ыл разгромлен, но тут поднялась стрельба, и из глубины острова повалили отряды туарегов и английских абордажников. Очень быстро они дошли до нашего форта, и здесь мы стали свидетелями страшной измены: бастион форта был взорван, и путь внутрь оказался открыт. Анджело Ломбарди, мой учитель, при этом случае получил смертельные ранения и скончался у меня на руках. Перед смертью он велел мне ретироваться и спасать вас, чем я и занят.
— Что же будет дальше? — спросил Пафнутий Львович.
— Будем ждать подмоги. Ещё третьего дня, по телеграфу мы оповестили Их императорские величества султана Османской империи и императора Российской империи. Думаю, вернее, я полностью убеждён, что боевые отряды для нашего спасения если не вышли в море, то спешно готовятся к походу и бою.
— Чего же хотят англичане?
— Будете смеяться, милостивые судари и сударыни, но хотят меня.
И я достал из кармана, развернул, и пустил по рукам листовку со своим портретом и обещанием награды.
— Воля твоя, Юрий Сергеевич, — осмотрев листовку сказала моя благоверная — Но недооценили тебя, и это обидно.
— Опаньки! — восхитился я — А во сколько бы меня оценила ты?
— Не знаю… — наморщила лобик Лиза — но не менее миллиона за килограмм живого веса.
Пока мы пикировались, листовка достигла стола детей. Паша приосанился: его отец весьма значим для его врагов!
— Я так скажу, друзья мои, — говорю я, кивая на листовку — значительная часть этих денег посулили из-за вас. Это вы создаёте новые, невиданные доселе устройства, которые изменят мир до неузнаваемости. И сумма, на самом деле, совершенно ничтожная. Это тупой британской матросне и диким туарегам, что слаще морковки ничего не едали, триста тысяч золотых немыслимые деньги. А мы с вами, когда дело дойдёт до внедрения разработок, будем получать даже не миллионы, а миллиарды.
Мои сотрапезники с горящими глазами смотрят на меня.
— К чёрту миллиарды! — говорит Рогожин — Главное, что я получил, это свобода творчества, и деньги меня интересуют лишь в смысле: хватит из на опытные и конструкторские работы, или недостаточно!
— Верно говорите, Пафнутий Львович! — горячится Полубешкин — Ах, как верно! Я считаю ровно так же!
Договорить нам не дали. Сначала прибежал дозорный:
— Шаги в коридоре!
Потом мы и сами услышали крики боли — это нападающие ногами прошлись по шипам, а три сантиметра заточенной проволоки в ногу, да неожиданно — очень и очень неприятно.
Встаю из-за стола и командую: в первую смену пойду я, мой сын, Павел Юрьевич и Осип, мой телохранитель. Остальных прошу разместиться здесь, и постараться не волноваться.
Щелчок выключателя, и коридор залит ослепительным белым светом. Больно даже моим глазам, хотя я только что из светлого помещения. А каково английским абордажникам, что преодолели уже пять метров коридора и на ощупь убирают шипы из-под ног, и думать не хочется.
— Спасибо, папа, что взял меня в бой. — тихонько говорит Паша.
— Знаешь, Павел Юрьевич, бой это совершенно недетское дело, но ты Булгаков, ты должен быть первым во всём, особенно там, где трудно. Сейчас ты стрелять не будешь, постоишь на подхвате.
— Так точно, буду на подхвате.
— А теперь я займусь неприятной работой.
Я поднимаю карабин, и через амбразуру выцеливаю английского офицера.
Глава 11
Спустя час, в начале коридора образовался завал из трупов. Воняло как на скотобойне, хорошо хоть сквозняк тянул не в нашу сторону, а на наших врагов, иначе можно было бы сойти с ума от запаха крови, густо замешанного на эманациях злобы и смертельного ужаса. И очень хорошо, что я, сообразив с самого начала, велел стрелять только в головы и в грудь — иначе тут воняло бы ещё и дерьмом из потрохов британцев, желающих быстро разбогатеть. Я стреляю аккуратно, стараясь одним выстрелом вывести противника из строя: тяжёлая десятимиллиметровая пуля делает приличного размера дыры, дробя окружающие ткани, так что хватает и одного попадания. А расстояние тут маленькое, чуть больше, чем в тире пневматического оружия, так что из мощного карабина попадаешь точно туда, куда прицелился.
Паша пристроился а меня в ногах, он нашел выбоину, куда поместился целиком, отодвинул отпиленный, но оставленный кусок каменного блока, и у него получилась прекрасная позиция.
— Папа, отсюда видно, как в тебя прицеливаются. Разреши открыть огонь!
Вот ведь какой молодец парень! Не только знает о дисциплине, но и применяет её к себе. Ложусь на пол, из этого положения оцениваю позицию, оборудованную сыном. Да, всё отлично: между стеной и каменным блоком просвет сантиметров тридцать в высоту и десять — в ширину. Стрелять из пистолета удобно. Вот прекрасный выступ, в который можно упирать рукоятку пистолета.
— Хорошо, Павел Юрьевич, но крайне осторожно. Выступ на полу видишь? Упирай в него рукоятку, тогда выстрел будет точным, а отдачу погасит камень. И береги руки.
С этого момента наши дела пошли намного лучше. Я контролировал коридор вообще, а Паше был виден небольшой закуток, не видный мне, но куда совались британцы, пытаясь выцелить меня. Смертельно Паша никого не ранил, чаще он попадал либо в приклады и ложа ружей, в руки и плечи стрелков, но этого более чем достаточно. И, откровенно говоря, уж лучше погибнуть от пули в лоб, чем пару недель промучиться с раздробленным плечевым суставом, а потом всё-таки помереть, от неизбежной на английском флоте гангрены.
— Пашенька, сынок, — послышалось сзади — ты не сильно рискуешь?
Это мама, Елизавета Алексеевна пришла с подносом, на котором три чашки чаю и три крошечных бутерброда.
— Нет, мамочка, я не сильно рискую. — степенно отвечает Паша, принимая свою чашку — Вот возьми зеркало, посмотри, и увидишь, что в сторону неприятеля идёт поток отражённого света, и вспышки от моих и папиных выстрелов для неприятеля в таком сиянии незаметны.
Лиза берёт из рук сына зеркало, осматривает дальний конец коридора, трупы, валяющиеся навалом, и укоризненно смотрит на меня: подобные неприятные вещи рано видеть ребенку.
Я не успел ответить, за меня заступился сын:
— Мамочка, сидя в дальнем отсеке, я бы навоображал себе намного больше и страшнее, чем есть на самом деле. Вот ты пришла нас проведать, кстати, спасибо тебе за это, и убедилась, что всё не так страшно, правда?
— Ох и умён ты, сынок мой, Павел Юрьевич! Весь в папу! Ты уж побереги себя ради нас. Да и Анечка там места себе не находит. Что ей передать?
— Успокой её, мамочка. Скажи, что тут всё под контролем и относительно безопасно, а я скоро приду. Как только смена завершится, так и приду.
Успокоенная Лиза ушла, а мы остались, периодически постреливая в высовывающихся британцев.
— Папа, неприятели собираются атаковать! — предупредил Паша.
— Как ты определил?
— А ты видишь, они длинной палкой сдвигают шипы ближе к стенам?
— Верно! Ты молодец, Павел, наблюдательный человек, хвалю!
— Давай я им добавлю шипов под ноги!
— Каким образом?
— С помощью рогатки. У меня среди вещей есть. Сбегать?
— Сбегай, сынок! И пусть сюда придут Рогожин, Шульце и Полубешкин.
Паша обернулся моментально. С собой он принёс рогатку и картонную коробку с шипами. Не высовываясь из-под защиты каменной стены, Паша принялся выстреливать шипы в коридор, по три-четыре штуки зараз. Не прицельно, а куда попало, нам ведь важно просто сделать непроходимым этот участок. Я тем временем контролировал телодвижения британцев: они и верно что-то затевали. Вот они решились, и вывалили в коридор плотной гурьбой, неся перед собой щиты, сбитые из толстых досок. Видимо взломали пол с моём доме или притащили откуда-то… Да где те доски возьмёшь в Валлетте, кроме верфи, а она далеко. Так что, рыжие поганцы изуродовали мой дом, это без вариантов.
По счастью уже подоспели наши учёные, все вооружённые карабинами, и мы открыли частую стрельбу, стараясь целиться в щиты выше мелькающих ног. Паша снизу стрелял по ногам, и, надо сказать, стрелял удачно. Наступающие англичане падали, создавали затор, мешая двигаться своим подельникам, но толпа неуклонно продвигалась вперёд. Коридор заполнился пороховым дымом пылью, вонью пробитых потрохов и крови. Кто-то визгливо кричал, изрыгая проклятия нам, своим командирам и всему свету, многоголосо стонали и выли раненые, а мы стреляли, стреляли, стреляли.
Расстреляв обойму, я сунул карабин назад, и тут же получил в руки заряженный. Это Лиза встала позади меня, готовая помочь. Однажды она поклялась всегда прикрывать мою спину, вот теперь очередной, уж не знаю какой по счёту раз, делает это. И как всегда, без особых слов, просто и естественно.
— Подай гранаты, родная! — в запале крикнул я, хотя мог бы сказать и вполголоса.
Несколько секунд, и гранаты в моих руках. «Карманную артиллерию» делали по моим эскизам, а за образец я взял РГ-42 и Ф-1 с взрывателем УЗРГМ. А чего выделываться и умничать? Оружие это проверено десятилетиями верной службы и множеством войн, так что годится и сейчас. Ну а придумают что-то более удобное и надёжное, так и, слава богу, встанет на вооружение более совершенное оружие.
Очень славно, что Паша добавил шипов на пол коридора. Благодаря этому супостаты движутся медленно, то и дело кто-то спотыкается, падает, а там его, если не успел откатиться назад, настигает пуля Пашиного пистолета.
Отжать усики, выдернуть кольцо, и вот граната летит в просвет между деревянным щитом, испятнанным пулевыми отверстиями, и низким потолком. Следом летит вторая граната. Два взрыва, и щиты падают, а поверх них — мёртвые щитоносцы. Кто-то корчится в конвульсиях, кто-то умоляет о помощи, но на них никто не обращает внимания: нам они уже не опасны, своим соратникам они уже бесполезны.
— Стрелять по моей команде! — кричу я, и тут же:
— Огонь!
И за командой следует дружный залп. Цели, вернее сектора обстрела распределены, каждый из нас знает свой манёвр.
— Огонь!
— Огонь!