Турболет им дал Бельский – неспящий, давний друг Криса и Журавля, отца Глеба. Он сразу предложил помощь, как только услышал о перехваченном радиосообщении.
К тому времени для беременной жены Бельского уже было всё готово: проведен тоннель за стену, а лаборатория Журавля оборудована по всем требованиям безопасности. Через полторы-две недели должны были начаться роды, поэтому неспящий был сам не свой и пытался угодить всем, чем только мог. Турболет – очень старое, но тем не менее единственное заряженное и работающее транспортное средство на всю Европу, – был его самым щедрым даром.
Тем временем солнце зашло. Наступили сумерки. Безоблачное небо стремительно темнело, и на его холсте проявлялись созвездия.
Глеб расстилал спальный мешок, когда Крис, подставивший огню измазанные руки, стал рассказывать:
– Обратился как-то к нашему Журавлю один богач, араб по происхождению. У меня, говорит, три жены молодые, я двадцать лет и так и сяк – ни одна живого наследника не родила! Уже и клятву дал, что какая из них дите принесет, ту оставлю, а остальных… Разведется, в общем. Нравы, знаешь, у этих южан!..
В кастрюле что-то треснуло. Глеб, безотрывно смотревший на костер, вздрогнул. Вылетевший уголек ударился о спальный мешок и погас.
– Так вот, – продолжал Крис, – приехал этот араб в нашу Светлоборушку с младшей женой – сорокалетней Фарой, беременной. Скромная, в покрывало черное закутанная, живот руками закрывает, будто стесняется его… Муженек и спрашивает местных: «Где у вас тут Журавль, о коем слух ходит, что каждый ребенок в его руках живым выходит?» Местные, конечно, проводили. Встретился, значит, наш знаменитый акушер с женой богача, осмотрел ее и положил в клинику на сохранение. Муж в бешенстве: куда?! Зачем?! Трогать будут? У-у! Ну и что: через пару недель – родила. Мальчика. Здорового, крепенького… Уж не знаю, что там араб со своими оставшимися женами сделал, но Журавля озолотил.
– Точно, – подтвердил Глеб, улыбаясь. Его забавляло, что Крис постоянно пересказывает и без того известные всем истории. Да еще те, которые происходили на его, Глеба, глазах!.. – Отец потом дом хорошо отремонтировал.
– И НИИ спонсировал, – добавил Крис, вытягивая из-под себя затекшую ногу.
Тогда Глеб не выдержал и засмеялся. Каждый раз, рассказывая эту историю, Крис обязательно говорил под конец одно и то же. Из уважения Глеб пытался сдерживаться, но удавалось не всегда. Однако старик на смех совсем не обижался: лишь улыбался и хитро прищуривался. Словно специально, шутки ради, изображал деменцию.
И стариком как таковым он не был, несмотря на то что выглядел соответствующе. Во времена утопии его возраст считался средним – тогда люди жили до ста лет и даже до ста двадцати. Это сейчас продолжительность жизни сократилась, хотя до сих пор в разных уголках планеты можно встретить тех, кто перевалил через вековой рубеж. В основном это, конечно, члены обеспеченных семей, которые живут в садах и питаются с грядок.
– Слушай, – начал Крис после продолжительного молчания. Теперь он лежал на спальном мешке, подложив под голову рюкзак, и смотрел в ночное небо. – Как думаешь, есть ли кто-нибудь там? Ну, у звезд?
– Наставники? – отозвался Глеб. Он рассматривал интерактивную карту.
– А при чём здесь эти? – удивился Крис. – Ты тоже считаешь, что они – пришельцы из космоса?
«Началось», – со вздохом подумал Глеб.
– Эх, молодежь! – продолжил Крис. – Вот мои сыновья постарше тебя будут – Максу двадцать пять недавно стукнуло, – а тоже верят в эти бредни! Сколько ни воспитывай, всё без толку… Наставники – это правительственная утка! Политический прием, чтобы люди чувствовали опеку кого-то высшего, понимаешь?
– Угу, – ответил Глеб, сосредоточенно разворачивая карту на максимум.
– Да ничего ты не понимаешь, – проворчал старик, махнув рукой. – Уже сто пятьдесят лет дурачат человечество, показывая этих резиновых кукол-гуманоидов…
– Очень, кстати, убедительные куклы, – заметил Глеб, вспомнив недавнюю трансляцию с открытия очередного ЗПСП. Тогда делегация из четверых Наставников прибыла в Пекин.
– И на Луне они живут… Хех, лунатики! – с презрением сказал Крис. – Эта шутка уже давно устарела, а всё равно верят. Идиотизм!
Глеб не стал спорить. Он наконец нашел на карте точку. Ту самую, откуда было отправлено радиоприглашение, – на восточной окраине города, состоящего из нескольких соединенных древних государств западной Европы. То был когда-то элитный, экологически- здоровый район, совсем рядом с Заповедником. Глеб отметил точку флажком, чтобы потом вновь не искать.
В такую даль, куда они направлялись, не добирался еще ни один «чистый» – так неспящие называли людей из внешнего мира. И вообще: дальше ста километров от Стены, вглубь Европы, уже больше тридцати лет не ступала нога человека.
Находясь в самом центре мертвой части света, Глеб испытывал странное чувство недоверия. В детстве он читал «Мифы об Апокалипсисе» Гофа – знаменитого писателя, несокрушимого христианина и мистика конца двадцать первого века. В его книге были собраны все возможные и невозможные варианты конца света, когда-либо придуманные или предсказанные человечеством (в том числе гибель цивилизации от опасного вируса), и большинство мифов объединял один образ: заброшенные, безлюдные города с обветшалыми домами, часто разрушенными и поросшими растениями. И вот Глеб своими глазами наблюдал этот Вавилон, распростершийся на сотни километров вокруг, чистый и ухоженный, почти не потерявший блеска за годы запустения.
Парень улыбнулся мысли, что метко сравнил Европу с «падшим городом». Даже великий Гоф писал, что первой погибнет именно эта империя. «Почему, – писал Гоф, повторяя классиков, – если мужчина искренне считает себя марсианином, его лечат, а если думает, что он женщина, – защищают его права?»
После пришествия Наставников доля кретинизма в мире, конечно же, уменьшилась, но и под страхом наказания европейские извращенцы продолжали защищать свои права, поэтому даже во времена утопии их количество не изменилось.
Некоторые связывали появление вируса именно с падением нравственности в столице мира, коей когда-то считалась Европа. И Глеб был согласен с этим мнением. Но, глядя на величественные небоскребы, поражающие красотой архитектуры, на тщательно продуманную планировку районов, на площади, парки отдыха и прочее, он удивлялся, как же такие могли всё это построить?
Глебу казалось, что Крис уже уснул, но тот вдруг хмыкнул и проговорил:
– Интересно, через сотню лет, когда умрет последний Человек Разумный, Новые так и останутся Новыми?..
Такую мысль от него Глеб еще не слышал, а потому удивленно хихикнул. Неужели что-то свежее?
– Наверное, переименуют в homo immortalis, – зачем-то ответил он.
– Человек Бессмертный, – со значением перевел старик. – Возможно. Этих Новых действительно тяжело убить, ты вспомни тот случай десять лет назад.
– Угу, – подтвердил Глеб.
– Еще и не стареют, – продолжал Крис. – А знаешь, вот что я тут надумал: человек не сможет жить вечно, даже если взломать этот пресловутый ген старения, о коем все твердят последний век. Человек может жить очень долго, но в конце концов всё равно умрет, ведь даже самый прочный материал со временем истирается. И дело вовсе не в теле: его можно постоянно обновлять, лечить, зашивать… Просто душу в нем не спасти никак. Понимаешь?
Глеб не ответил. Ему пришла в голову мысль: что будет, когда они доберутся до пункта назначения? Что их там ждет? Может ли это быть ловушкой, провокацией? А если нет, то неужели мифы о тайной лаборатории в центре Европы правдивы? Раньше он не особо задавался этим вопросом, но сейчас, когда на кону судьба, да что там – существование Человека Разумного…
– Ты думаешь, там лаборатория? – переспросил Крис, выслушав соображения Глеба. – Ходит слух, что вирус Сарса был создан в некоем европейском НИИ как лекарство от нерождаемости, но имел побочное действие: смерть. И, как видишь, вырвался… Возможно, лаборатория действительно существует и там все-таки нашли лекарство. Но это лишь догадки.
Старик замолчал, засопел, лежа с закрытыми глазами в теплом спальнике. Тогда Глеб спросил:
– А куда мы идем-то?
Крис дернул головой, разлепил один глаз и мутно уставился на парня.
– Идем на зов, – хрипло проговорил он и вновь замолчал.
Глеб понял, что больше от старика ничего не добьется.
Он встал, хрустнув суставами, бросил взгляд на тлеющие угольки в кастрюле. Вспомнился стол, который они нашли на верхнем этаже и изломали на дрова. Хороший был стол: старый, крепкий, из настоящего дерева.
Глеб подошел к краю крыши, вдохнул свежесть летней ночи. В очередной раз оглядел молчаливые, утонувшие во мгле небоскребы. Как же странно устроен этот мир…
Под крышей вдруг зашумело. Глеб, нахмурившись, посмотрел вниз и отпрянул. Из-под карниза вырвалась стая голубей. Птицы всё вылетали и вылетали, их воркование, до этого странным образом незамеченное, переросло в настоящий гвалт. И вот над ним образовалась целая туча. Тяжело переваливаясь, она поковыляла по верхушкам домов, шелестя сотнями крыльев и галдя.
«Так много птиц, – подумал Глеб. – Что-то чистильщики в последнее время халтурят».
Крик голубей вскоре стих, и тишина вновь упала на крышу. Еще немного постояв на краю, Глеб пошел обратно. Нужно ложиться спать. Завтра всё решится.
Минул полдень, но в комнате царил полумрак. Окна были грязными, лучи солнца едва проникали через слой грязи. Пыль витала в воздухе, поблескивая в тонких полосах света. От нее респиратор приобрел пепельный цвет. Глеб часто протирал его рукой в перчатке, отчего ребра ракушки казались обведенными карандашом. Тогда-то он и понял, почему Крис решил заночевать на хорошо проветриваемой крыше.
В выцветшем комоде не нашлось ничего стоящего. В платяном шкафу у противоположной стены тоже. Такая пустота настораживала, ведь здесь, в центре Европы, люди первыми столкнулись с вирусом, они никак не могли собрать вещи и покинуть жилища. По логике все дома должны быть набиты наследством. Тут явно поработали мародеры… Но кто? Причем вычистили основательно: в квартирах осталась лишь обветшалая мебель.