– Они же всех убили… – Голос офицера дрожит. Он отхлебывает из стакана, после чего продолжает: – Целую клинику, Миша. Там же Юлия моя лежала… Мой ребенок…
– Господи, – выдыхает Журавль. Его голос приглушен еще сильнее – должно быть, он прикрывает рот ладонью. – Я ведь уехал оттуда… даже не думал…
Повисает долгое гнетущее молчание. Слышны только всхлипы и судорожные вздохи офицера.
– А НИИ? – наконец выдавливает Журавль.
– Нет больше НИИ. – Это звучит так гулко, что Солу представляется, как полицейский спрятал лицо в согнутый локоть и опустил голову на стол. Тут он, видимо подняв голову, неожиданно громко продолжает: – Я знаю, что вы делали там какое-то лекарство для этих… Новых. Черт вас дери, что же вы задумали?! В какую, мать вашу, игру вы играете?!
Журавль бросается успокаивать гостя, мол, дети спят, жена тоже. Вновь слышится плеск наливаемой жидкости.
– Всё, – прекращает офицер. – Держусь.
– Ты выпей, легче станет. Слушай, мне правда очень жаль. Сочувствую твоей потере…
– Она была такой… – говорит офицер после недолгого молчания. Слышно, как стакан стучит о стол, перекатывается по поверхности. – Моя Юлия… Я не могу, Миша, не могу…
А капли всё стекают по папоротнику, и кажется, что мерный шум из динамиков радио – это шум дождя.
– Может, у нас родился бы живой ребенок… Ты бы принял роды, а? У тебя же все живые…
Журавль не отвечает.
– Как страшен наш век, – со вздохом продолжает офицер. Язык его чуть заплетается. – Даже во время самых ужасных катастроф прошлого не гибло столько людей. Миллиарды ни в чём не повинных, понимаешь? Миша, понимаешь?! И всё это – цена минувшей утопии? Да хоть кто-нибудь сейчас помнит те счастливые года? Может, ты? Помнишь?..
Журавль молчит.
– Знаешь, мне кажется, что… – слышится звон стекла, – что всё это: см-мертность новорожденных, чертов вирус Сарса – всё это ради того, чтобы построить пр-роклятые ЗПСП. И зачем, Миша? Чтобы народить этих вот Н-новых?..
Сол вздрагивает. Ему на миг кажется, что перегородка просвечивает и сидящий за кухонным столом офицер указывает прямо на него. Вновь доносится плеск жидкости, затем громкие, жадные глотки.
– А знаешь, Миша, п-чему дроны начали всех косить? Гв-рят, кто-то метнул в одного из них «хл-пушку». Е-хе! Наш человек!.. С этого всё и началось. Они-то искали, н-верное, кого-то кнкретн-го, но у нас в Светлом Бору очень мн-го… почти каждый, так ска-ть, грешен.
Слышна возня, звон стекла и голос хозяина:
– Грин, ну всё, тебе хватит…
– А эти пр-клятые Наставники, – продолжает тот, даже не расслышав слов собеседника, – сидят у себя н-верху, точно боги, смотрят, что же там эти чел-веки…
– Они всегда только наблюдатели и советчики, – говорит Журавль. – Лишь два раза существенно вмешались в жизнь землян, помнишь? Первый – остановив ядерную войну полтора века назад, и второй – когда заставили человека эволюционировать двадцать пять лет назад… Как же давно это было, Грин.
– Да, – подает голос тот, видимо опять закрывшись локтем. – И ты, и я, и Крис – твой друг, были тогда мо-олоды и полны сил…
– Крис и твой друг тоже.
– Слушай, может, все-таки расскажешь, где он? Нет? Тогда давай я начну, а ты продолжишь, хорошо? – Голос полицейского становится совсем трезвым, даже не верится, что недавно он еле ворочал языком. – Наш старина Крис, один из оставшихся в живых лидеров «Человечества», берет в напарники твоего старшего сына Глеба – странно, что не своего, ведь их у него двое, и один, кстати, находится сейчас в этом доме, – и около двух недель назад проникает вместе с ним в Европу. Допустим, это у них частая практика. Но перед этим приходит довольно загадочное радиосообщение из-за Стены: «Мы – те, кто спасет человечество»… Так что же, Миша, не поделишься, куда двинулись эти двое?
– Откуда вы узнали о сообщении?.. – не вполне разборчиво спрашивает хозяин.
– Давай без глупостей. Отвечай! – Раздается щелчок, одновременно с ним падает стул.
– Ч-черт, – выдыхает Журавль. – Грин, мы же друзья… Убери это… убери пистолет.
Сол весь подбирается, думая о том, что нужно защитить старика, хотя бы из благодарности. Все его мышцы напряжены, он готов в любую секунду пробить стеклянную панель, схватить в полете осколок и вонзить в горло служителю несправедливого закона…
– Ты не указывай мне. У меня жену убили… и ребенка, слышишь?! Из-за вас, с-суки!..
– Грин, прошу, у меня дети…
– Что вы задумали? Убить Наставников? Взорвать все ЗПСП? А?! И сколько еще людей должны ради этого погибнуть?!
Сейчас. Нужно лишь выбрать момент, чтобы неожиданно, чтобы не выстрелил…
До Сола доносится тяжелое дрожащее дыхание. Мужчины дышат сквозь зубы так громко, что слышно даже через перегородку.
И тогда Сол решается. Он сверлит взглядом панель, отчего растения на ней сливаются в одну зеленую точку. Кажется, что точка эта скоро побагровеет. Он готовится к прыжку, чтобы прикончить Грина, и тут…
– Черт… Миша, прости меня. – Голос офицера надтреснут. Плачет? – Я… я пойду…
Что-то падает, катится. Затем доносятся быстрые удаляющиеся шаги. Чуть погодя к ним присоединяются медленные и шаркающие.
Радио оживает – Сол подскакивает от неожиданности. Шаги за перегородкой стихают, а из динамиков доносится:
«Мне не нравится лето,
Солнце белого цвета,
Вопросы без ответа,
Небо после рассвета.
Унеси меня ветер
На другую планету,
Только не на эту,
Где я всё потерял…»[4]
– Грин! – раздается голос Журавля. Он явно кричит через открытую на улицу дверь. – Клянусь – я понятия не имею, где они и что с ними произошло!
Глава XIV. Случайность
– Глеб, – сказал старик Крис, с трудом переломив небольшую доску, – а ты знаешь, почему наш город называется Светлый Бор?
– Нет, – соврал Глеб с улыбкой, шаря в рюкзаке.
– Раньше, лет двести назад, он был небольшой деревенькой, окруженной лесом. – Старик закряхтел, всем весом навалившись на очередную деревяшку, которая никак не хотела поддаваться. – Эх, черт, армированная, что ли… Тогда вокруг росли высокие сосны, разлапистые ели… – С глухим треском доска сломалась. Из зазубренной трещины вылетели щепки, посыпались на бетонную площадку плоской крыши. – Это теперь город оброс небоскребами. Сосны только в парке найдешь, и те хилые.
– А название таким и осталось, – подхватил Глеб, не переставая улыбаться.
Он наконец нашел спички для костра.
– Верно. – Крис, взявшись за поясницу, разогнулся и облегченно выдохнул. – Прадед мой там жил. Я к нему часто ездил в детстве – от Москвы до Бора рукой подать… В его молодости еще не всё застроено было. Так он рассказывал: выйдешь к обрыву, внизу речка плещется, а сквозь кроны сосен солнце августовское пробивается, лучами на коре играет. Красота-а…
Глеб глянул на запад. Там, куда они шли весь день, над крышами небоскребов багровела верхняя половинка самой большой звезды на небе. Солнце в августе действительно очень красивое.
Теплый ветер шевелил его светлые волосы, шумел в ушах. Здесь, на двухсотметровой высоте, казалось, что крыша пошатывается даже под несильными порывами, и стоять от этого было немного страшно.
Подкинув и поймав коробок, Глеб сел и скрестил ноги. Крис тем временем складывал наломанные деревяшки в старую дырявую кастрюлю.
– Вот, говорил же – пригодится! – Он несильно пнул по ее ржавому боку. – Давай спички.
Глеб, улыбаясь, вложил их в морщинистую ладонь и стал наблюдать за тем, как Крис разводит огонь.
– В этом деле главное, – приговаривал тот, сбивая ногтем большого пальца головку спички, пока та не загорелась, – чтобы с первого раза получилось. Если нет, – Крис аккуратно поднес пламя к потрепанной бумаге, затем бросил ее, запылавшую, на деревяшки, – то будешь ломать спичку за спичкой, а ничего не добьешься.
В кастрюле весело затрещал огонь, запахло дымком. Небо сразу как-то потемнело, и далеко на востоке в его синеве замигали первые звезды.
– Ну, теперь можно и поужинать, – сказал старик, расстегивая рюкзак.
Глеб достал из рюкзака бумажный сверток. В нем оказалась пара бутербродов с ветчиной.
– А-а, – протянул Крис, бросив на них взгляд, – всё синтез свой ешь? Ну-ка глянь, что у меня. – Он достал огромный пупырчатый огурец и со значением показал. – У бабок на станции взял.
– У каждой бабки есть свой программист с 3D-принтером, еще и не такое напечатают, – ответил Глеб, жуя и пытаясь не улыбаться.
– Да ты что! – оскорбился старик. – Ты понюхай, он ведь еще черноземом пахнет!..
– Угу, – промычал Глеб, выплюнул жесткую шкурку ветчины и вновь откусил от бутерброда – посыпавшиеся крошки отскочили от висевшего на груди белоснежного респиратора.
– Ну и ешь свою химию, – проворчал Крис, протирая огурец рукавом. Надкусив, сморщился от горечи и уже миролюбиво спросил: – Ты двигатель-то посмотрел?
– Да, – ответил Глеб, глянув на турболет. – Перегревается наш байк, но до точки, надеюсь, дотянет.
– А обратно – нет? Плохо, – сказал Крис и опять сморщился. – Вот что можно ожидать от такого старья?!
«Байк», выставив шасси, стоял посреди совершенно пустой парковки на крыше. Его отполированные – очищенные от ржавчины – бока блестели в последних лучах заходящего солнца. Одна большая турбина, из которой во время полета эпично вырывалось синее пламя, крепилась согнутыми трубками к двигателю под сиденьем. Два кресла друг за другом накрывались прозрачным куполом, сплошь испещренным царапинами и потертостями. Из-за этого любой, кто вел турболет, видел мир будто пораженный катарактой.
За день они преодолели около двух тысяч километров, но до пункта назначения оставалась еще тысяча. Прошли бы весь путь зараз, если б не чертов двигатель, который каждые триста километров приходилось охлаждать, теряя на этом по получасу. Да еще в самом начале пути наткнулись на патруль дронов. К счастью, заметили вовремя, но пришлось почти два часа отсиживаться на крыше одного из небоскребов, пока жестянки не скрылись с радара.