Как ему теперь поступить? Выпустить из сада людей живыми было нельзя. Они видели, откуда вели арестованных на расстрел. Они находились здесь во время расстрела.
А вдруг это были партизаны? Значит, они узнали, где прячут арестованных. Нет, таких свидетелей не должно быть. Немец со страхом посматривал кругом.
Чтобы вызвать на помощь, офицер выстрелил в воздух два раза, и, не отходя от калитки, стал ждать, внимательно вглядываясь в глубину сада.
Скоро вернулись солдаты. Они оставили около дверей часового и занялись поисками, пошли цепью «прочесывать» сад.
Люди словно сквозь землю провалились. Оказалось, нужна собака, но обе собаки были отправлены в соседнюю комендатуру.
Обойдя весь сад несколько раз в разных направлениях и обследовав чуть ли не каждое дерево, заглянув в пустые сараи, немцы никого не обнаружили. Офицер рассердился.
Блуждая между деревьев, он опять дошел до сарая. «Они тут! Больше им некуда спрятаться. Нужно внимательней поискать», и, проверив пистолет, офицер осторожно открыл дверь в сторожку.
— А ну, виходийть! — громко приказал он.
Никто не появлялся. Набравшись храбрости, он зашел внутрь. Пусто. Затем немец широко распахнул дверь в сарай и, направив дуло пистолета в темноту, снова приказал:
— Выходийть живей!
И опять никто не отозвался.
Офицер стоял перед открытыми дверями сарая, не решаясь войти. «А вдруг их было не двое? Вдруг там сидит целый отряд, и стоит ему переступить порог…»
Чувство тошноты подступило к горлу. С большим трудом он подавил страх и вошел в сарай. Глаза; быстро привыкли к темноте. Пусто. Осторожно обошел он весь сарай. Никаких следов.
«Куда же они исчезли? Может быть, перелезли через стену? — подумал офицер, выходя в сад. — Нужно обойти кругом».
Немец быстро зашатал к выходу и сразу нашел разгадку. Здесь, около калитки лежала брошенная веревка и к ней был привязан маленький лодочный якорек.
В подвале
Гриша скатился на что-то мягкое, влажное, словно в густое тесто. В нос ударил острый, кислый запах. Так иногда пахнет хороший квас. Упираясь рукой, чтобы переползти, он схватил круглый предмет вроде мячика, который лопнул от первого прикосновения и между пальцами потекла кашица.
«Да это яблоки!» — понял он.
В памяти встало ощущение того, как он разгребал эти яблоки, хотел зарыться в них с головой. Какие они тогда были крепкие, ароматные!..
— Гриша, ты где? — послышался Ванин голос. — Берегись!
Слабый свет, падавший сверху, померк. Это Ваня закрыл за собой люк. Немного погодя он натолкнулся в темноте на приятеля.
— Ну, как ты?
— Ничего. Слабость какая-то.
— А больно?
— Нет… ничего. Вроде как пощипывает на спине и дышать тяжело.
— Значит, ты раненый, — пояснил Ваня. — Лежи спокойно. Это что? Яблоки! Ничего, Гришуха… потерпи маленько. Может, и не найдут нас. Яблоки же не нашли.
— Собак по следу пустят, — равнодушно сказал Гриша.
— Собак еще не скоро… — утешил Ваня. — Эх!.. Был бы у меня наган… Ты лежи, не шевелись, а то кровь сильно пойдет. Надо бы перевязку… У меня тоже все пальцы в крови. Ногти содрал, открывая люк, и нож сломал.
Гриша устроился удобней, положив голову на колени друга. В таком положении просидели они долго. В этой тишине и полной темноте казалось, что опасность миновала.
Неожиданно наверху раздался голос, зашаркали ноги.
— Сюда пришли, — еле слышно прошептал Гриша. — Хорошо, что кольцо у люка снято… может, не заметят.
— Молчи, — остановил его Ваня.
Ребята замерли.
Шаги на потолке слышались в разных направлениях. Вот остановились у них над головой. Сейчас откроется люк. Тогда они погибли.
— Подземный-то ход! — вдруг вспомнил Гриша.
— Тише… пока не надо.
Шаги передвинулись в другой конец, потоптались на одном месте и направились к выходу.
— Ушел? — спросил Гриша, когда снова наступила тишина.
— Уйти-то ушел, а вдруг вернется?
Ваня смутно догадывался, что происходит наверху. Конечно, их ищут и не скоро отступятся. «Гриша прав, — думал он. — Немцы могут привести собак, и те быстро укажут им убежище. Одно ясно, что про подвал немцы не знают, иначе яблоки не сгнили бы здесь. Пока не поздно, надо перебираться в подземный ход и там сидеть, сколько хватит сил. С голода не умрут. Ведь не все же яблоки испортились. Среди них есть поздние сорта, которые могут лежать до нового урожая».
Ваня перевернул несколько плодов и сейчас же натолкнулся на крепкое яблоко. Он вытер его о пальто и откусил. Прекрасное яблоко: мягкое, сочное, сладкое с легкой кислинкой.
— Попробуй-ка, — сказал он, протягивая надкушенное яблоко.
Руки их встретились, и Гриша взял яблоко. Немного погодя послышался хруст и вялое чмоканье.
— Ну как?
— Вкусно…
— Хочешь еще найду?
— Потом, Ваня. Чего-то я не в себе… будто плаваю.
— Спрячемся в подземный ход, пока в сарае никого нет, — предложил Ваня.
— Пойдем… Ты мне помоги. Я совсем раскис.
Перебирая руками по стенке, всё время наступая на раскатившиеся по полу яблоки, с трудом добрались они до железной двери.
Ваня помнил, как весной открывали дверь, и легко это повторил. Ослабевший от потери крови, Гриша еле передвигал ноги. Ване приходилось тащить его.
Всё дальше уходили они от подвала. Казалось, что там, в глубине подземного хода их спасение.
Вот и холодные камни ступенек. Тупик.
— Ваня, я лягу…
— Устраивайся лучше. Придется здесь до ночи сидеть, — сказал мальчик.
— А как мы выйдем? Калитка-то закрыта.
— Там видно будет. Ты не расстраивайся. Эх! Какого-нибудь свету бы! Платок разорвать и перевязку сделать. Болит, Трубач?
— Нет. Онемело. Я, наверно, умру, — безразлично сказал мальчик.
— Тоже выдумал! На войне людям руки, ноги отрывает, да ничего… живы остаются. Выберемся отсюда, и вылечишься.
Время шло медленно. Ваня потерял представление о часах. Порой ему казалось, что они сидят здесь всего несколько минут, а иногда он думал, что на улице уже ночь и пора сделать попытку выбраться. Мальчик сознавал всю сложность положения. Оставаться здесь с раненым товарищем долго было нельзя. Выходить в сад — почти верная смерть. Беспокоило состояние Гриши. Он лежал без движения. Иногда Ваня с тревогой наклонялся к его лицу и чувствовал теплоту дыхания.
— Ваня! — тихо позвал раненый.
— Я тут.
— Ты ничего не слышишь?
— Нет. А что?
— Я голоса слышу.
— Какие тут голоса? — удивился Ваня, но невольно стал вслушиваться в тишину. Прошла минута, другая. От напряжения в ушах звенело, и никакого другого звука Ваня не улавливал. Он уже решил, что приятелю почудилось, как вдруг сам услышал мужской голос, который глухо пробормотал какие-то слова. Ваня и не разобрал их смысла, но они были сказаны где-то совсем близко.
Опять. На этот раз говорил другой голос.
— Гриша, я тоже слышу.
— Это в подвале, — встрепенулся тот. — Идут за нами.
— Нет, нет… В другой стороне. Погоди-ка. Тут же вторая дверь. Помнишь? Вроде шкафа. Потайная. Я сейчас послушаю.
Он забрался на ступеньки, нащупал дверь и плотно прижался к ней ухом. За дверью говорили люди.
— Что ж, досадно, конечно! Дожить бы до того времени, как их с нашей земли вышвырнут!
Не было никакого сомнения! Это голос Петра Захаровича.
— Да. Хотелось бы дожить, да не выходит. Жалко!
Ответил ему тоже очень знакомый голос. Совсем недавно Ваня слышал этот голос, но вспомнить не мог.
Он спустился вниз и нагнулся к раненому.
— Там люди, Гриша. Петр Захарович говорил.
— Не может быть! Он же арестованный.
— Ну да! Сюда и посадили их… Откроем дверь?
— Давай… — оживился Гриша.
— Ты лежи, лежи. Я сам. Только надо осторожно. Там, наверно, часовой караулит. Как бы хуже не сделать.
— Постучи им.
— Правильно.
Ваня поднялся на ступеньки, суставами пальцев ударил несколько раз в дверь, прижался к ней ухом и сейчас же услышал голос:
— Захарыч, вроде как постучали в стенку?
— Кто тут может стучать? Мерещится тебе.
— Я тоже слышал, — сказал третий голос.
— Давай послушаем. Передвигайся сюда. Здесь стучали.
Немного переждав, Ваня вновь ударил три раза и приложил ухо к двери.
— Стучат… Сигнал подают, — сказал голос.
— Не женщины ли там сидят? Отвечать надо.
Раздался ответный стук. Ваня понял, что арестованные не опасаются, и, значит, можно открыть дверь. Нашарив задвижку, он без шума приподнял ее и, слегка приоткрыв дверь, выглянул.
Догадка оказалась правильной. Совхозная кладовая была превращена в тюрьму. В камере сидело пятеро мужчин. Двое из них спали, а трое изумленно смотрели, как шкаф двинулся вперед и в образовавшуюся щель высунулась голова мальчика.
Если бы перед ними из земли вылезло какое-нибудь чудовище, удивились бы меньше. Некоторое время от изумления они ничего не могли сказать.
— Петр Захарович, это я!
— Ванюшка! Как же ты… откуда явился?..
— А… пришел… Тут со мной еще Гриша. Он раненый.
Ваня торопливо рассказал, как он попал сюда.
— Товарищи дорогие, — еле сдерживая себя от радости, говорил Максим Савельевич. — Мы же теперь удрать можем.
— Да, да… Спасибо, Ванюша. Осторожно, товарищи, осторожно, — предупредил Петр Захарович. — Такие случаи не повторяются. Как бы кто в окно не заглянул. Прикрой шкаф, Ванюша. Сбоку щель не видно, а мы сядем, как прежде. Прохор, ложись на старое место, — распоряжался Петр Захарович.
Все заняли свои места. Ваня прикрыл дверь, оставив узкую щель, чтобы можно было разговаривать.
— А там в углу кто лежит? — спросил он Петра Захаровича.
— Наши железнодорожники. Всю ночь их били, допрашивали. Сном забылись, — пояснил тот. — Значит, Васильева с Муравьевым немцы расстреляли… Так мы и думали. Хорошие были товарищи! Вечная им память!.. Ладно. За нами ничего не пропадет. Только бы выбраться отсюда.
— А Максим Савельевич тоже арестован?