– Потом она часто болела… а детских врачей не найти. Но я сама была медсестрой, лечила как могла…
501-й замечает приближающегося Макса. Он хмуро смотрит на них.
– Аманда… – 501-й, испытывая неловкость, аккуратно пытается отстранить гейшу от себя.
– Мы подумали, что так будет лучше… что за ней не будут следить, как за остальными. Что она будет счастливее, не видя этот грязный мир. До пяти лет не выпускали из дома вообще, прятали от соседей, говорили, что погибла при рождении. Мы любили ее… так сильно любили…
Макса кто-то хватает за руку, останавливает. Он с раздражением вырывается.
– Эй, дружище, – говорит торговец по-китайски, нарисованная на маске улыбка чуть подсвечена неоном. – Хочешь расслабиться? Пилюли – высший сорт…
– А потом Ясуо убили. – Аманда, наконец, отступает на шаг и шепчет: – Моя доченька так любила дождь… видела в кино…
Она пытается осторожно поднять маску, но та соскакивает с головы и падает. Прохожие оглядываются, смотрят на незакрытое лицо: как неприлично!
– Что ты ей сделал? – Макс оказывается рядом и мечет свирепый взгляд в 501-го, подхватывая Аманду под руку.
– А я… – говорит та, судорожно вздыхая и прикрывая рот ладонью. – Я не уследила…
– Надень, смотрят же! – Макс подбирает маску гейши и злобно спрашивает 501-го: – Что ты ей сделал?!
– Ничего, – растерянно отвечает тот.
Макс угрожающе надвигается и резким движением прикладывает палец к уху с прикрепленным устройством.
– Вот же черт костлявый, – говорит он, уже забыв о 501-ом. – Неполную продал.
Он озирается, пытаясь высмотреть в толпе торгаша, но тщетно.
– Ладно, идемте. Скоро транзит.
Глава XI. Сол
Яркая вспышка обрисовывает дождевые нити, и сквозь их сеть видны очертания небоскребов. Доносится гулкий раскат грома. Бледный свет редких фонарей, падая точно вокруг столбов, отражается от мокрого асфальта. Высотки замерли вдоль улицы молчаливыми монолитами. Почти все окна погашены, лишь немногие – на нижних этажах – озарены желтым. В них двигаются силуэты.
Улица большая: целый проспект с широкими тротуарами и шестиполосной дорогой, обсаженной высокими деревьями. Видно, что за растительностью давно не ухаживают: кроны разрослись, полностью затеняя тротуар; ветви дотянулись до окон и проникли внутрь квартир. Но жильцам, по-видимому, это не мешает.
За всё время, проведенное здесь, 501-й не увидел ни одного человека. Даже на платформе телепорта было всего трое: Макс, Аманда и он. Этот город непохож на азиатские. Здесь… тихо. И совсем пусто. Даже припаркованных электромобилей не видно.
– Добро пожаловать в Светлый Бор, – говорит Макс, всю дорогу молча державший Аманду за руку. В холодном ночном воздухе его дыхание превращается в пар.
Они уже сняли маски – здесь, видимо, можно. 501-й впервые видит открытое лицо Макса. Короткие рыжие волосы, такая же щетина и тонкая косичка на подбородке. Мощный лоб нависает над бровями, придавая угрюмый вид. Губы напряжены, и от крыльев носа уходят вниз глубокие морщины.
– Почему здесь никого нет? – спрашивает 501-й, всё разглядывая Макса. Тот ухмыляется – косичка на подбородке вздрагивает.
– Ночь, рабочий люд отдыхает, – отвечает он по-русски.
501-й не сразу понимает – без чипа переключаться между языками стало сложнее. Китайский, русский, японский, снова русский… Да и со зрением порой происходит что-то странное. Во время транзита он видел вокруг себя не фиолетовое марево, как обычно, а необозримую черноту космоса, и в ней – сияние миллиардов звезд, спирали гигантских галактик, мигающих всеми цветами, тучи проносящихся во всех направлениях золотистых точек… Галлюцинация?
– Я зайду на студию, – говорит Макс Аманде, теперь уже по-японски, и бросает взгляд в сторону 501-го. – Проводи нашего… гостя.
– Хорошо, – соглашается та, приподнимается на цыпочки и клюет Макса в щетину. Тот по-прежнему странно смотрит на 501-го, и ему становится не по себе.
Наконец, Макс, обняв Аманду на прощание, сворачивает в переулок и пропадает в темноте. Они остаются вдвоем.
Дождь барабанит по проезжей части, а тротуар, скрытый разросшимися кронами, остался сухим. 501-й снимает капюшон и расстегивает балахон. Редкие капли всё же просачиваются сквозь сплетенные листья и стучат по маске Аманды, поднятой наподобие козырька.
501-й ощущает незнакомый запах. Будто аромат какого-то чудесного пышного цветка. Он кружит голову, словно вот-вот упадешь в благоухающее море. 501-й поворачивается к Аманде, и запах становится сильнее.
– Вы из «Человечества»? – спрашивает 501-й.
От его голоса Аманда вздрагивает, поднимает чуть испуганный взгляд. 501-й осознает, что говорил по-русски. Вздохнув, он повторяет по-японски.
– Я всё равно тебя не понимаю, – отвечает она, растерянно улыбаясь, но после минутного колебания принимается рассказывать: – Макс, – кивок в сторону, – встретил меня в Токио – откликнулся на сообщение о пропаже ребенка. Я думала, что дочь нашлась и он приведет ее, но… Он предложил помощь. Понятия не имею, как он узнал, что у меня больше никого и ничего нет. Меня уволили, выяснив правду о незарегистрированном ребенке, вызывали на допрос в управление и грозились… Макс привел меня сюда, в Светлый Бор, и… всё мне объяснил.
Аманда смотрит прямо в лицо 501-му. В ее глазах больше нет прежней неуверенности. Теперь, насколько понимает Новый, там плещется злость.
Что объяснил ей Макс? 501-й хочет спросить, но что-то его удерживает… Зеленые глаза, полные ненависти и укора. Взгляд вонзается прямо в сердце, процарапывает душу.
Аманда наконец отворачивается и одним движением надвигает маску на лицо. Больше она не говорит ни слова.
Они стоят в лифтовом холле отеля, ждут прибытия кабины. Слышно, как этажом выше сквозь открытое окно косой дождь хлещет по кафелю. Хорошо, что успели дойти – от начавшегося ливня не спасли бы даже разросшиеся кроны.
501-й окидывает помещение взглядом. В ярком желтом свете ламп застыли высокие колонны, бросающие отражение на полированные плиты пола. На плитах же разместились символы, очень похожие на знакомые иероглифы. 501-го накрывает дежавю.
Аманда молча снимает маску, как только открываются двери лифта. Ее серьезное лицо сейчас очень красиво: маленький острый подбородок, прямой нос и большие раскосые глаза – изумрудные, совсем как луч дрона. Странно, но сперва Аманда казалась 501-му совершенно обычной девушкой. А теперь даже чересчур худая фигура выглядит стройной и подтянутой. И ростом она будто бы стала чуть выше, хоть и осталась такой же миниатюрной.
– Что? – спрашивает Аманда, перехватив его взгляд.
501-й вздрагивает и смущенно опускает глаза, затем вовсе отворачивается. Эта девушка кажется ему привлекательной? Но как? Новые не могут испытывать ничего подобного. Это невозможно чисто физиологически…
– Нам на восьмой этаж, – говорит Аманда и неожиданно добавляет: – Как мне тебя называть?
– Как называть? – переспрашивает 501-й.
Она хочет знать его имя? Нужно представиться? Но как? Пятьсот первый?
Он осознает нечто очевидное, что раньше его совсем не тревожило. 501 – это же просто серийный номер, последние три цифры, сухие и безжизненные. Номер очередного изделия ЗПСП. Имя? Его у 501-го никогда не было.
– Знаешь, – начинает Аманда доброжелательно, взгляд ее становится мягче, – я впервые так близко общаюсь с… Новым. Так странно… – Она замолкает, видно побоявшись сказать что-то лишнее, обидное.
Внезапно девушка делает шаг к 501-му, проводит пальцем с ровным розовым ногтем по серебристому номеру на комбинезоне, который выглядывает из-под расстегнутого балахона. Сдвигает серую ткань, мешающую полностью увидеть длинный код. И наконец останавливается на последних трех цифрах.
– Sol, – читает она с улыбкой. – Тебя зовут Сол.
Автоматические жалюзи с тихим шелестом раскрываются, в комнату один за другим врываются солнечные лучи. Они падают ему на лицо, теплые, щекочущие. 501-й приоткрывает глаза. Тени в углах растворяются; очерчиваются линии полок, заполненных книгами; мелкие соринки коллоидной взвесью витают в свежем воздухе.
Стеклянная панель на стене перед ним украшена шевелящимися цветами. Красные бутоны медленно просыпаются и поворачиваются к солнцу. Листочки, разворачиваясь, отходят от гибких зеленых стволов. В верхнем левом углу скромно мигают часы. Десять ноль-ноль. Он проспал целых семь часов?
– Система, новости, – командует 501-й, лежа в кровати и растирая ладонями лицо.
Цветы исчезают, на стекле появляется знакомая лента. Как же давно он ее не видел!.. 501-й жадно шарит глазами, вчитываясь в ровные строчки. Он никогда раньше не испытывал такого информационного голода. И сейчас не может насытиться событиями, научными открытиями, политическими сводками и прочим контентом, который, как он понял совсем недавно, всё равно не оставит после себя ничего, кроме обманчивой уверенности в том, что ты еще не потерял связь с цивилизацией. Что ты не одинок.
Без каждодневной порции новостей 501-й ощущал сильнейшую пустоту внутри. И эта пустота заполнялась сейчас потоком символов на стеклянной панели. Как же древние жили без них?..
Он вдруг понял, что неосознанно перебрался на край кровати и сидит, сгорбившись и уставившись в пустую стену – кто-то отключил панель.
– Выспался? – раздается голос Аманды, и 501-й поворачивает перебинтованную голову.
Девушка стоит в дверном проеме и смотрит на него. С непонятной улыбкой на лице она скользит глазами по его голому торсу, по ногам, накрытым сморщенной простыней.
– Впервые в жизни, – отвечает 501-й.
– Нужно сменить тебе повязку, – говорит Аманда, и он непроизвольно оглядывается на подушку, усеянную пятнами засохшей крови. – Хочешь есть?
– Нет. Я бы только… принял душ? – Последнюю фразу он говорит неуверенно, точно вспоминая, как это называется у Разумных.