Но такой инструмент, как виртуальное политическое убежище, не будет работать в случае развития событий по самому жесткому сценарию – создания альтернативной системы доменных имен (DNS) или агрессивного и повсеместного вмешательства властей в работу аппаратных и программных средств пользователей с целью реализации государственных интересов. Сегодня в интернете, каким мы его знаем, DNS используются для того, чтобы связывать компьютеры и прочие устройства с соответствующими источниками данных путем преобразования IP-адресов (набора цифр) в названия сайтов, и наоборот. Надежность интернета основана на том, что все компьютеры и компьютерные сети используют одни и те же домены верхнего уровня (за их перечень отвечает интернет-корпорация по присвоению имен и адресов – ICANN), названия которых появляются в качестве суффиксов веб-адресов: edu, com, net и другие.
Существуют и альтернативные домены верхнего уровня, действующие параллельно с интернетом, но не связанные с ним. Большинство специалистов в области информационных технологий убеждены, что использование альтернативных DNS противоречит тому, чем является интернет и ради чего он создавался, в частности свободному распространению информации. Пока альтернативную систему доменных имен не разработало ни одно правительство мира[23], но, если это кому-то удастся, население будет фактически отключено от глобального интернета и окажется замкнутым в рамках закрытой национальной сети. С технической точки зрения это означает создание подцензурного шлюза между страной и остальным миром, причем обмен данными с внешними пользователями, например в государственных интересах, будет включаться только в ручном режиме.
Для населения такой страны окажутся абсолютно бесполезными все популярные прокси-средства вроде VPN или Tor, поскольку им не с чем будет соединиться. Это явится наиболее радикальной версией известной среди специалистов модели «огороженный сад». В интернете так называется среда, в которой доступ пользователя к онлайн-информации и услугам ограничен. (Это не связано исключительно с цензурой, но имеет глубокие корни в истории интернета: с модели «огороженный сад» начинали свою работу такие интернет-гиганты своего времени, как AOL и CompuServe.) Чтобы добиться полного отсоединения от внешнего мира, правительству останется лишь настроить маршрутизаторы так, чтобы они не выдавали IP-адреса сайтов (в отличие от DNS, IP-адреса, неразрывно связанных с самими сайтами), в результате чего они окажутся словно на далеком, практически недоступном острове. Какой бы контент ни существовал в такой национальной сети, он будет циркулировать лишь в ее рамках, запертый в замкнутом пространстве, как плавающие пузыри в экранной заставке, а любые попытки связаться извне с пользователем такой сети наткнутся на стену. Одно движение рубильника – и из интернета исчезает целая страна.
Это не паранойя, как может показаться. Еще в 2011 году появилась первая информация о том, что иранское правительство приступило к созданию «халяльного интернета», а спустя год стало понятно, что его запуск неотвратимо приближается. В декабре 2012 года представители властей объявили о начале работы сервиса Mehr – версии YouTube, содержащего «одобренные государством видеоролики», что стало еще одним подтверждением серьезного отношения режима к этому проекту. Его подробности по-прежнему неизвестны, но, по словам официальных лиц Ирана, на первом этапе национальный «чистый» интернет будет сосуществовать с его глобальной версией (также подвергаемой жесткой цензуре), а затем полностью заменит ее. В результате все «халяльные» сайты окажутся привязанными к определенному блоку IP-адресов, что позволит очень просто отфильтровывать площадки, не входящие в этот блок. Источником контента для национального интранета станут государственные и аффилированные с правительством организации, которые будут или брать его из глобального интернета с последующей очисткой, или создавать самостоятельно. Вся деятельность в сети попадет под пристальное внимание специальных государственных ведомств по контролю за компьютерной инфраструктурой и программным обеспечением (этому иранское правительство придает очень большое значение, судя по введенному в 2012 году запрету на иностранное противовирусное ПО). Глава министерства экономики Ирана в интервью государственному агентству новостей выразил надежду, что халяльный интернет со временем заменит глобальный и в других мусульманских странах (или как минимум тех, чье население говорит на фарси). Нечто подобное обещал построить и Пакистан.
Вполне возможно, что угроза Ирана не более чем мистификация. Как именно власти этой страны собираются реализовать задуманное, неясно – ни с технической, ни с политической точки зрения. Удастся ли им избежать гнева заметной части жителей, уже имеющих доступ к интернету? Некоторые наблюдатели уверены, что полностью отключить Иран от глобального интернета не получится, ведь экономика страны очень сильно зависит от внешних связей. Другие считают, что, даже если иранским властям и не удастся создать альтернативную систему доменов верхнего уровня, Иран станет пионером в использовании модели двухуровневого интернета, которую захотят внедрить и другие страны с репрессивными режимами. Каким бы путем ни пошел Иран, если его проект увенчается успехом, халяльный интернет перехватит у Великой китайской межсетевой стены первенство в качестве самой экстремальной версии информационной цензуры в истории. Интернет, который мы знаем, изменится навсегда.
Виртуальные союзы
Одновременно с «балканизацией» интернета мы столкнемся с ростом количества виртуальных союзов, основанных на идеологической или политической солидарности их участников, которая толкает и государства, и бизнес к работе в рамках официально созданных альянсов. Такие страны, как Беларусь, Эритрея, Зимбабве и Северная Корея – с репрессивным режимом, мощным культом личности и статусом государства-изгоя, – ничего не потеряют от присоединения к авторитарному киберсоюзу, в рамках которого можно обмениваться стратегиями и инструментами цензуры и мониторинга сети. И если такие страны объединятся вокруг идеи создания виртуального полицейского государства, западным компаниям будет все труднее вести там бизнес, даже законный – это может повлиять на их репутацию. Воспользоваться ситуацией, занять освободившуюся нишу и начать играть более активную роль в рамках союза авторитарных государств смогут конкуренты западных игроков, акционеры которых не столь разборчивы в средствах и которые сами привыкли работать в подобном окружении.
Не случайно 75-процентной долей Koryolink, единственного оператора сотовой связи в Северной Корее, владеет египетская телекоммуникационная компания Orascom, процветавшая во времена долгого правления Хосни Мубарака. (Оставшиеся 25 процентов принадлежат министерству почты и телекоммуникаций Северной Кореи.) Для своих северокорейских абонентов Koryolink является типичным «огороженным садом» – платформой с сильно ограниченным, самым базовым функционалом. Клиенты оператора не могут совершать и принимать международные звонки, у них нет доступа в интернет. (Некоторые жители Северной Кореи могут выходить в северокорейский интранет, представляющий собой мешанину из устаревшего контента, надерганного чиновниками из интернета.) Практически все местные звонки прослушиваются, а текстовые сообщения отслеживаются, кроме того, журнал The Economist пишет, что сотовая сеть превратилась в платформу распространения официальной пропаганды: ежедневная северокорейская газета Rodong Sinmun рассылает ее абонентам новости в формате SMS. Хотя официально такого требования не существует, людей «поощряют» оплачивать свои телефонные счета в евро (неофициально имеющих обращение в стране), а это непростая задача для большинства жителей Северной Кореи. Но, несмотря на все это, спрос на телефоны настолько велик, что они распространяются по стране с невероятной скоростью: всего за восемнадцать месяцев количество абонентов сотовой связи увеличилось в три раза, к началу 2012 года превысив отметку в миллион человек. Валовая прибыль Koryolink равна 80 процентам, то есть это отличная сделка для Orascom.
Вслед за показательной репрессивной акцией по уничтожению «зеленого движения», предпринятой властями Ирана в 2009 году, западные технологические компании, такие как Ericsson и Nokia Siemens Network (NSN), решили дистанцироваться от правящего режима. Их отсутствием воспользовался китайский телекоммуникационный гигант Huawei, установивший господство над огромным (и подконтрольным государству) иранским мобильным рынком. В то время как его западные предшественники сталкивались с негативной реакцией соотечественников на поставки оборудования иранскому правительству, которое использовало его для слежки за демократическими активистами и давления на них, Huawei активно продвигал свой продукт в благоприятном для авторитарного режима свете. По словам автора одной статьи в The Wall Street Journal, в каталоге компании были без всякого стеснения представлены оборудование для определения местоположения абонента, предназначенное для правоохранительных органов (и недавно приобретенное крупнейшим иранским оператором сотовой связи), и очень удобная для целей цензуры служба мобильных новостей. Главный местный партнер Huawei, компания Zaeim Electronic Industries Co., также является фаворитом государственных органов, включая Корпус стражей исламской революции и администрацию президента.
Официально Huawei утверждает, что продает Zaeim только «коммерческие продукты для широкого использования», но, по данным The Wall Street Journal, в неофициальных беседах с иранскими чиновниками представители компании объяснили, что имеют огромный опыт в области цензуры информации, полученный в Китае. (Вскоре после этой публикации компания Huawei выпустила пресс-релиз, в котором опровергла некоторые ее положения, а месяц спустя заявила, что «добровольно ограничивает» свои операции в Иране из-за того, что «ситуация становится все более сложной».)