[357]. Схемы с мутными посредниками не новы для «Газпрома». В 1990-е гг. посреднические функции выполняла компания «Итера», затем – Eural Trans Gas, «РосУкрЭнерго».
Но лишь «Роснефтегаз» получила контроль над активами крупнейших сырьевых компаний, что дало бюрократии огромные экономические ресурсы.
Даже в случае с «Газпромом», 38,4 % акций которого принадлежит «Росимуществу», Минфин не может собрать с госкомпании запланированные дивиденды в расчете 50 % от ее чистой прибыли. В 2017 г. чистая прибыль «Газпрома» составила 730,7 млрд руб. Государство должно было получить (из расчета 50 %) 182 млрд руб., но «Газпром» заплатил государству дивидендов лишь на сумму 95 млрд рублей, что составило 26 % от чистой прибыли компании (в 2016 г. – 20 %у. В этом году руководство «Газпрома» предложило сохранить дивидендные выплаты на прошлогоднем уровне, что, по словам представителей компании, обуславливается «крупными инвестиционными проектами»[358]. Проблема недоплаты дивидендов касается практически всех госкомпаний. В апреле 2018 г. министр финансов А. Силуанов написал премьер-министру Д. Медведеву письмо, в котором предупредил о рисках недополучения дивидендов от госкомпаний в размере 204 млрд руб.[359] В конечном итоге, сколько процентов от своей прибыли будут платить крупнейшие сырьевые компании, решает Путин и круг его приближенных. Наличие таких неформальных связей между высшими чиновниками и топ-менеджерами госкомпаний является ярким проявлением инфраструктуры инсайдерского контроля, которая является основным звеном российского полуперифе-рийного капитализма.
Неформальный контроль за активами позволяет топ-менеджерам «Газпрома» извлекать инсайдерскую ренту. Только по официальным данным суммарные доходы членов правления (17 человек) «Газпрома» в 2016 году составили 2,449 млрд рублей. С 2005 г. доходы членов правления увеличились в 6,7 раз (с 367 млн рублей). В среднем на одного человека в 2016 г. приходилось 144,1 млн рублей. Глава «Газпрома» Миллер самый высокооплачиваемый российский топ-менеджер – 17,7 млн долларов в год[360]. Вопрос о том, как такие зарплаты коррелируются с падением добычи газа и чистой прибыли «Газпрома», остается скорее риторическим.
Две крупнейшие сырьевые компании («Газпром» и «Роснефть») стали основой власти и экономического влияния путинской бюрократии, которая все 2000-е гг. активно обуржуазивалась. Путин стал президентом на фоне глубокого внутреннего кризиса: последствия дефолта 1998 г., развал экономики, теракты. Олигархи со своими медиа-империями помогли приемнику выиграть выборы, но в будущем это грозило тем, что олигархические кланы вновь могли диктовать правительству свою политику, как это произошло после выборов 1996 г.[361] После завершения второй чеченской войны олигархи могли бы подыскать нового кандидата на пост президента. Военная польза от усиления блока бюрократии и силовиков носила краткосрочный характер. Для сохранения своего влияния бюрократии оказалась необходима мощная экономическая база. Такой базой могли стать крупнейшие сырьевые компании, дававшие Кремлю серьезные экономические ресурсы.
Опираясь на «Газпром» и «Роснефть», Путин мог вести диалог с олигархами с позиции силы. В 2004 г. озвучивались планы по слиянию «Газпрома» и «Роснефти» в одну компанию (консорциум). Но этого не произошло, видимо, из-за опасений, что покупка замороженных американским судом активов «ЮКОСа» могла привести к наложению санкций на «Газпром». Активы «ЮКОСа» через посредническую компанию приобрела «Роснефть». Официальная пропаганда активно использовала национализацию некоторых нефтяных компаний и возвращение акций «Газпрома» под государственное управление для раскручивания фигуры Путина как государственника, «наказавшего плохих олигархов». Но на деле, если обратиться к фактам, можно прийти к однозначному выводу – национализация имела фиктивный характер. Государственные органы на сегодняшний день не имеют полного контроля над финансовыми потоками крупнейших сырьевых компаний. Реальная власть над ними находится в руках бюрократического клана, который возглавляет лично Путин. Можно ли говорить о реальной национализации, если все российское государство было фактически приватизировано бюрократ-буржуазией?
Заключение
Возвращение России к статусу капиталистической полупери-ферии в начале 1990-х гг. не было случайным явлением, а вытекало из экономической логики развития Советского Союза с 1960-х гг. Реформа Косыгина – Либермана, в ходе которой сделана ставка на прибыль и рентабельность как на главные показатели эффективности производства, вбила клин в целостность плановой системы. За последующие десятилетия противоречие между системой директивного планирования и экономической автономией отдельного предприятия только углублялось, и окончательно оформилось в законе о государственном предприятии 1987 г. Теневой рынок, кооперативы, «комсомольская экономика» были теми «зернами», из которых вырос российский капитализм.
Все перечисленные явления были лишь условиями для постепенного вызревания полноценной рыночной системы. Определяющее значение для качественного перехода имела политическая воля части номенклатуры, которая была нацелена на разрушение планового хозяйства и приватизацию государственной собственности. Новый правящий класс в России появился на основе смычки между номенклатурой и прорыночными элементами в советской экономике, которые стали усиливаться с началом перестройки.
В 1990-е гг. правящий класс не был четко структурирован по причине происходившего передела собственности. В результате приватизации, проходившей в три этапа, сформировалось семь основных финансово-промышленных групп, которые концентрировали в своих руках значительные экономические ресурсы и основные СМИ. С президентских выборов 1996 г. режим Ельцина попал в полную зависимость от олигархических групп, что выразилось в проникновении ряда олигархов в вертикаль политической власти. Непрекращающиеся войны между олигархами за перераспределение собственности и дефолт 1998 г. подорвали новую экономическую модель. Приход Путина к власти стал следствием компромисса между бюрократией, силовиками и олигархами, заинтересованными в сохранении целостности экономического пространства страны и стабилизации российского капитализма. Дефолт 1998 г. значительно ослабил крупнейших олигархов, лишив их возможности диктовать экономическую политику в России. Это также толкало представителей крупного капитала к соглашению с бюрократией. Как замечает экономист Я. Паппэ: «С осени 1998 г. ни одна ведущая интегрированная бизнес-группа (за исключением, может быть, “Газпрома”) уже не обладает ни одним видом ресурсов в объемах, достаточных для давления или хотя бы для равного торга любой структурой федеральной исполнительной власти. И ни один из них даже не надеется, что сможет сейчас или в ближайшем будущем навязывать правительству свои варианты народно-хозяйственных решений (как, скажем, ОНЭКСИМ и К° с залоговыми аукционами в 1995–1996 гг.)»[363].
В первое десятилетие 2000-х гг. российский капитализм приобретает завершенную форму. Центральным звеном в его структуре становится инфраструктура неформального контроля над финансовыми потоками предприятий, на основе которой правящим классом извлекается инсайдерская рента. Инсайдерская рента, являющаяся, по верному замечанию Р. Дзарасова, проявлением внеэкономического принуждения, обуславливает авторитарный характер российского государства. Бюрократия, силовики и крупная буржуазия заинтересованы друг в друге, образуя тесный союз, которому противостоит дезорганизованный и деморализованный пролетариат.
Экономическая модель современной России предопределяет слабость социалистического движения по нескольким причинам: 1) В 1990-е гг. произошло резкое падение промышленного производства, которое в 2000-е гг. восстановлено лишь частично в некоторых отраслях, ориентированных на мировой рынок (нефтехимическая промышленность, нефтяная промышленность, черная и цветная металлургия). Кроме того, с 1990-х гг. идет неуклонное сокращение численности промышленного пролетариата – той социальной силы, которая традиционно является ядром социальной базы социалистических сил в странах центра и полупериферии. В 1991 г. численность промышленных рабочих в РФ – 17 млн человек, 1995 г. – 13 млн человек, 2000 г. – 10,4 млн человек[364]. Количество непроизводственного персонала на промышленных предприятиях практически достигла числа рабочих – 4,13 млн человек[365].
По расчетам В. Трушкова, общая численность рабочего класса за 10 лет неолиберальных реформ сократилась примерно на 13 млн человек[366]. В период 2000–2010 гг., по данным Б. Максимова, общая численность рабочих сократилась с 36,6 млн человек до 28,7 млн человек, из них квалифицированных рабочих в 2000 г. было 30,6 млн человек, а через десять лет – 22,9 млн человек[367];
2) Правящий класс, состоящий из крупной буржуазии, бюрократии и силовиков не заинтересован в промышленном развитии России и продолжает использовать экономическую модель сырьевой полупериферии. Об этом вполне откровенно писал сам Путин еще в 1999 г.: «Ресурсный потенциал при его эффективном использовании станет одной из важнейших предпосылок устойчивого вхождения России в мировую экономику»