Кроме техники, вооружений и людей, отряд привёз ещё и награды. Все участники боя в подземелье получили Железные Кресты с Дубовыми Листьями и надписью: «За небывалую стойкость», а Паша сверх того — орден Святого Владимира с Мечами. Мы дружно посчитали, что такое награждение справедливо. Те, кто находился с нами в катакомбах, но в бое не участвовал, получили медали. Кроме того, Железные Кресты были переданы Великому Магистру для награждения особо отличившихся рыцарей, матросов и солдат ордена.
Надо сказать, что мы получили награды и от Мальтийского ордена, а Паша, несмотря на малый возраст, был посвящён в рыцари. Учёные и их супруги от такой чести отказались, зато выдвинули идею создания международного союза учёных, работающих на благо всего человечества, и сейчас проект находится в стадии обсуждения.
А потом пошли будни. Начали прибывать технические специалисты, вернее люди, имеющие хоть какое-то образование, и их обучали приёмам ухода за губками, жемчужницами и прочими представителями марикультуры. На заводике, что построили неподалёку от верфи, поточным методом принялись изготовлять опоры для роста губок, сетки и прочие приспособления для роста жемчужниц и много чего ещё, а учёные и техники-практики всё выдумывали всё новый и новый скарб или усовершенствовали уже созданный. Акваланги и гидрокостюмы изготовлялись теперь крупными сериями, и потому проблем с уходом за «посадками» не было никаких, тем более, что специализированные катера, катамараны и совсем уж диковинные плавательные средства строились и модернизировались по первому требованию.
В один из ясных, тёплых, но ещё не жарких апрельских дней, мы с Лизой мидели на палубе большого катамарана и грелись у огня. Только что мы выбрались из воды, где проплавали не меньше часу, осматривая заложенную месяц назад плантацию губок. На ровном песчаном дне, на глубине пятнадцати метров, ровными рядами были выставлены круглые бетонные плитки с отверстием посредине. В отверстие вставлены пластиковые трубы с припаянными к ним трубками-полочками, на которые прикрепили зародыши губок. Периодически плантацию осматривают служители, и на свободные полочки, откуда по разным причинам открепились или потерялись губки, раскладывают новую «затравку».
Мы с Лизой просто проверяли работу подчинённых, следуют ли они инструкциям, не допускают ли небрежностей в работе. Кое-какие вещи мы для себя отметили, впрочем, не принципиальные, то, что могло оказаться воздействием какой-то рыбы или морского животного.
— Славная работа! — оценила Лиза труды сегодняшнего дня — Вот ей-богу, Юрий ты мой Сергеевич, я согласна так работать, хоть до следующего лета.
— А потом? — лениво интересуюсь я, подбрасывая дрова в камин на ножках.
— А потом бы занялась чем-то другим. Ты же сам меня приучил создавать новое направление, в основном налаживать, да и оставлять его последователям.
— Да уж, Елизавета Алексеевна, — в учебниках будущего ты будешь фигурировать гениальным учёным-универсалом, вроде блаженной памяти Леонардо да Винчи.
— Ты думаешь?
— А почему бы и нет? Больше тебе скажу: твоё имя поднимут на знамя борцы за права женщин и станут стращать тобой своих несчастных оппонентов.
— Ужас какой! А что, за женские права кто-то будет бороться?
— А то! Вот мы с тобой сталкивались с женоненавистниками, помнишь? Так почему бы не быть сумасшедшим другого пола?
— Действительно, безумие доступно всем. Но пока мне интересны морские культуры, скажи, что можно делать при помощи марикультуры?
— В сущности, можно почти всё. Например, можно вывести быстрорастущие кораллы, и они будут на морском дне строить целые дома, и их можно будет извлекать из воды и отвозить жильцу. Тому останется только нанять отделочников, чтобы те вставили окна-двери да провели воду и канализацию. Можно вывести водоросли, неотличимые по вкусу от рыбы, мяса или хлеба. Понятно, что на такую селекцию уйдут десятилетия, но это возможно. Группа Рогожина занята вообще невозможным делом. Эти гениальные безумцы в своих установках выводят даже не кораллы, а какое-то невообразимое подобие кораллов, что выстраивает даже не молекулы, а атомы в правильном порядке под воздействием совершенно непонятных мне вещей. Они утверждают, что начало их исследований и их открытий лежит в моих учебниках, и я допускаю, что это так. Но клянусь тебе чем угодно, я не понимаю, как, и к каким выводам они пришли, и куда пойдут дальше.
— Разве так может быть?
— Ах, Лизонька, такое сплошь и рядом. Учитель преподаёт мальчику азы письма и четыре действия арифметики. Ученик же, восприняв основы, на них наложит дальнейшее обучение, собственное развитие и в результате становится гениальным учёным или знающим инженером, или отважным офицером, по роду своей службы делающим вещи непостижимые его старому учителю.
— И верно, Юрий, это обычное дело. Но всё же, чего ещё нам ждать от развития марикультуры?
— Первое, это много дешёвых и доступных средств гигиены. Ещё в Петербурге мне говорили, что из желеобразных веществ, что дают большие морские черви, обитающие во фьордах Скандинавского полуострова и северных морей, и вытяжки из водорослей Чёрного моря можно готовить прекрасную основу для моющих средств, а дальше всё зависит от добавок. Можно на той основе делать средства для мытья посуды, пола, машин, а можно и средства для ухода за волосами и телом. И заметь, всё это дёшево, технологично, и безвредно для природы, поскольку все ингредиенты совершенно натуральны, а попав во внешнюю среду, разлагается на элементарные составляющие.
— Да, нужное дело. Сейчас мыло делается на основе жира, а он недешев.
— О продуктах питания я уже говорил. Но селекция водорослей, рыб и других обитателей моря займёт большое время, и наша с тобой задача — организовать работу селекционеров и учёных других специальностей, обеспечивающих работу основного направления исследований.
Примерно год спустя донельзя гордые учёные и конструктора во главе с Рогожиным, представляли мне как номинальному руководителю проекта, Елизавете Алексеевне, подполковнику Морозову и капитану второго ранга фон Валю, как представителям Заказчика, работоспособные радиопередатчик и радиоприёмник отдельно, и рацию, совмещающую функции передатчика и приёмника.
Надо сказать, что по сравнению с радиоаппаратурой начала двадцатого века, что я видел в музеях, например, на «Авроре», представленные образцы выглядели миниатюрными. Да и то сказать, благодаря моим подсказкам, они прошли мимо тупиковых дорог и логических ловушек, в которые постоянно попадали исследователи и практики той ветви истории. Мы прошли мимо детекторов и мимо ламп, сразу вступив в эпоху полупроводников, кстати, один из бракованных транзисторов я сейчас держу в руках. Преогромная, доложу я вам блямба! Размерами и формой транзистор напоминает торцевую заглушку от чугунной батареи отопления, с торчащими ножками. Помню, в детстве курочил старые приёмники и телевизоры, те транзисторы были сильно меньше. Но с другой стороны, я помню и радиолампы с водяным охлаждением, размером с голову лошади. А если продолжать воспоминания, то помню как во времена армейской юности, в компании ещё трёх служивых, я тащил по узкой лестнице на пятый этаж, преогромный ящик их гладкого металла, и совершенно без ручек, весом в семьдесят килограммов — дисковод ЭВМ, электронной вычислительной машины, так что перспективы имеются, и они весьма недурны.
Я сразу приложил язык, и печатные платы вошли в обиход радиотехники как естественная составляющая электронных схем. Насколько я понимаю, печатные платы серьёзно уменьшают и вес и габариты электроники.
Для начала мы проверили рацию, передатчик и приёмник на земле, на рядом стоящих столах. Потом растащили столы в разные концы взлётного поля. Передачи слушались превосходно, и наши военные загорелись идеей погрузить рацию на самолёт, и проверить дальность прямой радиосвязи.
Сказано-сделано. В заднюю кабину разведывательного самолёта с собственным именем «Летучая мышь», загрузили увесистый приемопередатчик весом в половину центнера, радиста и офицера, пожелавшего посмотреть на работу рации в полёте. Короткий разбег, и аэроплан типа летающее крыло, легко взлетел в небо. Из средней части вниз свесился тросик антенны, с грузом, и военные, что воздушный, что морской, тут же, едва ли не хором, навели критику:
— Непорядок! Этот тросик… Антенна? Пусть будет антенна! Антенна не должна болтаться придумайте, как сделать, чтобы она крепилась к корпусу, лучше, если изнутри, чтобы враг не знал, как повредить важнейшее средство связи.
— Непременно продумаем, и решим сей вопрос. — спокойно кивнул Рогожин.
Он вообще не выпускает из рук блокнота и карандаша, фиксирует все замечания и свои мысли по поводу текущих испытаний.
— Господа, прошу пройти со мной на крейсер, только там имеется возможность точно измерить расстояние до самолёта. — пригласил нас Никифор Карлович фон Валь.
Мы пошли вниз, к причалу, у которого стоял крейсер. Солдаты из аэродромной команды вслед за нами тащили на носилках радиоприёмник и радиопередатчик, но на крейсер подниматься не стали, а остались на причале. Мы же, поднялись на самый верх, и встали на площадке, у большого дальномера, с размахом окуляров метра три, никак не меньше. У дальномера суетился молоденький мичман.
— Какова дальность, Денис Ерофеевич? — спрашивает фон Валь у подчинённого.
Видно, что командир волнуется, видимо техника ещё даёт сбои, и оператор не вполне опытен. Командир совсем не хочет попасть впросак, и мы его прекрасно понимаем, сами такие. Но мичман, пусть и слегка волнуясь, вполне уверенно докладывает:
— Дальность сорок восемь целых, шесть десятых кабельтовых или девять километров. Дистанция постоянно увеличивается.
Рогожин подходит к ограждению площадки и интересуется:
— Что там со связью?
— Связь устойчивая, поддерживается непрерывно. — поднимает голову старший над командой радистов.