Друг просил посмотреть «этот ужас», транслирующийся этой ночью по четвертому коммерческому каналу, и оценить его с точки зрения исторической достоверности.
Ожидания и сам перелет из Урвы в Мальфорн были крайне утомительными, хотелось принять горячий душ и заснуть, но неутомимый детектив решил принести свои естественные потребности на алтарь дружбы и искусства.
С трудом пережив последний рекламный блок и все-таки досмотрев концовку фильма, Даниэль обреченно набрал телефонный номер своего мучителя и, собравшись с силами, приготовился к краткому разговору. Как только на другом конце провода зазвучал нервный голос Франца, консультант выразил свое мнение однозначным и безапелляционным словом «дурь» и бросил трубку.
Обычно терпимый к странным выходкам своего эксперта фон Хубер на этот раз был неумолим и не собирался ограничиваться чересчур кратким заключением. Мужчина не успел как следует взбить подушку, как зазвонил телефон.
– Ди, я понимаю, ты устал… мы все устали, но это крайне важно… я подаю в суд. Дальверы не просто обворовали меня, они об… искусство, да еще посмели сунуться с этим на Старый Континент, в обитель высокого и прекрасного, так сказать…
Врожденное отвращение ко всему, что «сделано на Новом Континенте» было типичной чертой склочного характера не только великого режиссера. Большинство герканцев, филанийцев, виверицев, намбусийцев, шеварийцев и прочих жителей Континента – колыбели цивилизации – снисходительно отзывались об умственных способностях заносчивых, самоуверенных дальверийцев и не упускали возможности ехидно позлословить на их счет, но тем не менее охотно смотрели их фильмы и покупали товары, сделанные где-то в неизвестной заморской дали.
– Хорошо, – обреченно вздохнул Андерсон, устав от сумасшедшего мира искусства в целом и от гения Франца в частности, – только пройдемся кратко, по позициям.
– Костюмы? – раздалось в трубке.
– Женские выдержаны в лучших традициях, придраться не к чему, мужские светские тоже ничего, а вот с доспехами беда: дикий, спонтанный разброс от девятого до четырнадцатого веков.
– Как с гримом, прическами?
– Более-менее, – зевнул в трубку Даниэль, – хотя лучший грим у герцога Антонио, он у них почему-то получился темнокожим, причем не просто темнокожим, а самым черным из всех эфиолов, да еще с чарующим акцентом Кальверопосских островов.
– А само сражение? Ну то, что под конец фильма?! – произнес режиссер, почему-то немного нервничая.
– Все, кроме главного героя, эффектно стучат железом о железо, боясь случайно сделать друг другу «бо-бо», позируют перед камерой, пытаются драться красиво, в общем чушь, хотя… – Даниэль выдержал паузу, силясь больше не зевать в трубку, – …кто знает, может быть, в кино так и надо.
– Что-нибудь еще? – не унимался Франц.
– Вагон и маленькая тележка! – начал выходить из себя Даниэль, еле сдерживаясь, чтобы не послать друга к черту. – Любой, кто хоть раз в жизни держал в руках рапиру и прочитал пару исторических книг, помрет на этом шедевре со смеху. Я же, по твоей милости, могу окочуриться от хронического недосыпа!
Андерсон рассерженно бросил трубку, выдернул шнур из розетки и уткнулся головой в подушку. Дыхание мужчины тут же замедлилось, веки начали тяжелеть, и пришла приятная нега погружения в глубокий, сладостный сон. Он уже перестал различать отдельный шум машин за окном и тихое тиканье настенных часов, как голову пронзила резкая механическая трель. На этот раз звонили в дверь.
– Свинья! – процедил сквозь сжатые зубы Даниэль. Рывком оторвав обнаженное тело от теплой и мягкой кровати, он начал на ощупь пробираться по заставленному нераспакованными чемоданами коридору к двери, усиленно протирая глаза и пытаясь привести себя в состояние наконец-то высказать Францу все, что он о нем думает.
Оказывается, навязчивость киногения имела границы, укладывающиеся к тому же в пределы приличия, – за дверью оказался не он. Полуночных визитеров было трое: высокий, крепко сложенный эфиол в строгом деловом костюме и парочка молодых людей – мужчина и девушка в черных плащах, на лбах у которых так и красовалась незримая метка «молодой, перспективный, обреченный на успех». Троица приветливо улыбалась, в особенности девушка, успевшая окинуть быстрым, едва уловимым взглядом достоинства фигуры хозяина.
Даниэль удивленно смотрел на незваных гостей, он их не знал, но выходца с южного архипелага когда-то и где-то видел, хотя наверняка знакомство было «шапочным» и не могло послужить весомой причиной для ночного вторжения, да еще с целой компанией друзей. Молчание продлилось несколько секунд, а затем было прервано не менее приветливым, чем улыбка, вкрадчивым голосом эфиола:
– Прошу прощения за поздний визит, вы Даниэль Андерсон?
После недолгого колебания детектив утвердительно кивнул головой. За те доли секунды, что понадобились для ответа, мозг успел прокрутить десятки вариантов возможных причин визита и оценить уровень потенциальной угрозы, исходящей от незнакомцев. Конечно же, он многим пересекал дорогу в жизни, но ловля беглых преступников была строго засекречена сыскным агентством, а о существовании этой квартиры знали лишь безобидные киношники, которые скорее подмешают слабительного в кофе обидчика, чем наймут убийцу. «Наверняка они пришли за консультацией, но неудачно выбрали время», – в конце концов пришел к выводу Андерсон.
– Можно войти? – деликатно и осторожно прервал возникшую паузу юноша, стыдливо выглядывая из-за спины босса.
– Нет, – холодно ответил хозяин, смотря прямо в умные глаза темнокожего, коротко стриженного гостя.
– К сожалению, дело срочное и…
– И я не вижу ни одной веской причины, – прервал дальнейшие реверансы Даниэль, – чтобы впускать в дом абсолютно не знакомых мне людей, да еще в первом часу ночи! Хотите что-то сказать, говорите здесь, у вас десять секунд!
– Хорошо, – на удивление легко согласился эфиол и моментально стер улыбку с лица. – Вы, Даниэль Андерсон, или Дарк Аламез, по решению Совета…
Договорить миссионер Совета не успел. Даниэль, он же Дарк Аламез, один из старейших морронов, прекрасно знал, что речи, начинающиеся со слов «По решению…» или «Во имя…», обычно заканчиваются весьма плачевно для слушателей. Лобовая кость моррона с силой врезалась в раскрытый рот вещавшего. Эфиол не удержал равновесия и повалился назад, сбив с ног не успевших вовремя отскочить коллег. Девушка успела в падении выхватить пистолет с глушителем, но рука ушла в сторону и вверх. Выстрел лишь сбил штукатурку со стены в десяти сантиметрах от паха мишени. Возмущенный посягательством на «святое святых», Дарк перехватил кисть и резко крутанул ее против часовой стрелки. По характерному хрусту кости и потере сознания жертвы он понял, что вывихнул плечевой сустав и с чувством удовлетворения от свершившегося возмездия переключился на остальных.
Юноша не доставил особых хлопот: удара пятки левой ноги по виску было достаточно, чтобы молодой человек окончательно и бесповоротно вжился в роль коврика, а вот с темнокожим крепышом пришлось повозиться… Громила неожиданно быстро отошел от шока и вскочил на ноги, но, к счастью, так и не смог полностью восстановить координацию. Пару ударов ему удалось парировать, однако продолжительная серия апперкотов и кроссов окончательно развеяла миф о нечеловеческой выносливости выходцев с южных островов.
Маленькая полуночная зарядка помогла моррону прийти в себя и разогнала последние остатки сонливости. Так и не успевший отдохнуть мозг вновь ожил, включил полные обороты своей активности и принялся усиленно анализировать абсурдную ситуацию, в которую вновь умудрился попасть его везучий на неприятности владелец. Пока голова просчитывала ходы дальнейших действий, тело занималось привычным делом – заметанием следов потасовки.
Прежде всего он затащил внутрь и крепко связал по рукам и ногам наивных нахалов, посчитавших возможным взять его, да к тому же живым. Не обошлось и без ненавистной ему процедуры обыска связанных тел. Его результаты были далеки от желаемого, но все-таки давали хоть какой-то шанс выжить. Два двадцатизарядных «мангуста» с глушителями; автоматический пистолет, выстреливающий более двух с половиной килограммов свинца в минуту, и несколько сменных обойм легли на письменный стол один за другим.
Кроме оружия, ничего не было: ни писем, ни записок, у нападавших отсутствовали даже удостоверения и водительские права, что в принципе весьма характерно для наемников, не привыкших в случае неудачи оставлять следы и информацию о своих скромных личностях.
Даже не пытаясь разгадать загадку таинственных незнакомцев до момента их прихода в сознание, Дарк занялся более срочными и важными, по его мнению, делами. Вначале он оделся, присутствие в доме «гостей» не то чтобы смущало обнаженного хозяина, скорее напоминало о приличиях и настраивало на нерабочий лад. Затем, проведя долгую ревизию в хозяйственном шкафчике и наконец обнаружив заветный тюбик со строительной смесью, он выскочил на лестничную площадку и попытался закрепить вывалившийся от выстрела кусок штукатурки в стене. Обильно залив дырку раствором и аккуратно впихнув заветный кусок, он пару раз прошелся по поврежденному участку кисточкой с масляной краской голубоватого оттенка. После внимательного осмотра результатов реставрационных работ он пришел к неутешительному выводу, что схалтурил, однако достаточно качественно, чтобы его соседка, подслеповатая госпожа Зигер, по крайней мере несколько дней не заметила порчи чужой собственности и, следовательно, не сообщила бы владельцу дома, а заодно и в полицию, об асоциальном поведении господина Андерсона.
Старушка была на редкость склочной и сильно переживала потерю красоты и внимания противоположного пола, которые безвозвратно, дружно взявшись за руки, покинули ее лет двадцать-тридцать назад, «Слава Богу, она не знает, сколько мне лет, а то избила бы клюшкой, стараясь выведать секрет молодости», – повеселел Дарк, вспоминая о своей шестидесятилетней соседке, заставляющей всех жильцов дома именовать ее «баронессой».