время принуждают к капитуляции шведскую группировку из пяти дивизий. Значительная часть офицеров отпущена на зимние вакации, так что сопротивление сих дивизий вряд ли продлится слишком долго.
Регент сделал мне приглашающий жест, и мы с ним пошли к столу, вокруг которого стояло несколько стульев. Мы расселись: с одной стороны я и мои офицеры, а другой стороны Фредерик, четыре его генерала, и двое мужчин в придворных платьях. Регент ещё раз пошевелил пальцами и все остальные присутствующие, не торопясь, но и не задерживаясь ни на секунду, потянулись к выходам из зала.
— А вы умеете ошеломить, граф Булгаков. — одними губами улыбнулся регент, глядя на меня волчьими глазами — Европейцы неправы. Вы не Аттила, а скорее второй Чингисхан.
— Не во гнев Вашему высочеству, я предпочёл бы остаться первым Булгаковым, чем вторым кем угодно.
— Гордый ответ. Но очевидно, что это ответ человека, знающего цену словам. Итак, граф, с чем же вы прибыли? Как будто речь шла о некой бумаге?
— Именно так, Ваше высочество. Вот у меня с собой проект мирного договора между Российской империей и королевством Дания. Благоволите освидетельствовать. И я выложил на стол два экземпляра договора с текстами на русском и датском языках.
Регент взял в руки один из экземпляров, и принялся внимательно читать. Второй экземпляр, взглядом испросив разрешения, взял мужчина с властным лицом. Одет он не в военную форму, надо полагать, кто-то из важнейших сановников.
— Я вижу, что сей договор, выгоден Дании. — дочитав заговорил регент — Кроме того, он уже завизирован императором Павлом и заверен должным образом. Надо ли полагать, что у Дании нет никакого выбора?
— Ваше высочество, вы только что признали, что договор вам выгоден. Чего же больше? Мы получаем от Швеции нужное нам, вы получаете остальную Швецию.
— Гм… Есть ли гарантии, что Россия не поступит с Данией так же, как со Швецией? — осторожно спрашивает мужчина в штатском.
Вспоминаю, что это глава датского правительства, и отвечаю ему:
— Тому порукой вся предыдущая история наших взаимоотношений. Мы никогда всерьёз не конфликтовали, и даже когда вы вступили в антирусскую коалицию, Россия поступает с вами как с союзником. Есть ли изъян в моей логике?
— Такового не отмечаю. — признал премьер.
— В таком случае не вижу препятствий для заключения взаимовыгодного договора.
— Позвольте, но у нас имеются совершенно конкретные обязательства перед нашими союзниками.
— Воля ваша, но просто посчитайте, сколько раз вы воевали с Пруссией а сколько с нами, и выбор окажется совершенно очевидным. — парирую я — Впрочем, я не собираюсь на вас давить, и с позволения Вашего высочества — поклон в сторону регента — удалюсь. Завтра в то же время прибуду для продолжения переговоров.
На корабле я заперся в своей каюте и рухнул в кровать — спать. Два месяца, пока готовилась эта безумная авантюра и до этого дня, я спал урывками, чаще всего по дороге от одного военного лагеря до другого. Да, спал я на кровати в автобусе, но, чёрт возьми, это совсем не то, что сон в нормальной кровати. Потом, когда я выехал на рекогносцировку пути по Ботническому заливу, то чуть не впал в панику при виде страшных ледяных торосов, иногда высотой до пятнадцати метров. Потом я не раз выезжал проверять процесс разметки трассы движения войск, и волосы на голове шевелились раз за разом — риск неимоверный, запредельный! Не приведи судьба, налетит шторм — и конец моему корпусу, да и мне тоже, потому что я не стану жить после такого позора. Снова и снова я восхищался храбростью и бесшабашностью Аракчеева, Багратиона и Барклая де Толли, настоящих авторов этого безумного похода. И, кстати, в душе своей простил и понял резоны Богдана Фёдоровича Кнорринга, боявшегося не за себя, а за вверенные ему войска. Не было в его душе измены, только тогда я понял это.