Подводя итог первой главе нашей работы, можно с уверенностью сказать, что капитализм стал активно вызревать в советской экономике с началом процессов перестройки. Речь идет об усилении позиций теневого сектора, ослаблении государственного контроля за предприятиями, что привело к финансовым спекуляциям, паразитизму кооператоров на государственной промышленности, обогащению директорского корпуса и началу латентной приватизации под видом создания концернов. Из вышеназванных источников формировался капитал, за счет которого будущие олигархи скупят советские заводы в период приватизации. Капитализм на постсоветском пространстве не возник «случайным образом» в 1991 г., его появление целенаправленно готовила часть руководства КПСС, ориентировавшаяся на переход к рыночной системе. Как пишет экономист С. Меньшиков: «Итак, пользуясь известной марксистской формулировкой, возникшей, правда, совсем по иному поводу, капиталистические отношения вызрели в недрах государственно-социалистического общества»[124].
Глава 2. Первоначальное накопление капитала?
С развалом Советского Союза завершилась огромная веха в истории нашей страны. Несмотря на то, что современная российская власть пытается использовать отдельные достижения советской эпохи в своей пропаганде (победа в Великой Отечественной войне, освоение космоса и др.) даже рядовому обывателя понятно, что мы сегодня живем в другом обществе. Дискуссии начинаются с ответа на вопрос: какой тип экономической системы сформировался в современной России? Если не брать совсем абсурдных версий о восстановлении феодализма в России, обсуждение сводится к определению модели капиталистических отношений, возникших в 1990-е гг.
Часть праволиберальных экономистов в качестве теоретической концепции, объясняющей катастрофический спад производства в 1990-е, предлагает рассматривать это время как «классическую эпоху первоначального накопления»[125] (далее по тексту – п. н. к.) на постсоветском пространстве. В данной главе мы хотели бы вместе с читателем разобраться, можно ли российскую историю 1990-х гг. непосредственным образом пропустить через 24 главу первого тома «Капитала»?
Наиболее твердым сторонником идеи о том, что Россия 1990-х гг. переживала п. н. к., является Е. В. Красникова[126], выразившая свою концепцию в учебнике «Переходная экономика»[127]. Ссылаясь на К. Маркса, данный автор указывает на рост насилия и криминала в 1990-е гг. как на факты, подтверждающие наличие в России п. н. к.: «В бескомпромиссной конкурентной борьбе за обретение нового социального статуса, в данном случае – капи-талиста-собственника – типичным становится попрание норм нравственности. Всеобщее распространение получают методы насилия вплоть до его самых крайних форм, что ускоряет становление новой экономической системы, разрушая прежние формы хозяйствования»[128]. Действительно, Маркс не одну страницу своего фундаментального труда посвятил описанию насильственной экспроприации мелких собственников, введения английских законов против бродяг и нищих, механизмов действия колониальной системы и др. Но если мы внимательно вчитаемся в «Капитал», то заметим, что Маркс указывает на насилие лишь как на один из методов первоначального накопления. Он вовсе не отождествляет с насилием суть происходившего экономического процесса. Наряду с насильственными методами были и сугубо экономические: протекционизм, государственный долг[129], налоги. Насилие в ходе п. н. к. использовалось для экспроприации мелких собственников и превращения их в наемных работников. Красникова подменяет общее частным, для того чтобы на основе поверхностных аналогий обосновать свою концепцию. Ведь на деле «отчуждение» советской собственности проходило преимущественно мирным путем, в рамках буржуазных законов, принятых в начале 1990-х гг. Речь идет о приватизации, программу которой одобрил Верховный совет. Мирный характер этого «отчуждения» обуславливался тем, что уже в советские годы государство стало частной собственностью бюрократии, которая в конце 1980-х гг. конвертировала власть в собственность. Насилием сопровождался передел собственности уже после преобразования советской госсобственности в частную. Таким образом, даже на уровне методов мы видим противоречивость концепции Красниковой. Но главное, что описываемое Марксом п. н. к противоречило по своей экономической сути процессам в российской экономике 1990-х гг.
Эпоха п. н. к. предшествует капитализму («пролог истории капитала») и выражается прежде всего в отделении массы мелких собственников от их средств производства и превращении их из мелких производителей в наемных работников[130]. Речь идет прежде всего о создании материальных предпосылок для перехода от аграрной феодальной экономики к торговому, а впоследствии – индустриальному капитализму. В Советском Союзе к началу 1990-х гг. уже были решены те исторические задачи, которые стояли перед п. н. к.: 1) отчуждение мелких собственников от их собственности и создание армии наемных работников; 2) создание материальных предпосылок для проведения индустриализации. Очевиден исторический факт проведения индустриализации в Советском Союзе в 1930-е гг., в связи с чем исчезала необходимость проведения п. н. к. в начале 1990-х гг.
Важно также подчеркнуть, что в эпоху зарождения европейского капитализма накопление богатства со стороны буржуа было нацелено не на личное потребление, а на использование его для создания капиталистического производства. Именно поэтому эпоха п. н. к. в истории европейских стран характеризуется уничтожением мелкой, раздробленной собственности и превращением ее «…в общественно концентрированные, следовательно, превращение карликовой собственности многих в гигантскую собственность немногих».
Существовали ли раздробленные средства производства в позднем Советском Союзе? Нет, вся советская экономика была крайне монополизированной и высоконцентрированной. Сравнивать огромный народнохозяйственный комплекс СССР, в котором к 1989 г. было 46,8 тыс. промышленных предприятий[131], с феодальным натуральным хозяйством XVI века – нелепо. В постсоветской России мы видим процесс иного исторического порядка – раздробление крупной государственной собственности. А также деиндустриализацию, выразившуюся в падении промышленного производства более чем на 50 %; архаизацию всех экономических процессов (рост бартерных сделок, рост натурального хозяйства в деревне, выдача зарплаты произведенной продукцией); демонстративное потребление представителей нового правящего класса. Таким образом, объективно-исторически, второе издание капитализма в России было реакционным явлением, шагом назад от общества советского типа. Это важно подчеркнуть, так как п. н. к. в «Капитале» Маркса было кровавым, но неизбежным механизмом исторического прогресса – переход от феодальной формации к капиталистической. Россия 1990-х гг. же переживала исторический регресс.
В постсоветской экономике в силу объективных причин отсутствовала необходимость в классическом «первоначальном накоплении капитала», так как собственность уже была накоплена и ее только нужно было превратить в капитал. Как об этом писал Маркс, капитал – это не просто накопленные богатства, а общественные отношения между собственником средств производства и наемным рабочим в ходе которых капиталистом присваивается прибавочная стоимость, созданная рабочим[132]. Важнейшее значение в возникновении постсоветского капитализма играли процессы теневой бюрократизации госсобственности, которые привели к преобразованию общественных отношений и возникновению полноценного капитализма.
В позднем СССР большая часть населения была наемными работниками на службе у государства. Можно вести дискуссию о том, насколько коллективный рабочий класс был отчужден от средств производства в СССР в 1920-70-е гг., но на частном уровне конкретный рабочий не имел реальных рычагов влияния на государственную собственность. В связи с этим нам представляется ошибкой допущение Красниковой, что в 1990-е гг. происходил насильственный отрыв рабочего класса от средства производства. Даже формально, СССР с 1977 г. перестал быть диктатурой пролетариата[133] и к концу 1980-х гг. собственность трудящихся на средства производства стала просто фикцией. Именно поэтому часть советской бюрократии смогла без широкомасштабной гражданской войны кардинальным образом изменить общественные отношения, дополнив свои традиционные управленческие функции частной собственностью на средства производства.
Сложность изучения феномена советской бюрократии заключается в том, что в рамках марксистской традиции государство обычно рассматривается как аппарат господства одного класса над другим[134]. В этой связи марксисты, не считающие, что в СССР был построен социализм и власть находилась в руках рабочего класса, всегда искали определение классовой сущности советского государства. В ходе своих поисков они обычно останавливались перед неразрешимым с виду противоречием – позднесоветское государство выражало интересы не рабочих, а бюрократии, которая в свою очередь не была классом. Историческая диалектика состоит в том, что государственный аппарат не всегда непосредственным образом реализует чей-то классовый интерес. Бывают такие исторические ситуации, когда государство ав-томизируется и само начинает выступать частною собственностью бюрократии. Маркс в «Критике гегелевской философии права» писал: «Бюрократия имеет в своем обладании государство, спиритуалистическую сущность общества: это есть ее частная собственность»