– Можешь лечь не раздеваясь, – словно читает мысли Бельский.
Помедлив, Витя поддается соблазну. Он с ногами забирается на кровать и, подумав, ставит подушку ребром, садится, упершись в нее спиной. Берет кружку, с излишней осторожностью отхлебывает. Чай действительно остыл.
Бельский молча наблюдает. Под пристальным взглядом его кругов-глаз становится не по себе. Кажется, будто он что-то задумал.
– Я видел дрона, – говорит Витя, лишь бы не было этой гнетущей тишины. – Здесь, в городе.
– И тебе удалось уйти? – В голосе мужчины слышится удивление, но затем он, о чём-то поразмыслив, спокойно произносит: – Это был чистильщик. Машина, работающая в автономном режиме. Вот уже тридцать лет они приводят Европу в порядок. Ты заметил, какие у нас чистые улицы? – Витя кивает, вновь отхлебывая чай. – Ни мусора, ни пыли, ни животных, ни людей, ни их останков… Лишь сквозняк.
Витя, услышав про останки, представляет, как чистильщик залетает через главный вход в один из небоскребов, под завязку набитый телами. В их остекленевших глазах отражается металлический корпус и изумрудный луч, беспрестанно шарящий по головам. С дроном происходит что-то странное: он начинает краснеть, раскаляться, и тела вокруг вспыхивают, и вопль наполняет город…
Судорожно вздохнув, Витя вздрагивает и вновь оказывается в комнате. Он немного съехал с подушки, а пустая кружка лежит у него на животе.
Бельский смотрит на него.
– Ведь ты зарегистрированный, – замечает он. – Таких дроны обычно не трогают, разве что в крайних случаях.
– Если совершил преступление? – спрашивает Витя, в очередной раз зевнув.
– Если ты – террорист.
За окном раздаются тихие хлопки, друг за другом мелькают тени. Витя, нахмурившись, поворачивает голову.
– Всего лишь птицы, – поясняет Бельский, даже не взглянув туда. – Летят на юг, к Стене. На смерть.
Последнее слово будто отражается от стен, проходит сквозь стекло и гулким эхом летит вслед за пернатыми. Старается предупредить? Остановить? Вернуть обратно в старые гнезда?.. Но можно ли предотвратить то, что уже случилось?
– Зачем же они это делают?.. – Судьба птиц взволновала Витю.
– Инстинкт, – отвечает Бельский, всё же посмотрев на мелькающие тени. – Тысячелетиями холод гонит их в теплые края. И это не могут изменить даже лазерные турели вдоль береговой линии. С каждым годом птиц в периметре становится в разы меньше: оставшиеся по какой-либо причине на одну зиму погибают под лазерами на следующий год, а их потомство – еще годом позже. Я посчитал – через шесть с небольшим лет перелетных птиц в Европе совсем не останется.
– Вы так много знаете, – тихо заметил Витя.
– Мы? – ухмыляется Бельский, и Витя впервые замечает на его лице улыбку. – Когда я был ребенком примерно твоего возраста, я тоже думал, что взрослые много знают. Знают, как лучше, знают, зачем живут, знают, что вообще такое этот мир. И наивно полагал, что, когда вырасту, тоже буду знать… Но на самом деле никто ничего не понимает, все лишь летят по жизни в каком-то трансе, надеясь, что это знание где-то там, впереди, что оно откроется прежде смерти. Ведь там уже будет всё равно.
Шелест крыльев смолкает, и в комнате снова становится тихо.
Витя крутит кружку в руках. На ее белой поверхности распластался, извиваясь и заворачиваясь, изрыгая пламя и пуча глаза, китайский красный дракон. Когтистыми лапами он цепляется за черный контур облаков и, кажется, вот-вот сорвется вниз, на землю, чтобы опалить всё вокруг.
– Ведь я умру? – спрашивает Витя, не поднимая глаз.
Бельский не отвечает. Он вообще не издает никаких звуков, даже чуть слышное дыхание, до этого всё время сопровождавшее тишину. И тогда Витя решается посмотреть.
Поза мужчины изменилась. Теперь он сидит с опущенной головой и скрещенными на груди руками, отчего рукава пиджака поднялись, открывая худые волосатые запястья. Кажется, будто он уснул. А может быть, и правда уснул. «И до конца дней своих они не сомкнут глаз…»
Снова зевнув, Витя ложится на бок, лицом к окну. Полоски жалюзи чуть шевелятся, и за ними видны тени соседних домов, подсвеченных сверху сиянием звезд.
Он вспоминает маму. Ее нежные руки, гладящие по волосам, ее успокаивающий шепот, ее тепло. Ведь она сейчас плачет, ходит из угла в угол, заламывает руки, думает о пропавшем сыне…
А отец… Он всегда был добрым, даже когда Витя приходил с улицы весь в грязи или нечаянно ломал какую-нибудь вещь. Он часто рассказывал интересные истории из своего детства и не только. Сейчас наверняка сидит за кухонным столом, обхватив голову руками, а сгорбленная спина поминутно вздрагивает.
И сестра Катька, обидчивая и порой вредная, но такая же ласковая, как мать, и умная, как отец. Лежит, ворочается, никак не может уснуть. Всё думает о той колкости, которая оказалась последним словом, что услышал от нее младший брат.
Глеб…
– Спи спокойно, – раздается знакомый шепот. Брат! Он все-таки здесь, рядом…
Из закрытых глаз Вити текут слезы. Они пробегают по правой щеке, оставляя прохладный след, и растворяются в белоснежной простыне. С каждой секундой простыня сильнее обволакивает тело, и уже невозможно пошевелить ставшими слабыми руками и ногами.
– Спи спокойно, – вновь шепчут над ухом.
Тело медленно проваливается в мягкую кровать, проходит сквозь нее, всё ниже и ниже. Витя безвольно парит, ни о чём не думая, ничего не чувствуя.
– Спи…
Глава X. Аманда
Резкий щелчок раздается прямо в черепной коробке, эхом разносится по комнате. Ощущение, будто что-то уходит безвозвратно, утекает в белый свет, беспощадно бьющий в глаза.
Боли нет: перед операцией женщина опрыскала затылок 501-го обезболивающей жидкостью. Встряхивая баллончик, она бормотала что-то сочувственно-успокаивающее вроде «Это не больно» и «Всё будет хорошо». Интересно, она впервые занимается подобной хирургией?..
– Почти всё, – раздается ее тихий голос. – Потерпи еще немного.
Когда они только зашли в залитое бледным светом помещение, гейша сняла маску. Под ней оказалась девушка лет двадцати пяти с раскосыми глазами и бледным, очень знакомым лицом.
В комнате также был крепкий парень, похожий на вышибалу из старых фильмов. Лицо его было скрыто черной маской. Увидев вошедших, он грузно встал, уперев расчерченные странными символами руки в расставленные колени.
Глаза парня скрывали очки, стекла поблескивали синим, но 501-й всё равно ощущал тяжелый, недоверчивый взгляд. К ноге парня цеплялась раскрытая кобура с лазером. 501-й хотел просканировать этого вышибалу через Систему, но осекся, вспомнив свое положение.
Ему предложили сесть в странного вида кресло, спинка которого была чуть наклонена, под ноги и локти имелись специальные подставки, а голова закреплялась в каркасе. Никогда прежде 501-й не встречался с подобным сооружением. Хоть оно и напоминало средневековое орудие пыток, он всё же сел – в глаза ударил белый свет. Вышибала встал слева, а гейша, надев прорезиненный фартук и перчатки, – сзади. Начали греметь металлические предметы, послышался плеск воды.
Он всё сразу понял, но не стал сопротивляться. Зачем? Всё равно не получится самостоятельно выдрать эту железяку, скорее уж размозжить голову. Даже страшно вспомнить боль, атаковавшую его по команде Системы… Вот где настоящий пыточный инструмент.
Вновь раздается щелчок, затем чмоканье. Новый чувствует, как по шее стекают теплые струйки. Что-то металлически брякает, и спустя долгую минуту мужчина произносит по- японски:
– Только по краям, чтобы не шла кровь.
Этот голос – хорошо поставленный и звучный – мог бы принадлежать популярному актеру, часто выступающему перед очарованной публикой. Бархатистый баритон заставляет притихнуть, вслушиваться в каждое слово. 501-й, желая увидеть говорившего, поворачивает голову, пытается уйти от надоевшего света, но на лоб ложится огромная теплая ладонь, и тот же голос вещает:
– Тише! А то потеряешь много крови.
Слышится тихое жужжание, доносится странный запах… 501-й никогда такого не чувствовал, даже не с чем сравнить…
Наконец мужчина произносит:
– Спасибо, Аманда, дальше я справлюсь.
Услышав его слова, 501-й перестает дышать. Каждый его нейрон охватывает странное чувство. Сродни тому, что было тогда, после смерти, когда он обнаружил себя живым в капсуле для сна, но сейчас оно намного сильнее и… горше.
Из глаз 501-го вырываются слезы. Мышцы лица сводит, отчего оно превращается в гримасу.
– Макс, ему больно?.. – спрашивает девушка.
– Исключено, – отвечает баритон.
501-й судорожно вздыхает и вздрагивает. Из его приоткрытого рта помимо воли вырывается стон.
– Хватит, – говорит девушка. – Я выключу лампу.
Тихое жужжание прекращается, и на плечи 501-го ложатся крепкие ладони. Белый луч перестает слепить его.
Перед глазами появляется расплывчатое лицо. Девушка смотрит нахмурившись, вытирает 501-му щеки. Тогда он вспоминает.
– Аманда, – сбивчиво шепчет он. – Аманда Ли…
Сразу же после инцидента в Японии 501-й пытался найти ее родителей. Образ девочки фотографией отпечатался в сознании. Его-то он и дал Системе, подкрепив командой. И, как ни странно, нашел мать.
Лицо девушки каменеет, отдаляется.
– Ты ему сказала свое имя? – раздается баритон. – Откуда он знает тебя?
– Я… я не говорила…
Мать заявила о пропаже дочери, предоставив в Надзор 3D-снимок и описание внешнего вида, включая одежду и особые приметы. Она также сообщила, где в последний раз видели девочку…
501-й смотрит на девушку, медленно отступающую шаг за шагом.
И, конечно же, мать оказалась зарегистрирована. Новый узнал о ней всё что можно: ее муж недавно погиб в уличной потасовке, а родители один за другим умерли от передозировки; всю жизнь она проработала медсестрой в японской частной клинике; родила здорового ребенка, и муж настоял дать девочке имя матери…