— А я вот вроде и преуспел там на копях, так мой несчастный брат Томас серьезно заболел, и мне пришлось срочно вывозить его в Америку. У меня осталось в Кимберли много опционов, мне нужно было всего шесть миллионов долларов, чтобы выкупить их, и я обратился к своему дальнему родственнику, бывшему нью-йоркскому губернатору Моргану. Но тот струсил, и я утратил свои права. Хорошо хоть, я кое-что сумел продать Родсу за миллион. Не струсь тогда Морган — я стоил бы сейчас миллионов двадцать пять — тридцать.
— А я вот уже три года жалею, что не купил в Квебеке у доктора Рэтклифа практику за пятьсот фунтов, — грустно сказал доктор Мэй, подавленный всеми этими миллионами и каратами. — Она приносила бы мне сейчас восемьсот фунтов в год.
Рассказать дальше про практику в Квебеке доктор не успел, потому что за ним явилась стюардесса от его жены и сказала, что миссис Мэй худо.
— Должен признаться, мистер Фаберовский, — сказал банкир, когда доктор удалился, — что со вчерашнего вечера я пытался отгадать, за кем же вы тут на пароходе следите. Сперва я терялся в догадках, поскольку никто из общества за капитанским столом не стоит тех денег, которые надо платить вам за то, чтобы вы за ними следили. За столом эконома тоже не было подходящих кандидатов, так как вы ни разу не посмотрели туда. А сегодня после Куинстауна я остановил свой выбор на двух кандидатурах: на мисс Молли Дуайер и на мисс Алисе Мур. Сейчас я как-то больше склоняюсь к второй, потому что вы наблюдаете за ней значительно пристальней: за все время обеда и ужина вы почти не разу не спустили с нее глаз. Даже когда вы вроде бы смотрели себе в тарелку, вы краем глаза косились на нее. Да и с ее дядей у вас явно какие-то отношения: я интересовался у старшего стюарда, и он подтвердил, что это мистер Мактарк настоял на том, чтобы вас посадили на место рядом с креслом, которое в Куинстауне должна была занять его племянница.
— Ваши выводы логичны, но неправильны, мистер Ашуэлл. Здесь на пароходе я совершенно свободен от каких-либо профессиональных обязанностей, потому что дела меня ожидают только в Нью-Йорке.
— Тогда все понятно. Кстати, мне кажется, что мисс Дуайер решила застолбить ваш участок.
— Да, она уже поведала мне, когда я провожал ее в каюту переодеваться, что она круглая сирота, а отец ее был известным скотопромышленником.
— Это Дуайер-то скотопромышленник? Он просто скот, а никакой не промышленник. Оба ее родителя прекрасно себе поживают. Мамаша держит салун на Пятой авеню, а папаша уже третий раз безуспешно пытается пролезть в Тамани-Холл и якшается с бешеной собакой Донованом О'Россой. А оба его сына в банде этих ублюдков Дрисколла и Лайонса. Только в Тамани-холле прохиндеи почище Дуайера, его все равно туда не пустят. Впрочем, какие-то деньги у них водятся.
— А во мне-то ей какой интерес?
— Похоже, тем, что я пригласил вас к себе в каюту после завтрака, я создал преувеличенное представление о вашей значимости. Это явно ввело в заблуждение мисс Дуайер. По-моему, она считает вас очень выгодной партией. которую нельзя упускать. А все-таки, почему вы не женились на дочери Поллаки? Мне он говорил, что надеется вместе со своей дочерью передать вам и свое дело.
— Надо же, а я ничего не знал об этом. Но в любом случае Минна Поллаки сочла меня неподходящей для себя парой.
— И правильно! Но считайте, что вам повезло. Вы должны жениться на чистокровной англичанке. Или на американке со связями. Кстати, вы не собираетесь задержаться в Нью-Йорке? А то я могу порекомендовать вас Роберту Пинкертону из нью-йоркского отделения Национального детективного агентства. Думаю, ему пригодятся толковые партнеры в Англии и Европе.
— Надеюсь управиться недели за две.
— Если решитесь насчет Пинкертона, заезжайте, — сказал Ашуэлл, когда Фаберовский встал и направился к лестнице.
«Хватит на сегодня концертов и разговоров, — решил поляк про себя. — И все-то норовят тыкнуть меня носом в дерьмо. Почитаю книжку или вообще лягу спать».
Но не успел он сделать нескольких шагов по ступенькам, как услышал голос Крапперса, стоявшего с Алисой внизу у лестницы перед входом в обеденный зал.
— Вот вы, мисс Мур, привечаете этого мошенника, а я помню те времена, когда вы еще не родились, и когда нашу страну заполонили поляки, которые вместо того чтобы защищать свою честь и отчизну от русских, предпочли сбежать к нам в Лондон и пользоваться доверчивостью и состраданием британской публики, чтобы нагло обманывать и жестоко обворовывать ее. Жалко, что Бисмарку не удался его план захватить Польшу, воспользовавшись их восстанием против русских, и навести там порядок. Вы знаете, какой в Германии сейчас порядок! И в Польше был бы порядок, и не пшекали бы они невнятно, как ваш знакомец, а говорили бы красиво, четко и по-немецки.
— Не вижу ничего красивого в немецком языке, — возразила Алиса. — Он груб, резок, вы только послушайте, например, за завтраком, как говорят немцы за соседним столом. А еще они имеют противную манеру лепить все слова в одно, так что ничего не разобрать!
— Вы знаете, какое мне встречалось в моих путешествиях немецкое слово? Rheinundmainschleppdampfshifffahrtgesellschaft. Что означает «Рейнско-Майнское буксиропароходопассажирское общество». Но кое в чем я согласен с вами, мисс Мур, благодаря усилиям радикальных реформаторов от правописания, немецкая орфография находится в полном хаосе. Для нас, учивших немецкий лет двадцать назад, это совершенно иной язык. Но говорят, что фюрст Бисмарк, несмотря на то, что германский министр образования приказал провести реформу в школе, и некоторые ведущие газеты приняли новое правописание, отказался писать по-новому.
— Только зря вы, мистер Крапперс, так нехорошо говорите о мистере Фаберовском. Ведь вы же его совсем не знаете. Мне кажется, что он очень порядочный джентльмен.
— Ну хорошо, возможно, он не мошенник, хотя все равно не стал бы доверяться ему. Но он же поляк, а это значит, что он непостоянен, изменчив в своих мыслях и настроениях, неряшлив и нечистоплотен, а также, как всякий славянин, подвержен разрушительному влиянию дурных страстей и наклонностей.
Ноги сами понесли Фаберовского вниз по лестнице.
— Как он прав, мисс Мур! Вы даже себе не представляете! — крикнул он со ступенек. — Это мы, славяне, влюбляемся, совершаем безрассудства из-за любви и готовы справлять веселую тризну прямо на костях дорогих нам покойников, а настоящий чистоплотный британец вроде мистера Крапперса знает себе цену! Он никогда не выплескивает свои страсти и эмоции, ну разве что только на лисьей охоте, и даже на поле брани он не выплескивает их, сохраняя до момента, когда брань окончится, и можно будет выплеснуть их из ведра за палаткой в специальную яму, засыпанную хлорной известью в соответствии с королевским варрантом. И если положено безутешному супругу носить траур по безвременно почившей жене в течении полугода, то он по крайней мере полгода не будет думать об обнаженных дамских коленках и будет носить креповую ленту на шляпе. Хотя невежественные суеверные матросы «Адриатика» утверждают почему-то, что мистер Крапперс сорвал сегодня свою траурную ленту со шляпы и выкинул в море, и эта лента непременно вернется и найдет своего суженого или кого-либо другого, а то и всех разом.
Он подошел к Крапперсу и гневно посмотрел на него сверху вниз, сжимая кулаки.
— Я не хотел вас пугать, мисс Мур, ведь мистер Крапперс продолжает носить креповую ленту на шляпе и черный, застегнутый доверху сюртук, как и полагается скорбящему вдовцу.
Мисс Мур прыснула, взглянув на жилет в цветочках и с перламутровыми пуговицами, после чего поляк учтиво склонил голову и проследовал к себе в каюту.
Но недолго он наслаждался одиночеством. В открытую дверь без всякого стука заглянул Мактарк.
— Я заметил, что вам нравится Алиса, — он вошел в каюту и закрыл за собой дверь. — Положа руку на сердце, я был бы не против, чтобы вы женились на ней. Но я должен не только быстро, но и надежно устроить судьбу Алисы, ведь работа на заводе Нобеля связана с большим риском, и в любой момент я могу отправиться в лучший мир. Чувствуется, что вы хороший человек, но прошу понять меня правильно: вы не шотландец, не ирландец и даже не англичанин. К какой церкви вы принадлежите?
— К римско-католической.
— Я почему-то так и подумал. Вы хотя бы натурализованный британский гражданин?
— Я русский подданный.
— Но почему?!
— Потому что мне больше нравится быть иностранцем, чем инородцем.
— В любом случае, если она выйдет за вас замуж, вход в общество ей будет закрыт. Вы же знаете предрассудки нашего британского общества.
«Это мне уже говорила Минни Поллаки, когда выставила меня за дверь, — подумал Фаберовский. — Примем перед сном еще одну грязевую ванну».
— Выдайте ее замуж за Крапперса, — сказал он. — Прекрасная кандидатура. Он, конечно, надрался на пароходе до змей в башмаках, но в обычной жизни он трезвенник. Литератор, приближен к высоким политическим сферам. Умеренный путешественник. По-крайней мере, Алиса не станет вдовой из-за того, что его съедят львы в окрестностях Боденского озера.
— Ни за что! — воскликнул шотландец. — Если этот Крапперс не отстанет от Алисы, то следующая его книжка будет называться «От Нью-Йорка до Ниагары в инвалидной коляске».
— Дорогой Мактарк, я вовсе не собираюсь жениться на вашей племяннице.
— Вы-то не собираетесь, но мне хотелось бы попросить вас не давать ей повода вами увлечься. Она уже спрашивала мое мнение о вас как о возможном муже.
— Я обещаю вам держаться от нее подальше, поскольку я желаю ей только всего хорошего. А вы уж постарайтесь выдать Алису замуж за американца. По крайней мере, там, в Америке ей не будут угрожать никакие взрывы. — Фаберовский вспомнил о цели своей поездки в Нью-Йорк и тяжело вздохнул. — Я бы сам, например, не рискнул обзавестись семьей, пока британские власти не уймут этих бешеных ирландцев, и в Лондоне не перестанут греметь взрывы. Газеты опять пугают, что ирландские террористы намерены устроить динамитный фейерверк этим летом в честь юбилея королевы. Откуда они вообще берут динамит? Неужели после ареста доктора Галлахера с его нитроглицериновой мастерской и всей бандой кто-то еще решается варить динамит у себя дома?