Да и бамбуковые щётки хороши с натуральной биоразлагаемой свиной щетиной, а не с ворсинками из нейлона-6[379].
Что же до биопродуктов, то их производство и потребление экологически оправданы, только если эти продукты выращиваются и изготовляются поблизости. В случае их дальнего импорта сразу же возникает цепь негативных последствий: во-первых, вредное воздействие на локальные экономики и общества, где эти продукты выращиваются (удорожание их на местах; нелегальная вырубка лесов под посадки); во-вторых, увеличение транспортных нагрузок, а значит, нарастание углеродного следа и общей загрязнённости.
Базовые выводы статьи Марии Гельман, где между собой «сталкиваются рогами» по сути все «священные коровы» эко-френдли-поведения, звучат философски амбивалентно:
«Чем больше появляется информации, тем труднее в ней разобраться, поэтому ошибки и просчёты неизбежны»; «Здесь нет правильного ответа. Каждый должен сделать выбор сам»[380].
Но на основании чего делать выбор, если информация по большей части лишь запутывает? Хотя автор статьи и не пишет об этом прямо, но из контекста следует, что в спорных случаях каждый может принять решение на основании своих личных предпочтений. По сути – на основании нравственных чувств или веры. Так, говоря об экологической нецелесообразности веганства, Мария Гельман делает оговорку:
«Если вы против убийства животных по этическим соображениям, эти “но”, конечно, не работают»[381].
Мария Гельман
Если вдуматься, за этими умеренными и инклюзивными пассажами скрывается не только личная терпимость автора ко взглядам и предпочтениям других людей, но и фактическое признание самоценности любого эко-действия, независимо от его конкретного содержания. В этой системе координат одинаково экологичным борцом за всеобщую безопасность оказывается и жёсткий веган, не покупающий вещей и обуви из меха и кожи животных и стремящийся таким образом снизить выбросы парниковых газов от животноводческой отрасли, – и тот эко-активист, кто поступает прямо противоположным образом, стремясь минимизировать углеродный след и токсичность от производства искусственных кож и мехов; и тот, кто покупает специальные многоразовые эко-товары, и тот, кто принципиально игнорирует эко-консьюмеризм.
Ясно, что перед нами – не столько даже эко-идеология, сколько эко-религия, в рамках которой сам по себе «подвиг веры» абсолютно значим – как путь и к «спасению души» (эко-френдли-поведению), и к спасению природы неким чудесным образом, когда из разрозненных и зачастую противоречивых эко-благочестивых шагов рано или поздно неизбежно сложится фигура всеобщего эко-спасения.
На память мне как историку приходит показательный компаративистский сюжет из истории Русской православной церкви, когда к лику святых были причислены два князя – Михаил Всеволодович Черниговский и Александр Ярославич Невский, совершившие диаметрально противоположные, на первый взгляд, деяния.
Михаил отказался предавать православную веру и не поклонился языческим идолам в ставке Батыя, за что был жестоко убит, а впоследствии причислен к лику мучеников. Александр, напротив, выполнил все требования правителя Улуса Джучи и был в итоге причислен к лику благоверных князей.
Казалось бы, Православная церковь поступает непоследовательно и даже – в случае с Александром Невским – не вполне канонически корректно. Однако это не так. Дело в том, что и тот, и другой князь своими деяниями укрепили Русскую православную церковь. Михаил Черниговский продемонстрировал подвиг физического самопожертвования во имя преданности христианской вере. Александр Невский показал подвиг духовного смирения перед жестокими требованиями монгольского правителя – во имя спасения Руси от угрозы альянса с католиками, неизбежного в том случае, если бы Александр вдруг решил, опираясь на поддержку Рима, бросить монголам вызов.
Однако здесь приходится всё же напомнить, что в случае с прославлением древнерусских князей речь шла о спасении души, достигаемом посредством тех или иных праведных земных деяний. В случае же с эко-повесткой формально речь идёт о достижении сугубо материальных и очень практических целей. Но, как выясняется, в реальности и здесь ключевой оказывается не столько «земная прагматика», сколько душевная, а лучше даже сказать, духовная интенция. И именно поэтому, в частности, основанная на прогностической вере тема борьбы с изменением климата звучит на порядок набатнее, чем основанная на опытном знании вполне «земная» тема борьбы с замусориванием планеты.
Таким образом, беспристрастный анализ актуальной борьбы за экологическую безопасность подводит к итоговому заключению о том, что в основе экологически безопасного поведения современного человека по большей части лежат не какие-то объективно установленные наукой факты и закономерности, но личные убеждения идейно-нравственного характера, которые оказываются типологически в большей степени близкими к вере (в широком смысле этого слова), нежели к знанию.
Однако это отнюдь не делает актуальную эко-повестку менее общественно и политически значимой. Точно так же, как наличие различных версий одной и той же религии («ересей») отнюдь не делает веру слабее, а напротив, сообщает ей в глазах и сердцах её приверженцев ещё большую эмоциональную возвышенность и экзистенциальную значимость.
Тем более, что, несмотря на все разночтения в интерпретации «символа веры», у его адептов всегда есть единое понимание главного – того, что является в рамках данного правильного вероучения ключевым. В данном случае – это неуклонное стремление что-то запретить или предписать, причём, как правило, не во имя достижения конкретного результата здесь и сейчас, а во имя наступления благотворных последствий в глобальном масштабе и неопределённом будущем. Достижение же локальных прагматических результатов «здесь и сейчас» играет в рамках глобальной эко-повестки сугубо вторичную роль.
Иными словами, цель глобальной эко-повестки – сформировать идейно обоснованное экологичное, то есть, говоря языком церкви, праведное, основанное на самоограничениях, самопожертвованиях и прочих малых и больших «подвигах веры», поведение человека.
Мария Гельман пишет об этом прямо:
«Вся наша жизнь состоит из привычек, которые мы годами неосознанно копим – и привычку покупать всё в пластиковый пакетик тоже. Для того, чтобы сформировать новую привычку, в среднем нужно 66 дней. Не ругайте себя, если сразу всё не получается, приходите к этому постепенно. Возможно, проблема не в вас, а в системе, которая пока не предлагает решения для востребованных проблем. Помните: спрос рождает предложение, и любое частное действие может стать началом изменений на системном уровне»[382].
Таким образом, борьба за экологическую безопасность позиционируется как нечто большее, чем просто набор эко-разумных поступков. А именно, как то, что позволяет человеку почувствовать себя сопричастным чему-то большему, чем он сам. То есть благотворному изменению окружающего мира «на системном уровне». Как нетрудно заметить, в данном случае перед нами вновь – скорее религиозно-эмоциональный, нежели научно-рациональный тип поиска смыслов и мотиваций.
Единосущность новой «прогрессивной религии»
Аркадий Пластов. Колхозный праздник (1937)
В том, что перед нами – не несколько разных квазирелигий, но цельный неототалитарный концепт, в который с некоторых пор «обратился» на Западе левый либерализм и все части которого, несмотря на их логические и содержательные внутренние противоречия, плотно спаяны воедино эмоциональным магнетизмом, – убедиться несложно.
Достаточно проанализировать, к примеру, весьма характерный в этом плане модальный публицистический текст двух американских философов – Стивена Надлера и Лоуренса Шапиро «Когда за отказом от вакцины стоит не глупость, лекарством может стать философия», опубликованный в израильском издании The times of Israel[383].
Стивен Надлер и Лоуренс Шапиро на рекламном стикере их совместной книги «Когда хорошим людям случается плохо мыслить: как философия может спасти нас от самих себя»
Тем, у кого в багаже – опыт обучения в советских средних и высших учебных заведениях, не составит, думаю, труда увидеть, что метод доказательства своей концептуальной правоты, которым воспользовались авторы этой статьи, очень схож с тем, который применил В. И. Ленин, утверждая научную истинность марксизма. С той лишь разницей, что Ленину для этого понадобилась по сути всего одна фраза: «Учение Маркса всесильно, потому что оно верно»[384]. Авторам же указанной публикации (к радости тех, кто рассматривает её как источник по реконструкции нюансов современного неототалитарного мировоззрения) – потребовалось более тысячи слов.
Так же, как Ленин в цитированном афоризме, авторы статьи с одной стороны декларируют научную безупречность и «доказанность жизнью» тех истин, к которым они апеллируют, а с другой стороны – в качестве подтверждения используют не аргументы и факты, но, – как, собственно, и «положено» в рамках идеократического нарратива, – исключительно оценочные суждения и метафоры. Цель статьи Надлера и Шапиро – уличить сомневающихся в необходимости вакцинации в их ментальной ущербности. При этом, как мы увидим, данный материал выходит за рамки собственно медицинской проблематики, превращаясь в своего рода этико-догматическое послание.