Одним из центров формирования нового правящего класса в 1990-е гг. были уполномоченные банки. Наладив тесные контакты с государственным аппаратом, уполномоченные банкиры смогли принять участие в залоговых аукционах 1995 г. Залоговые аукционы, свою очередь, задумывались с двойной целью: 1) укрепление экономической мощи тех сил, которые обещали поддержать Ельцина на президентских выборах; 2) оттеснение от собственности и управления когорты «красных директоров». Обе задачи полностью решены.
Параллельно процессам передела собственности активным ходом шел развал промышленной индустрии, следствием чего стало резкое сокращение пролетариата. «Окрестьянивание пролетариата» не могло не повлиять на социальную базу и возможности левых сил – они стремительным образом сокращались. Стоит ли удивляться тому, что КПРФ и другие левые партии опирались в 1990-е на широкий популистский блок самых разных социальных сил – рабочие, мелкая буржуазия, научная интеллигенция, сельские жители. Но все эти силы были в значительной степени деклассированы, так в условиях слома советской социальной системы, классовая структура еще не была четко выстроена – российский капитализм переживал лишь эпоху своего становления.
Глава 5. Стабилизация российского капитализма в 2000-е гг
В 1990-е гг. в России еще окончательно не сложились четко структурированные классы, а имелись группы олигархов, чиновников и атомизированных обывателей. Как справедливо характеризует ельцинский режим Б. Кагарлицкий: «Ельцин лишь идеальный выразитель власти, опирающейся на блок люмпен-буржуазии, компрадорского финансового капитала, олигархов и коррумпированного чиновничества, своеобразную неустойчивую “коалицию клик”. Здесь нет стабильных интересов, а потому и любые компромиссы завтра оборачиваются конфликтами, вчерашние друзья делаются злейшими врагами. Социальная дезорганизация общества – условие сохранения такой власти. А потому она сама периодически провоцирует кризисы, позволяющие поддерживать неустойчивый баланс сил»[208].
Логика деградации российской экономики толкала наиболее компетентные группы крупных собственников к осознанию необходимости стабилизации экономической системы за счет усиления роли государства и легализации приватизированной госсобственности. Важным стимулом для данного решения стал дефолт 1998 г., который лишил олигархов возможности продолжать финансовые спекуляции в пирамиде ГКО (Государственные краткосрочные облигации). В центре наиболее крупных финансовопромышленных групп стояли банки, которые в течение практически всех 1990-х гг. занимались финансовыми спекуляциями.
Августовский дефолт очень сильно ударил по финансовому сектору, приведя к банкротству множество из них. Обанкротились «Инкомбанк» В. Виноградова, «Столичный банк» А. Смоленского, «Российский кредит», «ОНЭКСИМ банк», банк «Менатеп». Значительная часть финансово-промышленных групп из т. н. «семибанкирщины» потеряла былую экономическую мощь[209]. На плаву удержались лишь те олигархи, которые имели в своей собственности активы крупных промышленных предприятий и сырьевых компаний. «Черный август» 1998 г. ознаменовал собой крушение политики российских монетаристов, которые оправдывали все катастрофические социальные последствия своих реформ необходимостью финансовой стабилизации (низкая инфляция). Финансовый крах пирамиды ГКО стал лучшим доказательством общей порочности и неэффективности экономической политики младореформаторов в России. Дефолт завершил период постэтатистского перехода в России. Закончился период, в которой новоявленные олигархи за короткий срок сколачивали свои финансовые империи и перераспределяли между собой советское наследие. Наступил новый этап развития – стабилизация.
1999 г. был одним из важнейших периодов в истории новой России, так как в это время проходила процедура передачи власти в Кремле. В действительности передача власти имела не только формальный характер. За ней стояло изменение расклада сил в политической системе России. Российский капитализм в 1990-е гг. формировался на волне развала всех государственных структур, включая силовые институты в лице армии и спецслужб. Передел собственности и рынков привел к резкому взлету преступности и сепаратизма. С момента поражения Кремля в первой чеченской войне «чеченская проблема» становится ключевой для российских властей. Рост сепаратизма, поощряемый отдельными олигархами, грозил крупной буржуазии потерей рынков и ресурсов.
Серьезную угрозу для правящего класса представляли губернаторы, которые за 1990-е гг. стали полунезависимыми правителями в своих регионах. Неслучайно первый президентский срок Путина начался с подчинения губернаторов федеральному центру с помощью института полномочных представителей президента в регионах[210].
По подсчетам социолога О. Крыштановской доля силовиков в «путинской элите» в 2004 г. достигла цифры в 24,1 %, а к 2008 выросла до 42,3 %. Для сравнения: доля силовиков в «ельцинской элите» 1993 г. была 11,2 96[211]. Причем силовики в России «при Путине» оказались рассеяны по всему государственному аппарату, часто выступая в роли замов в ключевых министерствах и осуществляя контроль за деятельностью высших чиновников[212]. С. Пирони пишет: «Силовики привнесли в Российское государство не угрозу всеобщей национализации советского типа и тоталитаризма, а советские методы управления и контроля для нужд нового класса российских капиталистов 21 века»[213].
Для легитимации своей собственности крупный капитал был заинтересован в сохранении единого экономического пространства Российской Федерации. Ради решения «чеченской проблемы» олигархические кланы вынужденно пошли на укрепление государственной вертикали, армии и спецслужб. В результате усиления роли силовых органов, гражданская и военная бюрократия попыталась усилить свое экономическое и политическое влияние, превратившись из слепого орудия олигархов в их партнеров в рамках правящего класса. В кризисной ситуации конца 1990-х гг. олигархи пошли на компромисс с частью государственной бюрократии и силовиками. Таким образом, в конце 1990-х гг. формируются две части нового российского правящего класса – олигархи и часть гражданской и военной бюрократии. Британский историк Саймон Пирони справедливо замечает: «Государство дисциплинировало олигархов в интересах класса собственников в целом и вернуло себе функции, потерянные в хаосе 1990-х годов. Государственная власть – не самоцель, а средство управления постсоветским российским капитализмом и его интеграции в мировую систему»[214].
Приход к власти Путина означал изменение отношение Кремля к олигархическим кланам. Гражданскую бюрократию и силовиков больше не устраивало правление «семибанкирщины», поэтому Кремль идет на заключение союза с одними олигархическими кланами (Потанин, Абрамович) против других (Березовский, Гусинский).
Потребность консолидации правящего класса обуславливалась тем фактом, что к концу 1990-х гг. основные государственные активы уже были приватизированы, промышленность подорвана, а дефолт 1998 г. нанес мощный удар по финансовым структурам российских олигархов. Пирог ресурсов явно сократился, что вызвало острую необходимость пожертвовать некоторыми олигархами. Курс Путина «равноудаления олигархов от власти» имел и пропагандистский характер, так как рождал в общественном настроении надежду на социальный реванш униженных и угнетенных за счет национализации собственности зарвавшихся олигархов. Эти предположения подтверждает известный кремлевский политтехнолог тех лет Глеб Павловский: «Сам тогда будучи реваншистом, я видел ее коалицией реванша проигравших. Имея в виду группы, наиболее пострадавшие от реформ 1990-х и разрушения советских институтов, – врачей и учителей (бюджетников), армию, ФСБ, ученых, пенсионеров, домохозяек. Проигравшим надо было дать верный шанс государственного реванша, а не просто смазливого кандидата… К концу кампании из ставленника “семьи” кандидат превращается в знамя реванша всех социально проигравших России. Защитника стариков-пенсио-неров, вождя обнищалой армии, кумира образованцев и домохозяек, лидера нарастающего большинства»[215].
Отмечая значительную долю силовиков среди высших чиновников, Крыштановская склонна преувеличивать их роль, называя путинское правление – «милитократией». Но специфика политической системы России 2000-х гг. состояла в том, что военные никогда не брали верх в рамках правящего класса, у них не было целей отличных от задач крупного бизнеса. Интересы силовиков органично вплетались в общую логику существования российского полупериферийного капитализма. В начале 2000-х гг. параллельно идут два процесса: обуржуазивание бюрократии и бюрократизация части олигархов. В 1990-е гг. олигархи становились чиновниками (В. Потанин стал вице-премьером в 1996 г., а Б. Березовский – заместителем секретаря Совета Безопасности), но в этот период государственная должность была для олигархов лишь рычагом реализации их узкоэкономических интересов. Березовский в интервью говорил: «Мы наняли Анатолия Чубайса. Мы инвестировали огромные средства в избирательную кампанию. Мы обеспечили победу Ельцина. Теперь мы рассчитываем на посты в правительстве и можем пожинать плоды нашей победы»[216].
При Путине общеклассовый интерес крупной буржуазии постепенно возобладал. Новый политический расклад сил был закреплен на встрече Путина с 19 собственниками крупнейших компаний 28 июля 2000 г.