Зато Фаберовскому имя Ашуэлл говорило о многом. Уильямом Ашуэллом звали американского банкира и зерноторговца, обратившегося к Поллаки года три назад с просьбой отыскать исчезнувшую жену. Поллаки, принявший уже к тому времени решение отойти от дел, поручил поиск Фаберовскому, и тот быстро выяснил, что пропавшая жена на самом деле сбежала на континент с молодым любовником по имени Йен Стивенсон, белокурым красавчиком, служившим клерком в отделении Вестморлендского банка в Норвуде. Через неделю поляк настиг беглецов в Люцерне, в гостинице «Швайцерхоф». И вот тут ввиду прекрасного Фирвальдштетского озера его попутал бес. Сколько раз в поисках неверных жен и сбежавших от домашнего очага дочерей он посещал красивейшие места Европы, но видел там только гостиничную прислугу, консьержей, почтовых чиновников и проституток, у которых нужно было раздобывать нужные сведения. Ну, неужели он хоть раз в жизни не мог позволить себе хотя бы той же свободы, что и люди, за которыми он следил! Мистер Стивенсон был пойман им в тот момент, когда пытался пробраться мимо портье, уже второй день напоминавшего о необходимости оплатить счет за сервированный в номер ужин.
«Я известил мистера Ашуэлла о вашем здесь пребывании. Через два дня он будет в Люцерне и к „Швайцерхофу“, „Люцерн Хофу“, „Националю“, „Бориважу“ и „Энглишер Хофу“ добавится гостиница „Банкклерк Хоф“. С привидением, очень похожим на вас. Но мне не хотелось бы этого, я частный детектив, а не пособник взбешенным мужьям в человекоубийстве. Я попробую уговорить его отказаться от его людоедских намерений, а вы пока укройтесь в Вене, вот вам два билета на вечерний поезд».
Мистера Стивенсона уговаривать не пришлось. На том же поезде Фаберовский покинул Люцерн, проследил любовников до гостиницы, а через день, осмотрев Вену, посетил их и сообщил, что мистер Ашуэлл уговорам не внял. Денег на дальнейшее бегство у Стивенсона не было, и Фаберовский нехотя дал себя уговорить спасти их на этот раз. Он был достаточно сговорчив и в Стамбуле, и в Триесте, и в Афинах, и в Венеции, где они прятались в отеле «Даньели» целых три дня. Затем они бежали в Рим, оттуда в Барселону, Севилью, Мадрид, Биарриц, пять дней скрывались в Монте-Карло, и каждый раз Фаберовский отправлял Ашуэллу в Лондон подробный отчет о громадных расходах, понесенных им в погоне за беглецами по всей Европе, которые щедро возмещались. К Парижу любовники уже ненавидели друг друга, отравляя своими скандалами Фаберовскому удовольствие от поездки. Поэтому когда он, наскучив бесконечными склоками, предложил миссис Ашуэлл добровольно вернуться к мужу, а мистеру Стивенсону убраться восвояси, возражений с их стороны не последовало. Ашуэлл по-княжески наградил Фаберовского и вскоре отбыл с обретенной женой в Нью-Йорк.
Поляку очень хотелось, чтобы тот мистер Ашуэлл, который плывет сейчас с ними на «Адриатике», оказался не тем, с которым он тогда имел дело. Но, увы, когда в зал вошла чета Ашуэллов, Фаберовский сразу узнал своего бывшего клиента. Банкир выглядел довольным и даже помолодевшим со времени их последней встречи, но у него была совсем другая жена, да еще и с животом!
— Скажите, джентльмены, я в списке пассажиров видел Сэма Барбура, — сказал Ашуэлл. — Он что, еще не подходил?
— Самюэль Барбур — это я! — сказал, приподнявшись, юный прыщавый джентльмен, сидевший на самом углу по левую руку от капитанского места.
— Ах, жаль, — сказал банкир. — А вы, мистер Фаберовский, не были знакомы с горным инженером Сэмом Барбуром из Монтаны?
Фаберовский жалобно помотал головой.
— Ну, при случае в Нью-Йорке я вас с ним познакомлю. Он часто приезжает туда по делам.
Подали припущенную в маринаде треску, тушеные почки в томате с картофельным пюре и омлет на тостах, холодный ростбиф, телячьи языки, пикули, русский салат и компот из абрикосов. За ужином все перезнакомились. Кроме Ашуэллов, Мэев, Мактарка с Фаберовским и юного Барбура, за капитанским столом между креслами Барбура и шотландца пустовало место Крапперса. Слева от Фаберовского сидел американец мистер Кэри с женой и юной дочерью, а прямо напротив него — молодая американка по имени Молли Дуайер и канадский приятель доктора, бухгалтер Стиринг с женой.
Присутствие Ашуэлла на «Адриатике» сильно тревожило поляка. Он очень ясно представлял себе их первую встречу наедине. «Вы едете в Нью-Йорк, мистер Фаберовский? Очень хорошо, я покажу вам, как у нас в Америке обращаются с мошенниками». Вот он, паук, сидит на углу стола и скалит зубы, бросая в сторону своей беззащитной жертвы насмешливые взгляды.
Фаберовский отвел взгляд от банкира и остановил его на своей визави. Американка пристально изучала мужчин за столом. Она быстро потеряла интерес к Барбуру, долго и пристально разглядывала Мактарка, словно препарируя его на анатомическом столе. «У нее красивые серые глаза», — неуклюже подумал Фаберовский, когда мисс Дуайер, густо покраснев под пудрой, начала ковырять вилкой костлявую рыбу.
— Леди и джентльмены, — Ашуэлл жестом подозвал стюарда, — предлагаю для начала выпить за знакомство.
Последовав совету Мактарка не наедаться и сославшись на то, что ему надо проведать Крапперса, состояние которого внушает опасения, Фаберовский покинул собрание. Но к Крапперсу поляк не пошел, а вместо каюты поднялся по главной лестнице на прогулочную палубу.
Здесь уже было совсем темно, правого берега не было видно вообще, только вдали виднелись огни судов, идущих по проливу между Англией и Ирландией. «Адриатик» приближался к выходу в залив, ветер уже начал многообещающе подвывать в снастях, из трубы в черное небо валил черный дым. На крыле мостика стояли в непромокаемых плащах, блестевших в смутном свете из рулевой рубки, капитан и пожилой толстый лоцман.
— Трап с левого борта! — скомандовал капитан, и они с лоцманом вошли в рубку.
Фаберовский тоже перешел на левую сторону. По мелководью, ближе к пароходу, ветер гнал крупную рябь, дальше впереди, уже в заливе, был виден черный силуэт плавучего маяка с двумя мачтами, на одной из которых ослепительно ярко горел белый фонарь. От него в сторону «Адриатика» направлялся лоцманский бот с поднятыми парусами.
Внизу затопали матросы и с руганью выкинули за борт веревочный трап. Капитан с лоцманом вышли на левое крыло и старый моряк неспешно перелез на ванты.
— Говорят, пассажиров сегодня привез Джо? — спросил лоцман у капитана, спускаясь вниз в шлюпку, буксировавшуюся у борта парохода. — Ну, желаю, чтобы все обошлось.
— Отваливай! Полный ход!
Фаберовский увидел, как шлюпка с лоцманом отвалила в сторону и исчезла в темноте за кормой набиравшего ход парохода. Ему хотелось еще постоять на воздухе, но внизу, на верхней палубе, уже стали раздаваться пьяные голоса. Обед закончился и Ашуэлл мог в любой момент подняться наверх. Поэтому Фаберовский поспешил укрыться в каюте и завалился спать.
Ночью началась качка, повешенный на двери ольстер раскачивался, словно пьянчуга, и размахивал рукавами. Внезапно пробудившийся вдовец и трезвенник в каюте напротив в истерике вызвал стюарда и потребовал, чтобы его гроб не раскачивали, ведь когда он хоронил жену, ее несли к могиле покойно и уважительно. Стюард стал терпеливо объяснять, что на этом месте при переходе из Ливерпуля в Куинстаун всегда качает, но вдовец на полуслове захрапел и больше не просыпался до самого Куинстауна.
В восемь утра звук гонга разбудил Фаберовского на завтрак. Успокаивающе дышала машина, в каюте Крапперса перекатывались по полу пустые бутылки. Фаберовский умылся, привел себя в порядок и вышел в коридор. За портьерой в каюте вдовца раздался протяжный стон, и Фаберовский решился заглянуть к соседу. Крапперс стоял на коленях перед диваном, положив голову со слипшимися волосами на залитую коньяком синюю подушку. Рядом с ним на диване лежала библия, заложенная фотографией покойной жены, и порожняя бутылка из-под виски. Похоже было, что безутешный абстинент уничтожил за ночь все свои запасы спиртного и будет очень раскаиваться в этом, когда проснется.
Вчера Мактарк посоветовал Фаберовскому записаться у стюарда на утреннее время для посещения ванной комнаты, куда всегда много желающих, но поляк этого вовремя не сделал и потому решил записаться хотя бы на сегодняшний вечер. Однако очередь на грифельной доске рядом с дверями ванной была расписана на весь день до полуночи, а весь закуток в конце коридора был заполнен раздраженными дамами с полотенцами в руках.
— Почему моя фамилия стерта с доски?! — возгласила за спиной у Фаберовского мисс Дуайер. — Стюард записал меня на восемь часов!
— Потому, милочка, что вы опоздали, — сварливо сказала бухгалтерша Стиринг. — Уже двадцать минут девятого.
— Ну и что с того, что я опоздала?
— Мы вообще удивились, что вы решили принять ванну, — буркнула, прячась за спину бухгалтерши, юная мисс Кэри. — Мой папа говорит, что американки не любят брать ванну.
Не дожидаясь дальнейших событий, Фаберовский юркнул в дверь с толстым вертикальным цилиндром на косяке, похожим то ли на раскрашенный в красно-сине-белую полоску короткий поручень, то ли на гигантскую рождественскую конфету — в дверь судовой цирюльни. Когда он вышел обратно, побритый и освеженный, очередь в ванную уже рассосалась и только мисс Дуайер, красная от досады, ждала перед дверью, из-за которой доносился плеск воды и пение мисс Кэри.
Если вчера оба длинных стола в обеденном зале были почти полностью заняты, то за завтраком количество пассажиров убавилось на треть. Ашуэлл с женой уже были на месте, из соседей по столу по понятным причинам отсутствовала американка, и не смогли прийти Крапперс и Барбур — как пояснил доктор Мэй, юноша присоединился вчера после ужина к джентльменам за соседним столом. Завтрак прошел молча. Судя по подозрительным взглядам, которыми перебрасывались соседи, многие тоже еще не оправились до конца от вчерашней отвальной.
После завтрака в салоне на мачте была подвешена сумка для почты, и многие пассажиры, получив у стюарда бумагу и письменные принадлежности, принялись скрипеть перьями, составляя последние послания родным и друзьям в Англии. Мактарк тоже пристроился скрипеть пером. Фаберовский было вознамерился удрать подальше от Ашуэлла, но банкир опередил его и, подведя под локоть свою беременную жену, попросил разрешения представить его своей супруге. Она была природной англичанкой родом из Кента, красивой и немногословной. Сухо поздоровавшись с поляком, она отошла к столу, сославшись на то, что не очень хорошо себя чувствует, а Ашуэлл крепко взял Фаберовского за локоть и вывел из салона к каютам в носовой части парохода.