обратить на них внимание и попытались по-детски неумело захватить для себя хоть какое-то локальное пространство, где они смогли бы, наконец, перестать чувствовать себя глобальными кибер-бездомными.
И тот факт, что центральным – как будет видно из нижеследующего – оказалось именно информационное требование протестующих, чего раньше в истории оппозиционно-революционных движений не случалось, доказывает, что главной причиной, породившей протест, стали не столько конкретные социальные невзгоды, сколько общий информационный дистресс, порождённый эпохой, которая в тот момент ещё не осмыслялась в полной мере как «сетевая», но которая именно в силу своей глобально-сетевой природы информационно «обнулила» обычных людей и заставила их искать пути для коллективного кибер-реванша.
Случилось это в конце 2011 г., когда подоспевший к тому времени исторический цикл очередной «молодёжной революции»[486]вызвал к жизни сперва в США, а затем и во многих других странах феномен движения Occupy Wall Street, ставшего первым крупным международным протестным движением XXI века.
При этом «разгоревшееся протестное пламя сразу же ощутило нехватку идеологических дров. <…> Никакого конструктива. В результате главной фишкой движения Occupy Wall Street стала не столько его платформа, сколько его форма: люди сидят и обсуждают проблемы вместо того, чтобы нести свои жалобы в Вашингтон. “Наши требования – это мы сами”, – гласит слоган, – так описывал происходящее The New Yorker»[487].
Вместо выработки торжественно обещанной «повестки дня для новой Америки»[488]была составлена петиция президенту Бараку Обаме с перечнем популистских требований по усилению госрегулирования экономики. В числе прочего «оккупанты» потребовали: ужесточить регламентацию работы банковской системы, арестовать всех «финансовых мошенников», ответственных за крах 2008 г., организовать президентскую комиссию для расследования коррупции в политике, etc[489]. Все эти требования выглядели как случайно-разрозненные и не производили впечатления «главных».
Лишь в принятой через девять дней «Декларации» активисты Occupy Wall Street признали, что главным мотивом, объединившим их, явилась эмоция, а не идея:
«…мы собрались вместе для того, чтобы солидарно выразить чувство всеобщей несправедливости…»[490].
Суть этой несправедливости заключалась не столько в несправедливости распределения богатств как таковой (хотя об этом говорилось много), сколько в «неслышности» в глобальном пространстве голоса тех, кто в итоге начинал ощущать себя информационно, а значит, и социально слабым и ничтожным.
«Сделать ваши голоса услышанными!» – «Make your voices heard!»[491], – вот что в действительности обещали активисты движения Occupy своим сторонникам и сотням миллионов обездоленных (а по сути – информационно обнулённых), от имени которых они выступали.
Именно требование «быть услышанными» и стало по факту для «Оккупая» главным. В отличие от протестных движений прошлого, где стремление быть услышанным объяснялось необходимостью донести до общества и власти какие-то конкретные требования, для «оккупантов» жажда «сделать свой голос услышанным» превратилась фактически в самоцель.
В этом стремлении угадывалось не до конца осознанное им самим разочарование первого поколения «людей Сети» в том, что, казалось бы, имея теперь все возможности для полноценной и достойной информационной саморепрезентации, человек стал чувствовать себя ещё более экзистенциально потерянным, чем на заре постинформационной эпохи, когда в центре масс-медийной галактики царственно сиял телевизор.
В 2012 г. в Санкт-Петербургском университете на курсах по истории России и по журналистике у меня учились несколько приехавших по обмену американских студентов. Они были чрезвычайно воодушевлены начавшейся, как им казалось, в их стране революцией. Я отчётливо помню то главное, что их окрыляло – это была возможность каждому участвовать в принятии решений на общих собраниях в Zucotti Park (парк на территории Нью-Йорка, который «захватили» активисты движения Occupy Wall Street), используя специально придуманную для этого систему публичного выражения своей личной позиции «вручную», то есть посредством различных жестовых комбинаций, что делало каждого человека «информационно особенным» и «замеченным».
И я также помню, что являлось главным предметом негативных рефлексий американских студентов – это фактическое замалчивание ведущими американскими СМИ, включая даже «либеральный флагман» – газету New York Times, насилия, которое допускала в отношении «оккупантов» полиция. Мои американские ученики были возмущены и обескуражены тем, что, хотя о фактах полицейского насилия (например, полицейский в ходе разгона палаточного городка в Парке Зуккоти сильно ударил одну из «оккупанток» и оставил на её груди синяки) писали и помещали соответствующие фото близкие «оккупантам» сетевые ресурсы, без мощного резонанса на сетевых страницах статусных медиа вся эта потенциально скандальная информация «проваливалась в никуда». А газетный истеблишмент стоял в ту пору «на стороне полиции», поскольку, как это виделось моим студентам, полиция и армия в США являлись своего рода «представителями нации», обладавшими демократической легитимностью, что, по убеждению большинства граждан, требовало подчёркнуто уважительного отношения к ним со стороны СМИ.
В итоге возникала ситуация, которая дополнительно психологически травмировала протестно настроенных американцев, когда формально у тебя есть возможность публиковать в Сети всё, что угодно, но по факту ты остаёшься «кибернетическим нулём», поскольку твой голос не слышен до тех пор, пока тебя не начал информационно спонсировать истеблишмент – медийный, политический и т. д. (как это случится позднее, в эпоху борьбы с харассментом и движения BLM).
К этому же ощущению «кибернетической обнулённости» восходил и главный лозунг движения (как считается, придуманный известным антропологом и идеологом анархизма Дэвидом Гребером): «Нас – 99 %!». На поверхности лежала отсылка к информации о том, что 1 % граждан США обладает 50 % всех богатств, в то время как остальные 50 % приходятся на 99 %[492].
Участник протеста Occupy Wall Street 26 сентября 2011 г. с плакатом «Мы – 99 %», выражающий протест против того, что основная часть богатств США сосредоточена в руках 1 % населения
Однако в реальности этот классово заострённый лозунг, – учитывая, что никто из участников протеста в массе не голодал и не был бездомным, – отражал не социально-экономическую, а социально-статусную фрустрированность протестующих, утративших ощущение своей гражданской первосортности и политической значимости.
Таким образом, главным для «оккупантов» и им сочувствовавших являлось требование не столько срочного и радикального перераспределения общественных богатств, сколько срочного и радикального обеспечения информационно обездоленных людей реальной, а не виртуальной, постоянно действующей трибуной, с которой их голоса были бы гарантированно слышны и не тонули бы в глобальной кибер-пучине. Иными словами, главным было требование немедленной социально-статусной реабилитации.
Именно с этим в первую очередь было связано стремление Occupy-активистов удержать контроль над территорией Zucotti Park, который они переименовали в «Площадь Свободы» – Liberty Plaza:
«Мы останемся здесь в нашем лагере на Площади Свободы <…>, пока вы не ответите на наши требования», — заявляли они в конце своей петиции[493], а в Декларации уточняли:
«Осуществляйте ваше право на мирные собрания; занимайте публичное пространство <…>. Присоединяйтесь к нам, чтобы ваш голос был услышан!..»[494].
Протестная атака Occupy довольно быстро исчерпала себя и была окончательно подавлена полицейской властью, сравнительно легко изгнавшей «оккупантов» из Zucotti Park. Прежде всего – по той причине, что, как прояснилось в ходе дальнейших событий, движение Occupy, став по факту первым всполохом неототалитарной молодёжной революции, в идейно-организационном плане оказалось своего рода анахроническим ремейком «молодёжной революции» 1968 г.[495], делавшей основной акцент на достижении человеком максимальной личной свободы и борьбе с любыми запретами.
Неформальный лидер «оккупантов» – эстонско-канадский режиссёр, публицист, редактор радикального эко-, антикапиталистического и антиконсьюмеристского журнала Adbusters, активист-ситуационист Калле Ласн (1942 г.р.)[496] – сам был представителем поколения «бунтарей 68 года» и признавал, что концептуально Occupy Movement остаётся в пределах «парадигмы-68»[497].
Большинство организаторов Occupy Wall Street прямо называли себя анархистами. Калле Ласн, например, являлся постоянным автором журнала Design Anarchy. Его помощник Майкей Уайт заявлял о себе как о «мистическом анархисте». Анархистами называли себя влиятельный активист Occupy – 50-летний преподаватель Лондонского университета Дэвид Гребер, а также юные лидеры движения – 26-лет-няя программистка Джастин Танни из Филадельфии (она организовала и поддерживала сетевую репрезентацию коммуникации «Оккупая»