Поляк натянул перчатки и решительно направился к ресторану.
— Это вы просили меня спуститься? — спросил он, входя в зал.
— Да, это я просил вас, герр Фаберовский. — Немец сделал приглашающий жест и указал место напротив себя за столиком. — Присаживайтесь.
Не раздеваясь, Фаберовский проследовал к столу. Он снял цилиндр с полями, засаленными над оттопыренными ушами, и отдал его лакею.
— Вы ведь частный детектив, герр Фаберовский? — сказал немец и его дикий русский язык, которым он изъяснялся в Женеве, куда-то исчез. — Я хотел бы воспользоваться вашими услугами.
— С кем имею честь?
— Брицке, если вам угодно так меня называть.
— Угодно. Мне все равно как вас называть, если вы добросовестно оплатите мои услуги.
— Я так и подумал, — сказал Брицке. — Я хорошо вам заплачу, вы останетесь довольны. Мне нужно отыскать одного человека. У вас ведь есть опыт в такого рода делах. Он ваш соотечественник, приехал в Лондон из Варшавы двенадцать лет назад. В том же году его взял в свое детективное агентство Игнатиус Поллаки и поручил оградить русского царя в день его посещения Хрустального дворца от нелояльных проявлений русской и французской публики. Я до сих пор в восторге от остроумной выдумки этого человека. Придумать посадить всех подозрительных лиц в отдельный поезд и отвезти их в Чатам вместо Сиднема, объяснив потом все неразберихой на железной дороге из-за визита царя — просто колоссально! В сентябре 1880 года по заданию Третьего отделения, чтобы склонить британскую публику в пользу выдачи Льва Гартмана в Россию, он организовал железнодорожное покушение на гроссфюрст Константина Николаевича, который ездил в Глазго осматривать строящуюся там императорскую яхту. Но непосредственные исполнители перепутали рельсы, забыв, что в Англии левопутное движение, к тому же динамитные шашки так и не взорвались, а сам гроссфюрст вернулся из Глазго за день до того и находился уже на пути в Париж. Когда два года назад Поллаки ушел от дел, нужный мне человек открыл собственную сыскную контору и начал работать на мистера Дженкинсона.
— Ну, это всё-таки было давно, семь лет назад, — скромно заметил Фаберовский.
— Я упомянул только о таком вашем опыте, который побудил меня обратиться именно к вам. Я буду платить щедро, но и работа ваша будет весьма опасной. Вы не боитесь?
— Я, конечно, ничего не боюсь, если только вы не предложите мне совершить покушение на королеву или иную царствующую особу, взорвать какое-нибудь общественное здание или доставить ирландским динамитчикам контрабандой динамит из Нью-Йорка.
Брицке поперхнулся.
— Да вы хитрее, чем я думал!
Официант принес корзинку с теплым итальянским хлебом, пахнущим оливковым маслом и тмином.
— Так вы и вправду мне предлагаете все это сделать? И динамит, и королеву?
— Я целый месяц общался с вашими соотечественниками в Женеве и привык, что они очень тупы и медленно думают. Так вы согласны рискнуть? Куш будет большим, я заплачу вам золотом. Канцлер никогда не скупится. Не надо никого убивать, надо хорошенько взорвать.
— Что взорвать?
— Тут главное не что взорвать, а кем взорвать. Мы хотим, чтобы русский нигилист попытался взорвать представителя русского царя на юбилее королевы. Только не надо его смерть, надо только взрыв, иначе это будет великий траур и все пропадет.
— Так что будет требоваться от меня? Я не нигилист, и связей с ними не имею. Возможно даже, что в здешней русской колонии известно про мои прежние связи с Третьим отделением.
— Ваша задача — найти среди них глупого, но очень деятельного человека, какого я нашел в Женева. Вы дадите ему бомбу, а он бросит ее.
— Его поймают, он укажет на меня — и тогда что? Прикажете мне отправляться на виселицу?
— Есть много способов, вы сами найдете его, я потому и выбрал вас, что вы не только русский, но и изобретательный человек. Вы можете найти посредника, который будет потом исчезать, бомба может взорваться не там, где нужно — как говорит герр Гурин, «мало ли как». За это я и буду вам платить. Ну так как?
— Смотря сколько вы мне заплатите.
— Я много заплачу. Ваш Поллаки продал свой прекрасный дом с конюшнями и парком за две с половиной тысячи фунтов. Я оплачу все ваши расходы, а по окончании вы получите шестьдесят тысяч марок, это на пятьсот фунтов больше, чем стоила усадьба вашего бывшего патрона. Ну как?
— А я не получу вместо обещанных шестидесяти тысяч пулю промеж глаз? Вашему канцлеру это обойдется дешевле.
— Об этом вы должны думать. Но я хочу заплатить вам. Великая Германия будет еще обращаться к вам, если вы хорошо все исполните.
— А аванс будет?
— Конечно, будет. Ведь вас обещали через неделю выкинуть из квартиры. Но вам в любом случае надо переехать отсюда. Найдите уединенный дом и поселитесь там. Этот прекрасный белый банкнот в десять фунтов облегчит вам жизнь. И еще вот это.
Брицке достал из жилетного кармана толстый никелированный диск размером с блюдце и положил его на стол.
— Это гехайме весткамера, новый потайной жилетный фотоаппарат для секретной фотографии, изготовлен в Берлине Рудольфом Штирном. Это совершенно новая идея. Теперь вы не сможете утаить ни единого доллара. Вы будете фотографировать мне все для отчета. Я оплачу вам билет на пароход до Нью-Йорка и назад, а вы мне даете фотографии вас на пароход и в Нью-Йорк. Если вы платите кому-нибудь деньги, фотографируйте этого человека и говорите его адрес.
— Неужели на это блюдце можно что-то сфотографировать? — поляк недоверчиво глядел на никелированную игрушку с черным конусообразным объективчиком.
— Извольте поглядеть, — Брицке отщелкнул крышку и продемонстрировал находившуюся внутри круглую стеклянную пластину. Это была уже проявленная пластина, которую немец вставил внутрь для вящего эффекта. Он вынул ее и протянул поляку.
Фаберовский взял пластинку и взглянул на нее на свет. На пяти из шести круглых снимков были изображены люди около пруда, а на шестом человек в котелке корчил в объектив страшную рожу.
— Чего это он так губы надул? — спросил поляк, вернув немцу пластину.
— Это герр Гурин из Женевы, целоваться лез. Я хотел предложить ему много денег, но не стал.
— Что, оказался глуп?
— Отнюдь не глуп. Очень ленив. Вот вам чистые пластины для камеры. Три дюжины. Вставляете пластину в темноте в камеру, закрываете, и суете объектив в петлю в жилетный карман. Эта стрелка показывает, сколько раз вы снимали.
Фаберовский придвинул к себе фотокамеру.
— И что дальше?
— Дальше можете идти. Когда вы снимите отдельный дом, вы напишете мне poste restante в Чаринг-Кросскую почтовую контору на имя Карла Брицке. В ответном письме я дам вам дальнейшие инструкции.
Поляк сунул банкноту в карман, взял камеру и, прикоснувшись к полям цилиндра, вышел в туман.
Он не пошел домой, справедливо рассудив, что выкидывать его будут в понедельник, а отправился вместо этого на Пикадилли-серкус. Время было еще раннее, у театра «Критерион» и мюзик-холла «Трокадеро», где всегда толпились проститутки, было безлюдно, и только Меркурий, зябко скрючившись, парил над туманом. «Самое время завести на аванс баб, — подумал Фаберовский, — а они отсутствуют. И к Дженкинсону ехать надо».
Эдуард Дженкинсон, ставший два года назад главным шпионмейстером в борьбе против ирландских бомбистов, занимал кабинет 52 на втором этаже министерства внутренних дел. Фаберовскому пришлось ждать его, поскольку начальник особого отдела был у министра. Когда Дженкинсон наконец явился, поляк даже сперва не признал его. Всегда спокойное и надменное лицо было красным, высокий лоб покрыт испариной, по щекам ходили желваки, а тонкие губы так сжаты, что казалось, будто их нету вовсе.
— Я не смогу работать на вас в ближайшие полгода, мистер Дженкинсон, — Фаберовский отказался присесть на предложенный стул.
— Вы больше совсем не сможете на меня работать.
— Но после юбилейных торжеств я снова буду свободен! — удивился Фаберовский.
— Мистер Фейберовский, я продолжил бы с вами работать, несмотря ни на что. Однако дело не в этом. Только что министр подтвердил, что он вышвыривает меня пинком под зад и через месяц я должен сдать все дела мистеру Монро в Скотланд-Ярде. Я, конечно, буду бороться, но в нынешнем кабинете тори у меня нет союзников, и лорд Спенсер почти не имеет на правительство никакого влияния. Все-таки присядьте, мне хотелось бы кое о чем с вами переговорить.
Фаберовский сел против Дженкинсона, казавшегося карликом за своим гигантским столом.
— Ужасно это даже не потому, что мои услуги оказались невостребованными новым правительством. Министр считает, что все, о чем я говорю ему — пустое, и полиция сама справится, если что. Более того, «Фенианское братство» не единственное в Америке, и если на выгнанного Россу и его «Объединенных ирландцев» можно не обращать внимания, то Клан-на-Гейл представляет для нас еще большую угрозу. Имя генерала Миллена вам ни о чем не говорит?
— Никогда не слышал.
— У него биография типичного солдата удачи. Лет двадцать назад он уехал в Латинскую Америку, сражался там сперва за Гватемалу, а потом в Мексике за Бенито Хуареса против церковной партии и императора Максимилиана. Дорос до генерала и там же в Мексике вступил в старое «Фенианское братство». Его даже отправили в Ирландию на военную рекогносцировку, а в 1865 году он был избран временным главным организатором Ирландской республики во время неудавшегося переворота. Затем вступил в Клан-на-Гейл, в котором стал председателем военного комитета, разрабатывал планы ирландской войны против Британской империи в союзе с афганцами, зулусами, бурами, а также план вторжения США в Ирландию. При этом перед вступлением в Клан-на-Гейл он уже предлагал свои услуги в качестве осведомителя, а в прошлом году свое предложение возобновил, и оно было принято. Я надеялся использовать влияние генерала Миллена на Салливана, чтобы удерживать того от развязывания очередной динамитной войны. Люб