Не отрицая необходимость массовой вакцинации, учёные эпидемиологи и инфекционисты признают, что «дальнейшее развитие пандемии зависит уже даже не от людей, а от поведения вируса»:
«На самом деле всё зависит от того, будет ли и дальше меняться вирус и как он это будет делать <…>. Коронавирусы были и раньше, они составляли значительную долю в обычных наших сезонных подъёмах ОРВИ. Но они не вызывали таких тяжёлых последствий. Сейчас это другой вирус. Он хоть и называется коронавирусом, но по своему поведению это уже совсем другой возбудитель. Вирус меняется, меняются его свойства, меняется его влияние на наш организм… Что будет с нами, если он начнёт кооперироваться с другими вирусными инфекциями, образуя новые штаммы, я даже не берусь прогнозировать. Это может быть непредсказуемо. Но всем нам хочется верить в самый благоприятный вариант – перерождение в что-то вроде сезонного гриппа»[173].
Косвенным подтверждением данного предположения стало появление в ноябре 2021 г. вышеупомянутого штамма коронавируса «омикрон», который, как вскоре выяснилось по предварительным данным, во-первых, «пробивает» вакцины[174], во-вторых, обладает способностью вытеснить штамм «дельта», а в-третьих, вызывает менее тяжёлую симптоматику[175] (хотя некоторые учёные сразу же заявили об опасности рассмотрения через «розовые очки» перспективы распространения «омикрона», поскольку процент госпитализации заболевших и бессимптомного течения у «омикрона», как оказалось, такой же, как и у «дельты»[176]).
Ханс Клюге
По совокупности этих факторов и на фоне намерения правительств ряда стран перейти к режиму обязательной вакцинации глава европейского отделения Всемирной организации здравоохранения Ханс Клюге заявил, что введение обязательной вакцинации должно быть
«абсолютно крайней мерой, которую нужно применять, только когда исчерпаны все другие возможные варианты».
И добавил, что
«требования к вакцинации не должны приводить к неравенству при доступе людей к здравоохранению»[177].
Стелла Кириакидис
Однако европейский комиссар по здравоохранению Стелла Кириакидис призвала министров уделить особенное внимание вакцинации, а в Австрии непривитым гражданам разрешили выходить на улицу лишь для поездок на работу, похода в магазин или занятий спортом:
«Всем непривитым, которые страдают от того, что оказались в изоляции, мы можем предложить следующее: вы можете избежать локдауна, если примете решение в пользу вакцинации»[178], —
заявил в ультимативной форме вскоре по вступлении в должность новый канцлер Австрии Карл Нехаммер.
Карл Нехаммер
Австрийские власти взяли за образец прививочную политику Италии и Франции, которые фактически ввели обязательную вакцинацию: формально прививка остаётся личным делом каждого, но без неё нельзя посещать общественные места, путешествовать и даже работать.
Четыре месяца тюрьмы или штраф € 3,6 тыс. – такие меры наказания в ноябре 2021 г. было предложено ввести в Австрии в отношении лиц, которые до февраля 2022 г. не сделают прививку от COVID-19. Крупный штраф – € 7,2 тыс. – посулили тем, кто проигнорирует два уведомления властей о необходимости вакцинироваться (в начале февраля обязательная вакцинация в Австрии была официально узаконена[179]). А всего через несколько дней похожий указ появился в Греции, где от всех граждан старше 60 лет потребовали вакцинироваться до середины января под угрозой ежемесячного штрафа в размере € 100. Поправку поддержал парламент страны. Новый канцлер Германии Олаф Шольц в начале декабря 2021 г. заявил, что хочет, чтобы вакцинация стала обязательной к февралю. Принятие похожих решений обсуждалось и в других государствах ЕС, а глава Еврокомиссии Урсула фон дер Ляйен призвала все страны сообщества «подумать об обязательной вакцинации» или хотя бы начать соответствующую дискуссию.
Тренд в сторону обязательной вакцинации оказался характерен не только для стран ЕС. Через несколько дней после обнаружения в ЮАР омикрон-штамма президент страны Сирил Рамапоса допустил возможность введения обязательной вакцинации для некоторых категорий граждан. Власти Кении осенью 2021 г. объявили, что не будут предоставлять госуслуги невакцинированным жителям, а с конца декабря перестанут пускать кенийцев без прививки в бары, рестораны и общественный транспорт[180].
Причем, как было отмечено выше, представители ВОЗ специально подчеркнули: обязательная вакцинация – крайняя мера, необходимость в которой, как следовало из контекста, ещё не наступила.
В целом ситуация коронавирусной пандемии обозначила выраженную как в правительственных кругах, так и в обществах, прежде всего – в либерально-демократических странах Запада, консенсусную тенденцию к первоочередному рассмотрению и решению возникшей проблемы в контексте регулятивных, в том числе запретительно-принудительных мер, призванных прежде всего «локализовать опасность».
Проблема максимально эффективного лечения конкретных заболевших людей при этом оказывалась – в информационном (и как следствие – отчасти в организационном) плане – как бы чуть отодвинутой на второй план. Правозащитные же коллизии, возникавшие в ситуации директивной антиковидной политики властей, притом независимо от степени её жёсткости в тех или иных странах, чаще всего этикетировались как спекулятивные и зловредные с точки зрения интересов «популяции» в целом.
IV
Таким образом, коль скоро эпидемия продолжает волнообразно развиваться, чрезвычайное регулирование вызванной ею ситуации, предполагающее серьёзные ограничения привычных и традиционных – в первую очередь для западного общества – прав и свобод, вошло, как уже было отмечено в самом начале книги, в фазу институционализации, которая, несмотря на вышеупомянутые «послабления», ещё далека от полной отмены.
Не столько медицинский, сколько социокультурный характер описанных процессов и тенденций, лишний раз становится заметным, если сравнить ситуацию фактического биополитического консенсуса, сложившуюся в условиях пандемии в странах Запада, – с иной коллизией, возникшей в «авторитарно-вертикальной» России с её традиционно пониженным уровнем доверия населения к любой запретительно-регулятивной социальной политике властей[181].
В начальный период пандемии, весной 2020 г., российское население в целом оказывало поддержку директивным антиковидным мероприятиям властей всех уровней, хотя и избирательно: 88 % респондентов одобряли ограничительные меры в отношении граждан, «представляющих угрозу в связи с распространением вируса (инфицированные или контактирующие с инфицированными)», при этом жёсткий карантин выражали готовность поддержать лишь 65 %[182]. Когда же спустя год встал вопрос о массовом вакцинировании, лишь менее половины россиян – 49 % – позитивно оценили идею вакцинации «с элементами обязательности» (причём наиболее негативное отношение высказали к этой мере жители Москвы и Санкт-Петербурга)[183].
В итоге, несмотря на то, что, как известно, РФ первой в мире зарегистрировала антиковидную вакцину[184], к 1 октября 2021 г. две прививки против SARS-CoV-2 получили лишь 28,9 % граждан РФ, а однократно привились – 33,1 %[185] – вместо изначально планировавшихся на этот срок 60 %[186]. Вопреки тревожной динамике роста заболеваемости и смертности практически во всех регионах сраны осенью 2021 г.[187], население РФ, как отметило чешское издание Deník N, продолжило демонстрировать «традиционный русский скепсис и определённую отрешённость, граничащую с фатализмом» в отношении как самой пандемии, так и угрозы усиления ограничительных мер по борьбе с ней: «Как считают некоторые российские журналисты, <…> запреты всё равно никто не будет соблюдать»[188].
Всё, о чём говорилось выше, позволяет выдвинуть предположение о наличии двух важных характеристик современного мира. Во-первых, «ново-авторитарные» и «ново-тоталитарные» тенденции в различных цивилизационных пространствах развиваются не одномерно. Во-вторых, Запад в целом выбрал социально-консенсусную модель глобального приоритета социального над индивидуальным, а равно общественной безопасности – над личной свободой. Последнее особенно заметно в спорных случаях, когда жёсткие ограничения индивидуальной свободы не кажутся очевидно оправданными как с точки зрения прав человека, так и с точки зрения совокупных интересов общества в целом, и в то же время не встречают со стороны большей части общества по-настоящему массового сопротивления – ни организованного, ни стихийно-уклонистского (как, например, в России и некоторых странах Восточной Европы).
Однако ситуация борьбы с пандемией, несмотря на отмеченную динамично оформляющуюся институциализацию этой борьбы, всё же является чрезвычайной. По этой причине высказанные выше предположения о наличии в недрах современного общества запроса на «новый тоталитаризм» нуждаются в дополнительной фактуре, дабы они смогли приобрести вид аргументированных выводов. В этом плане более показательна, как представляется, ситуация, сложившаяся в странах Запада в XXI веке в сфере борьбы за социальную безопасность.