Заметив, что мальчик крепко спит, старик уже не мог остановиться. Он продолжал говорить, обращаясь к лошади.
Как и предполагали, к восходу солнца приехали в Заречье.
Митрохин до прихода немцев работал на мельнице, дружил с Завьяловым и встретил его с радостью.
Несмотря на ранний час, быстро вскипятили самовар и ради редких гостей Митрохин выставил на стол всё лучшее, что нашлось в доме.
Завьялов крякал от удовольствия, не спеша принимаясь за еду. Ваня торопился. Наскоро выпив чай, он сунул в карман пару лепешек, взял узелок с черенками и вышел со двора.
Заречье раскинулось на пригорке, и, отсюда хорошо был виден город.
Тоскливо посмотрел Ваня на крыши родного города, разыскал глазами свой дом, вздохнул и отправился в путь.
В лес немцы запрещали ходить под страхом смертной казни. Ваня знал, что если его увидят немцы, то расстреляют без всякого предупреждения. Такие случаи уже бывали. Наивные горожане платились жизнью за то, что ходили в лес за шишками или валежником.
Ваня обогнул речку и подошел к опушке. Неожиданно за спиной раздался крик.
— Эй! Стой!
Вместо того чтобы остановиться, мальчик сорвался с места и бросился в лес, словно его хлестнули кнутом. Бежал он без оглядки, петляя из стороны в сторону. Ветки больно царапали лицо, но он ничего не замечал.
Попав к партизанам, он считал, что перешел невидимую линию фронта и никаким запретам, немецким указам не должен подчиняться. Наоборот, он должен бороться и при всякой возможности вредить врагу.
Противное чувство ждать выстрела в спину. Он уже познакомился со свистом пуль тогда, в саду.
Нет. Ничего. Никто не стрелял. Ваня остановился. Погони не слышно. Кругом на разные лады мирно распевали зяблики и синички. Лесная тишина успокоила мальчика, и он уверенно зашагал к цели. Ему нужно было сделать большой крюк, обогнуть половину города, чтобы выйти на дорогу к оврагу. Мальчика не переставало тревожить положение в доме. «Не случилось ли чего с матерью и дедом? Может быть, зайти к Володе Журавлеву, который живет на самой окраине, у оврага?» И все-таки он отбросил эту мысль. «Нельзя, Николай Павлович строго приказал не показываться в городе».
Солнце стояло уже высоко, когда Ваня вышел к оврагу. Яблонька была цела и словно поджидала его. За прошлое лето она дала сильный прирост и заметно раскинула крону. Благодаря оврагу лес не закрывал от нее солнце, и яблоня чувствовала себя прекрасно.
Несмотря на усталость, Ваня сразу принялся за дело. От черенков срезал концы до второй почки, боясь, что они отмерли. Прививал опять копулировкой в расщеп. Он считал этот способ лучшим из всех. Однажды дед привил таким способом большую ветку с плодовыми почками. Она легко прижилась и в первый же год дала нормальный прирост.
Минут через сорок все черенки были привиты и лишние ветки на дереве обрезаны. Юный садовод облегченно вздохнул.
— Живи счастливо! — прошептал он, обращаясь к дереву. — Ты теперь спряталась от немцев в лесу. Настоящая партизанка.
«Вот замечательное название для нового сорта. Если плоды окажутся хорошими, он назовет свой сорт «партизанкой».
Надо было бы заняться яблоней серьезно: взрыхлить землю, перевернуть дерн, основательно подкормить навозом. Но без лопаты ничего не сделаешь. Ваня руками нагреб прошлогодних листьев и уложил их вокруг яблони.
— Ну, прощай, «партизанка», — сказал он, полюбовавшись на деревцо. — Но я вернусь. Обязательно вернусь.
На обратном пути Ваня несколько раз отдыхал. Сказывалась бессонная ночь. В Заречье пришел к вечеру, еле передвигая ноги. Его уже поджидали.
— Долго ты гулял. Мы было на поиски собрались.
— Устал очень, — сознался мальчик.
— Ясно, устал. Такую дорогу пробежал. Садись, поешь.
— Не хочется.
— А ты приневоль себя.
— Пускай он лучше полежит, — вмешался Митрохин.
Ваня лег на диван и моментально заснул.
Часа через три его разбудили. В комнате было уже темно. Из предосторожности, лампу не зажигали. Плохо соображая, что происходит, Ваня машинально поел и вышел во двор. Завьялов возился с упряжкой, а около телеги стоял человек.
— Надо ехать. Пока луна не взошла, — сказал старик. — Садись, доктор, устраивайся. А ты чего стоишь? Не проснулся еще?
Свежий воздух прогнал остатки сна, и Ваня подошел к хозяину поблагодарить и попрощаться.
— Вы знаете Морозовых? — спросил он Митрохина.
— Ну, как же не знаю!
— Я вас очень прошу… Если вы увидите деда или маму, скажите, что я жив и здоров и все черенки привил. Но домой мне заходить нельзя: Николай Павлович не велел.
— Я к ним обязательно зайду, — охотно согласился Митрохин.
— Большое вам спасибо.
— Ладно. Чего тут! Залезай в телегу да спи. Не холодно тебе?
— Нет.
Доктора, ехавшего с ним, Ваня знал по школьным осмотрам. Леонид Григорьевич волновался. Он беспрерывно крутил цыгарки, и как только одна догорала, от нее прикуривал вторую и снова начинал дымить.
Дела везде много
Положение Гриши оказалось серьезней, чем думали. От большой потери крови он не мог оправиться, и рана не заживала.
Леонид Григорьевич после осмотра вышел на двор, где, сидя на завалинке, грелись на солнышке Николай Павлович, Прохор и Ваня.
— Я ничего не могу, сделать. Нужно переливание крови, — сказал он, беспомощно разводя руками.
— Как же быть? Погибать мальчишке?
Ваня не мог поверить, что Гриша умрет, но все-таки тревога за приятеля не давала покоя. Кроме того, он впервые оторвался от семьи, и неизвестно, когда сможет вернуться домой. Всё это действовало на мальчика угнетающе, и он ходил растерянный, мрачный.
Прохор всячески старался развлечь своего спасителя. Рассказывал замысловатые истории, приглашал на охоту, но ничего не помогало. Ваня либо отказывался, либо молчал.
«Тоскует… надо мальчишке дело дать, — решил Николай Павлович. — Ладно, я соображу чего-нибудь».
Что происходило в партизанском отряде, Ваня точно не знал. По догадкам Гриши и тем отрывочным разговорам, которые ему приходилось невольно слышать, они заключили, что отряд сейчас ведет разведку, организует диверсии, печатает листовки, совершает нападения на гарнизоны, налаживает связи. К Николаю Павловичу отовсюду приходили какие-то люди с донесениями, привозили оружие, боеприпасы.
— Я не знаю, когда он спит, — рассказывал Гриша. — Всё время, понимаешь, пишет или чего-нибудь делает. И, знаешь, народу у нас… больше полка наверно.
— А где они?
— Везде. В лесу живут, в деревнях… Ну, скажи, где Петр Захарович?
— Не знаю. Уехал куда-то.
— А Максим Савельевич?
— Тоже нет. Он в другой деревне.
— Ну вот. А я знаю. Они далеко уехали, народ собирать.
В избу вошел Николай Павлович с учительницей местной школы.
— Вот и садовод наш, — сказал Николай Павлович. — А я за тобой хотел посылать. Вот какое дело, Ваня. Надо будет помочь здешним ребятам. Время для пересадки деревьев еще не ушло?
— Нет.
— Займись. Возьми, на себя руководство.
— А что делать, Николай Павлович?
— Сад разведете у школы. Не мне тебя учить. Действуй. Это настоящий садовод, — обратился он к учительнице. — Свои сорта яблонь выводит.
Ваня посмотрел на девушку, и оба покраснели от смущения. Она была совсем молодая. Перед войной кончила институт и, получив сюда направление, занималась первый год.
— Пойдемте…
— Фамилия его Морозов, — подсказал Николай Павлович.
— Пойдемте со мной, товарищ Морозов.
Ваня вышел следом за учительницей на улицу. Молча они направились в конец деревни, где стоял большой новый дом школы.
— Вы где-нибудь учились садоводству? — спросила девушка.
— Нет. Я с дедом занимался и книги читал.
— А я в огороде люблю копаться. Очень завидую тем, кто занимается садоводством.
— А это никому не запрещено.
— Что? — не поняла девушка.
— Садоводством заниматься. Была бы охота.
Подходя к школе, они разговаривали уже свободно, и Ваня чувствовал, что молодая учительница обращается с ним, как со взрослым.
В школе собралось десятка полтора деревенских мальчиков и девочек. Многих он уже раньше видел.
— Ребята, вот этот мальчик хорошо знает садоводство. Он дал согласие помочь нам устроить сад, — обратилась учительница к собравшимся. — С чего мы начнем?
Вопрос не застал юного садовода врасплох. Идя сюда, он решил никаких занятий не проводить, а прямо приступать к делу и попутно давать пояснения. Ему казалось, что ребята, выросшие в деревне, знают не меньше, если не больше его.
— Лопаты нужны, — сказал Ваня.
— Лопаты у нас найдутся.
Учительница ушла в школу. Ребята обступили Ваню и с любопытством смотрели на него. Между собой они давно говорили о новом жильце колхоза. Приезд на лодке, побег из тюрьмы, поездка с пчеловодом в город были им известны. Они знали, что родителей у Вани здесь нет, и называли его в своих разговорах «партизанский сын». Еще больше интересовал их Гриша, лежавший в самаринской избе. Они видели, как его туда пронесли, и слышали, что он ранен, но где, кем и при каких обстоятельствах — это была тайна.
Некоторое время стояли молча, не решаясь заговорить.
— Вы что хотите разводить? Фруктовый сад? — начал Ваня. — Яблоки, груши, сливы, вишни?
На лицах появились улыбки. Переглянувшись, они продолжали молчать.
— Ну, чего вы, немые, что ли? Как твоя фамилия?
— Сазонов Иван, — охотно ответил светлоголовый голубоглазый паренек.
— Тезка, значит. Я тоже Иван.
— Ты из города приехал? — спросил Сазонов.
— Из города.
— На лодке?
— На лодке.
— Я знаю, где вашу лодку спрятали. В новой риге. А вы с тем вместе приехали?
— Вместе, — ответил Ваня, поняв, что вопрос касается Гриши.
— Его пулей ранило? — продолжал спрашивать Сазонов.
— Пулей.
— Вы на фронте были?
— Нет.
— Они партизанили, — уверенно сказал длинноногий парень, стоявший рядом с Сазоновым.