Советский Союз утрачивал независимость своей продовольственной базы и попадал со временем в зависимость от потока нефтедолларов. Обрушение нефтяных цен в 1986 г. с 28 долларов до 14 спровоцировало нарастание кризиса в продовольственном снабжении крупных городов.
| 1980 | 1985 | 1986 | 1987 | 1988 | 1989 | 1990 | |
|---|---|---|---|---|---|---|---|
| Зерно | 27,8 | 44,2 | 25,8 | 30,4 | 35,0 | 37,0 | 32,0 |
| Мясо | 0,82 | 0,85 | 0,94 | 0,86 | 0,72 | 0,7 | 1,13 |
Важно также упомянуть продовольственную программу СССР, принятую на майском пленуме ЦК КПСС 1982 года. Это программа предполагала серьезные финансовые вложения в развитие АПК, следствием чего должен был стать значительный рост к 1990 г. уровня потребления продовольственных товаров советскими гражданами. Так по мясу к концу программы в 1990 г. планировалось нарастить потребление на душу населения с 58 кг за год до 70 (достигнуто – 69); молоко – 340 литров (достигнуто – 386); яйца – 266 штук (достигнуто – 297); овощи – 135 кг (достигнуто 89); фрукты – 70 кг (достигнуто – 36)[50]. Таким образом, на фоне нарастающего экономического кризиса и падения темпов роста ВНП, советское правительство стимулирует рост потребления, тем самым сознательно снижая процент ВНП, идущий в фонд накопления. В условиях такой зависимости бюджета от мировых цен на энергоносители, выбранная «самоедская модель» роста потребления не имела никаких перспектив.
Интересную гипотезу, объясняющую падение темпов роста советской экономики с конца 1960-х гг., выдвинул экономист Владимир Попов. По его мнению, основная причина кризиса советской экономики – низкая эластичность замещения труда капиталом, являющаяся сущностной характеристикой плановой экономики. Низкая эластичность замещения проявлялась прежде всего в ориентации не на реконструкцию уже созданного производства, с изнашивающимися фондами, а на создание новых экономических объектов. Администрация не может просто остановить производство для замены изношенной части производственных фондов, так как это может помешать выполнению плана. Поэтому обновление производственных фондов постоянно откладывается, что приводит к их общему устареванию. Попов пишет: «Накопленная амортизация увеличилась с 26 % валовой стоимости основных фондов в 1970 году до 45 % в 1989-м по всей промышленности, а в некоторых отраслях, в частности в химической, нефтехимической, черной металлургии, сильно превысила 50 %. Средний возраст промышленного оборудования увеличился с 8,3 до 10,3 года, а средний срок его службы к концу 1980-х уве-дичился до 26 лет. Доля оборудования со сроком службы более 10 лет возросла с 29 % в 1970-м до 35 % в 1980-м и до 40 % в 1989 м, тогда как доля оборудования с возрастом более 20 лет возросла с 8 до 14 %»[51].
Советская экономика испытала два «больших толчка», кото рые привели к масштабному обновлению производственных фондов в 1930-е гг. и 1950-е гг. После этого началось постепенное снижение темпов роста производительности труда в связи с изнашиванием фондов. Важно также учитывать, что эффект низкой эластичности замещения труда капиталом накладывался на дефицит рабочей силы и дешевых ресурсов, с которым Советский Союз столкнулся в 1970-е гг.[53] Модель развития, основанная прежде всего на экстенсивных факторах роста, к этому времени уже изжила себя.
В ответ на сокращающиеся темпы роста новый генсек М. Горбачев выдвинул идею ускорения экономического развития. Ключевой составляющей программы перестройки стало т. н. ускорение роста советской экономики за счет увеличения основных капиталовложений в гражданское машиностроение и сельское хозяйство[54]. На Всесоюзном совещании по проблемам научнотехнического прогресса, прошедшего 12–15 июня 1985 г., Горбачев говорил: «Задача подъема советского машиностроения – это магистральное направление нашего развития, и его надо твердо выдержать сейчас и в будущем»[55]. По словам Н. И. Рыжкова: «Инвестиции в машиностроительный комплекс было решено увеличить в 1,8 раза»[56]. С помощью этого Горбачев предполагал решить две основные проблемы – стимулировать рост обрабатывающего производства гражданской направленности и решить продовольственную проблему. Советский экономист Ю. Яременко говорил: «Считалось, что необходимо все оживить, ускорить, так как все “заржавело”, “засохло”. Никакого механизма в основу данной идеи заложено не было. Это чисто технократическая идея, не имевшая не только глубокого обоснования, но и хотя бы его имитации»[57].
Первыми шагами в рамках политики ускорения стали постановление ЦК КПСС «О мерах по совершенствованию управления внешнеэкономическими связями» и закон «Об индивидуальной трудовой деятельности» (1986 г.)[58]. Постановление позволяло министерствам и крупным предприятиям вести торговлю на мировом рынке. Хотя эта торговля строго контролировалась внешнеэкономическими министерствами и государственными банками, это постановление Подрывало целостность государственной монополии внешней торговли и задавало курс будущим экономическим реформам. Уже 1 апреля 1989 г. все предприятия и производственные кооперативы получили право на ведение торговли на внешнем рынке.
Закон «Об индивидуальной трудовой деятельности» 1986 г. легализовал мелкое частное предпринимательство в сфере кустарно-ремесленных промыслов, бытового обслуживания населения[59]. Закон запрещал использовать наемный труд, поэтому на гаком предприятии работало должно было работать 1–2 человека. К 1990 г. число занятых легальной индивидуальной трудовой деятельностью достигло 673 тыс. человек. Предприниматели организовывали кустарное производство в условиях практически полного отсутствия конкуренции и наличия дешевого сырья. За короткий срок на основе огромной разницы между государственными и спекулятивными ценами на сырье они получили значительную прибыль. Концентрация огромных денежных сумм в руках отдельных предпринимателей привела к нарушению товарно-денежного баланса советской экономики[60].
Ключевым шагом в рамках экономических реформ стал закон о государственном предприятии 1987 г., который способствовал частичной потере со стороны государственных органов контроля за промышленностью[61]. В основе этого закона формально лежали идеи об «активизации человеческого фактора» и введении рабочего самоуправления на производстве[62]. Горбачев часто говорил в своих выступлениях о проблеме отчуждения рабочих от собственности в СССР: «Ключ же к созданию действенных стимулов повышения эффективности производства мы видим в обеспечении человеку труда положения подлинного хозяина и на своем рабочем месте, и в коллективе, и в обществе в целом. Теоретически и практически бесспорно, что интерес трудящихся как хозяев производства – самый сильный интерес, самая мощная движущая сила ускорения социально-экономического и научно-технического прогресса»[63].
Согласно закону о госпредприятиях, значительная часть полномочий передавалась рабочим коллективам, само предприятие превращалось в отдельного товаропроизводителя: «Предприятие является социалистическим товаропроизводителем, производит и реализует продукцию, выполняет работы и оказывает услуги в соответствии с планом и договорами, на основе полного хозяйственного расчета, самофинансирования, самоуправления, сочетания централизованного руководства и самостоятельности предприятия»[64]. На деле это означало, что руководители предприятий получили легальное право использовать оборудование, транспортные средства, помещения для реализации «собственных нужд», т. е. получения прибыли. Профессор Р. Пихоя характеризует этот закон: «То, о чем и мечтать не могли “цеховики”, свершилось в рамках закона “О государственном предприятии (объединении)”. Та деятельность, за которую прежде судили, сажали в лагеря, а то и расстреливали, теперь разрешалась»[65].
Если раньше все нормы производства на предприятии определялись единым государственным планом, то теперь государство спускало только контрольные цифры. Продукция, произведенная сверх этих цифр должна, была распределяться через механизм оптовой торговли. Таким образом, госпредприятия не стали частными, но получили серьезную автономию, которая позволяла директорам постепенно концентрировать прибыль и ресурсы предприятия в своих руках. Директора были избавлены от непосредственного контроля со стороны партии и министерств. Теперь их деятельность зависела от трудовых коллективов[66]. Как это часто бывает в истории, благую идею (рабочее самоуправление) положили на гнилую почву реальной действительности (мелкобуржуазное сознание рабочих). Хотя рабочие зачастую просто не были заинтересованы в постоянном контроле за деятельностью директора и довольствовались повышением зарплаты.