— И каким же образом вы обеспечили непрерывность, позвольте полюбопытствовать?
— Радист решил немного попеть, а мы слушаем, голос у Палыча очень приятный. Хотите, я переключу на внешний динамик?
— Да уж, не откажите в любезности!
Щелчок переключателя, и из динамика льётся приятный баритон:
Наш острый взгляд пронзает каждый атом,
Наш каждый нерв решимостью одет;
И, верьте нам, на каждый ультиматум
Воздушный флот сумеет дать ответ.
Все выше, и выше, и выше
Стремим мы полет наших птиц,
И в каждом пропеллере дышит
Спокойствие наших границ.
Звук далеко не идеальный, идёт наведённый шум от двигателей, и сильные помехи от работы динамо и электросетей самолёта.
— Ого! Радио способно передавать и голос? — удивляется фон Валь.
— А вы не знали? — в ответ изумляется Рогожин.
— Откуда? До сих пор все ваши работы были секретны, перед испытаниями я не получал никаких бумаг и пояснений. Для меня передача на расстояние, да без проводов, телеграфных сообщений уже большое достижение, а тут передача голоса. А можно ли убрать шум, или он неизбежен?
— Шум двигателей и винтов самолёта убрать пока не получится, потому что это звуковые волны. — обстоятельно отвечает Рогожин — А вот с хрипами и треском, что происходят от разрядов искры в системе зажигания двигателя и при работе динамо-машины, мы справимся, нужно только провести исследования и эксперименты.
Между тем первый в мире радиоконцерт продолжался:
Прощайте скалистые горы
На подвиг Отчизна зовёт
Уходим в открытое море
В тяжёлый и дальний поход!
А волны бушуют и плачут
И бьются о борт корабля
В далёком тумане растаял Рыбачий,
Родимая наша земля!
— О! Этой песни я ещё не слышал, а ведь настоящая песня, морская! — оживился фон Валь — Непременно приглашу певуна в кают-кампанию, следует угостить господ офицеров новым произведением о флоте. Кто он, ваш радист? — повернулся капдва к Рогожину.
— Прекрасный инженер, дельный конструктор и в некотором будущем вдумчивый учёный. И потомственный дворянин, если вам интересна такая подробность.
— Ах, Пафнутий Львович, не бередите душевных ран! — в шутливом жесте защиты вскинул руки фон Валь — С некоторых пор сословные различия стали стираться, и даже в среду морских офицеров, доселе опутанных сословными ограничениями, влились выходцы их купечества, разночинцев, и даже крестьян и мастеровщины! И что любопытно, они оказались весьма недурными офицерами! Большинство ещё молоды, как например, присутствующий здесь мичман Денис Ерофеевич Самусев, но внушают большие надежды.
— То есть, и ваше личное отношение к сословным различиям изменилось? — спрашиваю у фон Валя.
— Совершенно верно, Ваше сиятельство. В кают-компании мы обсуждали этот вопрос, и кто-то из офицеров высказал мысль, что возможно стоит вообще отменить сословные границы, а титулы присваивать только в знак особых заслуг человека, причём без права передавать титул по наследству.
— Да, такая мысль мне кажется весьма дельной. — оценил Рогожин — Жаль детей, но с другой стороны, у них должен быть стимул развиваться и расти, хотя бы ради подтверждения титула. А кому другому стимул стать основоположником рода.
Я промолчал, но про себя подумал, что мысль действительно хороша, даром что уже второе-третье поколение новоявленных носителей титулов, станет искать возможность закрепить имеющийся титул за собой и родом, а остальным перекрыть такую удобную лазейку. Так было всегда, и сохранится очень долго: люди легко воспитываются и перевоспитываются каждый в отдельности, а вот в виде семьи или сообщества уже много тяжелее. Если же брать целые области и государства, то работа становится безумно тяжёлой, почти неподъёмной.
— Денис Ерофеевич, какова дистанция?
— Сто пятьдесят девять тысяч четыреста восемьдесят шесть кабельтов, в пересчёте получается тридцать пять километров! — восторженно воскликнул мичман — Простите великодушно, но дальше определить не сумею, шкалы прибора недостаточно.
— А ведь звук стал ненамного хуже! — пришел к какому-то решению Рогожин.
Он посмотрел на нас, на радиостанции, на почти невидимый из-за расстояния самолёт, и перегнулся через поручни:
— Иван Ильич, дайте пилоту команду на возвращение. — и добавил, обращаясь к нам — Первый этап я считаю удачным, мнение членов приёмной комиссии зафиксируем во время совещания.
— Разве неинтересно, насколько далеко будет слышно радио? — удивился фон Валь.
— Интересно, Никифор Карлович, и превесьма. Однако, сейчас выйдет простая демонстрация, что слышно далеко, а насколько далеко — не определили. В следующий раз самолёт полетит по определённому маршруту, расстояние до точек прохода будет известно. И пустим ваши крейсера с той же целью. Да не просто так, а учитывая погоду: туман, ветер, сильная облачность, грозовые тучи или полярное сияние. Понимаете?
— О да! К тому же, я полагаю, следует учитывать влияние препятствий: острова, горы, может что-то ещё. Вы совершенно правы, Пафнутий Львович!
— Вот и ладно, что прав. Я уже о другом думаю, господа! Нам надобно строить заводы по выделке радиостанций. И много заводов, целую новую промышленность. Нешто вам не понравился концерт Палыча? Вот и другие захотят и послушать и спеть.
— Послушать концерт это развлечение, а иметь надёжную связь на море — вопрос жизни и смерти. Это же на каждое судно от первоклассного линкора до рыбачьей лодки потребно такое радио. Правда, на лодку радио не влезет…
— Нешто! Сделаем и карманное радио!
Фон Валь посмотрел недоверчиво, но промолчал. Сегодняшние испытания убедили его в вероятности невозможного.
Глава 13
Гость был величественным.
Да, именно такое определение лезло в голову при взгляде на господина, посетившего меня в один из вечеров середины весны. Есть такое свойство у людей, занимающихся коммерцией: после достижения некоторого (иногда весьма относительного) успеха, особенно когда удалось всучить взятки представителям власти и договориться с ними о сотрудничестве, появляется ощущение всевластия. Коммерсанты думают, что за деньги они могут позволить себе всё. Они причисляют себя к властителям, и начинают вести себя соответственно новому статусу, даже покупают вполне королевскими регалии и пользуются ими, считая это нормой.
Но это ощущение ложно.
Деньги — это ещё не власть. И даже очень много денег не дают власти. Купленные чиновники, депутаты и офицеры легко откажутся от тебя (денег, впрочем, не вернут) ровно в тот момент, когда почувствуют, что некто, обладающий истинной властью, может спросить (даже не потребовать, а просто спросить) их личный отчёт о действиях или бездействии. И тут же снисходительное отношение к шалостям нувориша оборачивается пристальным до придирчивости вниманием к тому, на что вообще нельзя обращать внимание. И тут же выясняется, что некоторая часть, казалось бы, верных и преданных подчинённых, оказывается, давным-давно исправно и усердно снабжает жизненно важными сведениями, казалось бы, давно и надёжно купленных чиновников. Купленные офицеры вообще перестают подавать руку, а на территорию воинской части, где ещё вчера было немало выпито и постреляно по бутылкам, посторонних вдруг перестают пускать. Потом вдруг выясняется, что те самые властные и безмерно важные офицеры вдруг оказываются пенсионерами, иногда даже без права ношения военного мундира.
В эту эпоху ещё не принято строить яхты по специальным проектам, поэтому просто берутся обычные суда или корабли, и дооборудуются до нужных кондиций. Яхта русского императора, построенная изначально как яхта, явилась первой ласточкой в чреде роскошных игрушек сильных мира сего, но нужно понимать, что статус русского императора просто требует неких символов. Впрочем, именно императорская яхта используется для служебных дел практически непрерывно, буквально на износ, что понятно: кораблестроители проверяют на ней свои разработки.
Корабль, на котором прибыл переговорщик, несколько скромнее: это хорошо переоборудованный под конкретную задачу фрегат. Команда сокращена до минимума, ликвидирована одна батарейная палуба, зато устроены каюты для достойных господ, и для обслуживающего персонала. В сущности, насколько я мог разглядеть эту яхту с крыши своего дома, по уровню комфорта она приближается к пассажирским кораблям среднего класса из середины девятнадцатого века. Для этого времени — всё выглядит крайне достойно и впечатляюще.
Для моего гостя, с его яхты выгрузили три легковых автомобиля: один для босса, на двух других — охрана. У нас, на Мальте вообще-то спокойно, но раз гость решил проявить понты, он имеет на это право. С крыши прекрасно видно, как машины, попетляв по средневековым улицам, выехали на главный проспект, и подрулили к моим дверям. Я перешел в другой угол веранды, устроился в покойном кресле и взял в руки нотную тетрадь: что-то вдруг припомнился мне марш имени полковника как-его-там, памятный мне по фильму «Здравствуйте, я ваша тётя!».
Вскоре появился мажордом:
— Ваше сиятельство, к вам с визитом прибыл сопредседатель правления британской Ост-Индской компании, баронет Френсис Бэринг.
— Просите.
Баронет оказался высоким мужчиной средних лет, с животом, затянутым кушаком. Видимо Бэринг желает выглядеть подтянутым и тренированным, а вот тренироваться не желает. Что же, это явный штрих в определении сильных и слабых сторон человеческой личности.
— Присаживайтесь, господин Бэринг, я готов выслушать причину, заставившую вас посетить меня на затерянном в пространстве и времени острове.
Баронет уселся в предложенное кресло
— Не желаете ли откушать, или прикажете подать вам напитки? — продолжаю я — А может статься, вы желаете сигару или трубку?
— Благодарю, не беспокойтесь сэр, я сыт и не желаю курить.