— Вот и ладно! И под Москвой им всыпали. И у нас их не жалуют. Ничего, это еще цветочки, ягодки впереди…
— Под Москвой они делают вид, что сами отступили, Василий Лукич. Отошли ввиду зимы! — сказал Петр Захарович и засмеялся.
— Ну да! — в тон ему отвечал дед. — Дескать, в Москве квартир подходящих на зиму нет. И топлива не запасено. В поле теплее.
По случаю такого известия, Петра Захаровича напоили чаем с лепешками, и ребята после его ухода еще долго обсуждали это событие. Дед молчал, с улыбкой поглядывая на молодежь.
В эту ночь Ваня долго не мог заснуть. Рассказ Петра Захаровича о пробке на станции взволновал мальчика.
«Вот настоящие герои. Они никогда не сдадутся немцам. Подорвали мост, устроили крушение». Хотелось думать, что этих людей Ваня знал до войны. «А вдруг там отец? Петр Захарович сказал, что без специалистов тут не обошлось. Может быть, отец и есть этот специалист. Он, вероятно, сначала скрылся в лесу, потом ушел в партизаны и вот теперь мстит врагам». Гордая радость за своих людей наполнила мальчика. «Только бы их не схватили!»
Рано утром весь город проснулся от страшного гула. Казалось, земля раскололась пополам и из трещины вырвался какой-то чудовищный вихрь. Дома закачались, форточки, двери сорвало с крючков и распахнуло. Во многих зданиях, расположенных ближе к станции, вылетели все стекла.
В момент первого, сотрясения Ваня открыл глаза. Вся комната была озарена ярким светом.
— Дедушка! — крикнул он.
Но дед уже сидел на кровати.
Прибежала перепуганная мать.
— Дед, что это?
— Ничего особенного, — спокойно сказал дед. — Наверно, у немцев боеприпасы подорвались.
Ваня больше не мог заснуть и начал одеваться.
— Не смей ходить, Иван, — запретил дед. — Они сейчас, без разбора всех, кто под руку попадет, будут хватать.
Прибежал вездесущий Гриша и сообщил, что где-то далеко за городом, на железной дороге взорвались вагоны с авиабомбами, а рядом стоял эшелон с фашистами. Много убитых и раненых.
Днем все трудоспособное население погнали на железную дорогу исправлять повреждения. Когда к Морозовым пришел немец, мать была на сеновале и притаилась. Дед согласился итти.
— Пойду посмотрю, что там натворили, — сказал он на прощанье Ване, видя, что немец не понимает русского языка. — Всё равно из меня не работник. Проволыню до вечера. А ты дома сиди.
Немец погрозил пальцем мальчику и вышел за дедом.
Вечером Ваня с матерью сидели за столом, поджидая деда. В дверь сильно постучали. Не подозревая ничего плохого, Ваня пошел открывать. Едва он отодвинул засов, как дверь распахнулась. На пороге стоял Леденцов, а сзади него — невысокий немец с автоматом.
— Ты почему не на работе?
— Меня не взяли, — ответил Ваня.
— Где Морозов?
— Ушел на работу.
Оттолкнув Ваню, Леденцов, а за ним и немец прошли в комнату. Заметив несколько яблок на столе, он взял одно из них.
— Откуда у вас яблоки?
— Из сада, — ответила мать.
— Из какого сада?
— Что же ты не знаешь, из какого сада у нас яблоки?
— Старик мне сказал, что нынче яблок нет.
— Немного было.
Леденцов круто повернулся, пинком ноги распахнул дверь в соседнюю комнату и прошел туда. Немец не отставал.
— Чего ему надо? — тихо спросил Ваня.
— Молчи, сынок.
Леденцов шарил глазами по стенам, столу, кроватям. Отсюда прошел он на кухню и увидел топор, стоявший в углу. Топор был плотничий, широкий, острый.
— Собака на дворе? — спросил он.
— Не-не знаю, — замялся Ваня.
Леденцов взял топор и вышел во двор. Муфты нигде не было. Словно предчувствуя недоброе, она куда-то спряталась. Белый как снег, Ваня шел следом за Леденцовым. Он не догадывался о плане, давно созревшем в голове подлеца. Не обращая внимания на довольно глубокий снег, Леденцов направился в сад.
— Где твоя яблоня?
Ваня только сейчас догадался, зачем Леденцов свернул в сад. Он рванулся к нему, чтобы выхватить топор, но Анна, стоявшая около сына, удержала его.
Немец стоял с автоматом наизготовку и хлопал глазами, не понимая, что происходит. Почему эта женщина крепко взяла за плечи мальчика и с силой увела в дом? Почему Леденцов зло усмехается и оглядывает сад?
— Аус гешлессен, — сказал Леденцов немцу. — Может прибежать собака. Она может кусаться. Стреляйте ее сразу. Понимаете?
Ваня остался в кухне. Мать загораживала выход у дверей.
— Не смей выходить. Они убьют тебя, Ваня. Будет время, за всё с ними рассчитаемся…
— Мама, он срубит мою яблоню. Он срубит… — со слезами отчаяния говорил Ваня.
— Новую вырастишь, сынок. Ты еще молодой. Кончится война, ты не одну вырастишь… А туда нельзя. Ты горячий, драться полезешь, а дед за тебя отвечать будет.
Глухие удары топора, еле доносившиеся в дом, страшной болью отдавались в сердце мальчика.
— Мама! Он рубит… слышишь! Он рубит… Где же Муфта?
Острый топор глубоко врезался в дерево. Легко подрубались вишни. Яблони были толще, и с ними Леденцову пришлось повозиться, и каждый раз, когда со скрипом валилась яблоня, он злобно бормотал:
— Я вам покажу, кто такой Леденцов! Я вам покажу!
Когда очередь дошла до «нового сорта», неожиданно появилась Муфта. Леденцов не успел еще замахнуться, как собака очутилась возле него и с рычанием вцепилась в ляжку.
Немец растерялся от неожиданности. Стрелять в собаку было уже поздно; пуля могла попасть в Леденцова.
— Что ты, остолоп, смотришь! Бей ее! Бей! — кричал Леденцов не своим голосом, еле оторвавшись от собаки.
Он размахивал топором, стараясь ударить собаку по голове, но верткая Муфта отскакивала и всё время оказывалась позади. Немец бегал кругом, приставив к животу приклад автомата.
Услыша рычание, лай и крики, Ваня вскочил.
— Муфта! Мама, слышишь? Она их прогонит…
Он бросился в комнату, чтобы видеть в окно, что происходит в саду, но мать схватила его за руки.
— Не ходи, Ваня! Убьют они Муфту… Надо было ее запереть… Так и с тобой, если пойдешь.
Резко застучала очередь из автомата. Собака взвизгнула, и всё стихло. Ваня закрыл голову руками.
— Мама! Мама! Муфту убили, — закричал он.
Снова послышались глухие удары топора, совсем близко от дома, но Ваня молчал. Внутри у него всё окаменело. Анна Алексеевна, понимая чувства сына, гладила его по голове.
— Не убивайся, сынок, — утешала она. — Новые яблоньки вырастим…
Сколько времени прошло, пока Ваня сидел в таком состоянии, он не знал. Ударов топора уже не было слышно, а мальчик всё сидел, охватив голову руками, безучастный ко всему.
Тихо скрипнула дверь.
— Чего это у вас дверь открыта? — спросил Василий Лукич, входя на кухню. — Ты чего?
Ваня поднял голову и, увидев деда, горько заплакал.
— Леденцов приходил, — ответила за него мать.
— Ну так что?
— Пойди в сад, посмотри…
Медленным шагом прошел старик в свою комнату и, как вкопанный, остановился в двух шагах от окна.
— Гад… вот так гад!.. — сказал он через минуту. — Никакой зверь так не поступит… А ты не плачь, Ванюшка. Слезами горю не поможешь. Беде надо смело в глаза смотреть. Пойдем!
Они вышли из дома. Сада не было… Все крупные деревья лежали в снегу. Леденцов знал, какая месть больнее всего.
Ваня подошел к своему деревцу. Оно свалилось на Муфту — своего верного сторожа, словно прикрывая его широкой кроной. Кругом виднелись темные пятна крови. Ване показалось, что это кровь яблони. Он еще никак не мог поверить, что Муфта убита. Она лежала без движения, вытянув лапы, как всегда спала. Ваня ждал, что она вскочит и побежит навстречу. Он встал на колени около собаки и протянул к ней руку, чтобы погладить… Муфта открыла глаза и без звука лизнула руку мальчика.
— Дед! — закричал Ваня. — Скорей! Муфта живая!
Но это были последние судороги животного.
Жизнь еще не угасла
Прошло три дня. Ваня бродил по дому, не находя себе места и дела. Всё валилось из рук. За что бы он ни принимался, о чем бы ни думал, чудесная яблонька стояла перед глазами, а в ушах всё время раздавались глухие удары топора.
Дед утешал его, говоря, что не всё пропало… От корневой шейки пойдет новая поросль. Яблоня растет на своих корнях, и, значит, качество плодов не изменится. Потеряно два-три года, но яблоня выживет.
Ваня слушал деда и чувствовал, что тот сам не верит своим словам и говорит для того, чтобы только успокоить его.
Ваня сходил в сад, разрыл вокруг яблони снег и убедился, что она погибла окончательно. Леденцов срубил дерево под самый корень. Топор врезался даже в землю и так глубоко, что захватил часть главного корня. У других деревьев остались небольшие пеньки, и все они были срублены выше привитого места. Дед был прав. У этих яблонь весной появятся новые ветви из скрытых в корне глазков и разовьется новая крона.
Вечером на третий день Ваня рано ушел спать. Он лежал с открытыми глазами и смотрел на муху, неподвижно сидевшую на потолке, он ждал, что она поползет, но, видимо, муха умерла и засохла.
— А знаешь, какой случай в жизни Мичурина произошел? — сказал дед, подсаживаясь к нему на кровать. — В молодости это было. Выписал он тогда много всяких дорогих деревьев. Последние деньги потратил. Из-за границы выписал. Прочитал он тогда статью какого-то ученого и собирался, по его способу, те деревья приучить к местному климату. Пожили они у него год-другой, а потом в одну зиму почти все и погибли. Как, по-твоему, он поступил? А?
— Не знаю.
— Другой бы на его месте дело бросил или на первом суку повесился, а он по-другому решил. Ученый свой способ в кабинете придумывал, а Иван Владимирович и теоретически и на практике его проверил. Хотя это дорого обошлось, а все-таки польза была. Он всем тогда доказал, что ученый ошибался.
Дед замолчал.
В эти дни Ваню раздражало всеобщее участие. Приятелей своих, когда они начинали его утешать, он просто обрывал. На слова матери и деда отмалчивался.