И это стало исподволь проявляться, как говориться, у пьяных на языке. На внеочередной тост хозяйки:
– «Давайте дружить семьями!».
Платон корректно отказался:
– «Нет! Лучше жёнами!».
Женщины тут же подхватили тему. Марина с гордостью уточнила:
– «Мы дружим с шести лет. Уже сорок два года!».
Набравшаяся вместе с хмелем ещё и юмора, Ксения тут же подправила подругу:
– «Зачем нам напоминать нашим мужьям об их возрасте!».
Постепенно компания перешла на анекдоты.
Видя достаточно фривольное состояние коллектива, Платон поведал, сегодня же им сочинённый, анекдот:
– «Двое мужчин во время застолья вышли покурить, и в беседе постепенно перешли на обсуждение моды и размеров галстуков.
«А почему у тебя галстук какой-то короткий и тонкий?» – спросил, придираясь, первый.
«Ты отстаёшь от жизни! Такая сейчас мода!» – гордо сказал второй, пытаясь достойно ответить нетактичному коллеге.
«Ты, что?! На галстуки не может быть моды! Они ведь говорят о размерах мужского достоинства его обладателя!» – окончательно обидел собеседника первый, указывая на свой длинный и широкий галстук.
«А как быть, у кого вместо галстука… бантик?!» – взволнованно попытался загнать хамчика в тупик второй.
«А у того… хрен бантиком!» – вышел из затруднения первый:
«И если у него – бабочка, то значит он пассивный…» тут же уточнил он, не давая второму возможности продолжать дискуссию».
На смех присутствующих и укоризненный взгляд Ксении, Платон, кося глаза на сидящего рядом без галстука хозяина дома, тихо, будто самого себя, спросил:
– «А… кто без галстука?!».
К счастью тот, всё ещё смеясь над рассказанным, не расслышал оскорбительного вопроса соседа.
Вскоре речь пошла о коньяке.
– «А Вы знаете, что армянский коньяк «Арарат, пят звёздочек» вовсе не коньяк, а бренди?!» – начала генеральская дочка.
– «Да! Ведь настоящий коньяк производят во Франции из винограда шести районов пяти департаментов вокруг города Коньяк!» – поддержал муж их домашнюю заготовку.
Ведь Платону с Ксенией давно надоели повсеместные, немного высокомерные и слегка снобистские высказывания отставного полковника – знатока алкогольной продукции. И они решили теперь взять реванш, сразу захватив инициативу.
Как обычно в компании, праздные разговоры двух пар велись на различные темы и ни о чём конкретно.
Рассказывая о какой-то своей древней знакомой, Ксения заключила:
– «Она в итоге и умерла, ни то от инфаркта, ни то от инсульта…».
– «Или от недержания мочи!» – добавил Платон перца в затянувшийся рассказ жены.
Вскоре отмочила и Марина, под всеобщий смех, комментируя песни известного испанца:
– «У этого Иглесиаса… Хулио какие песни и голос!».
Дошла очередь и до Платона, быстро и к месту перефразировавшего известную поговорку:
– «Дорого яичко… Христа!».
А на, разразившееся со стороны боявшихся бога женщин, обвинение в богохульстве, он обратился за поддержкой к промолчавшему Юрию:
– «Видать, им свыше… не дано?!».
Постепенно коллектив разбился на пары не только по половым признакам, но и по интересам.
Женщины говорили о женском, а мужчины – о разном. Но накал их диалогов вскоре приостановила Ксения, молча убравшая со стола тяжёло-бесцеремонную ладонь мужа.
У Платона с некоторых пор неожиданно выработалась новая, но дурацкая, привычка во время рассказа о чём либо, бить своими крючковатыми и жёсткими пальцами по столу. И когда оратор слишком увлекался, удары его кисти становились чаще и сильней. От очередного такого сильного удара заскорузлой пятернёй по столу даже подпрыгнула посуда у дальнего его края. Поэтому жене Платона пора было и вмешаться.
По окончании приёма, в последнее время, часто недоговаривавшая последних слов предложений, Ксения застопорилась на фразе:
– «Мы Вас тоже приглашаем…».
Платон тут же нашёлся, шуткой отбивая предложение жены:
– «… но не пригласим!».
На удивлёно-обиженный смешок хозяев, мудрая Ксения тут же оправдалась за слова мужа, в которых была доля правды:
– «А у нас с ним всегда всё поперёк, или сикось-накось!».
– «Конечно! Ведь недаром женщина была сделана из ребра Адама!» – тут же внёс, оправдывающую мужчин ясность, Платон и, не дожидаясь ненужных уточнений, убийственно добавил:
– «Ведь рёбра Адама расположены поперёк!».
Но прилично захмелевшая Ксения, со смехом традиционно назидательно покачивая своим весьма сексуальным указательным пальчиком перед лицом мужа, сразу прокомментировала его излишне саркастические высказывания:
– «Много текста!».
На том и расстались.
Старый, как и Новый год, Платон и Ксения встретили дома, но без загулявшего сына. Тут же, опять-таки, подоспел и день рождения Платона.
Но на этот раз Иннокентий был уже со своей Кирюшкой. Заезжали и Даниил с Александрой, и сестра Анастасия.
Заканчивались последние зимние каникулы Иннокентия. Впереди явно маячила подготовка к школьным выпускным экзаменам. По некоторым предметам она уже велась. Его родители были очень довольны, что Кеша променял улицу и соответствующих товарищей на любимую девушку.
На работе у Платона всё шло своим чередом. «Четвёрка отважных» легко справлялась с работой и без убывших. Отметили дни рождений Надежды и Платона, и от обилия праздников перешли к повседневным заботам и хлопотам.
Как-то, при большом стечении помощников, среди которых, помимо сотрудников ООО «Де-ка», был и шофёр, привезший товар, и сын Надежды Алексей с товарищем, вместе срочно наклеивавших акцизные марки на бутылки, Гудин обозвал Платона «ЧМО». Тому ничего не оставалось, как провести разъяснительную работу и, разложив всё по полочкам, доказать всем, что как раз сам Иван Гаврилович, как военврач, и есть самое настоящее ЧМО – часть материального обеспечения. После этого, вызванного им же самим позора, отношения Гудина и Кочета снова стали заметно прохладней.
На этот раз Иван Гаврилович своё зло долго держал в себе. Копя его и готовясь при удобном случае выплеснуть всё своё говно на Платона, он очень сильно отравил свой организм и подорвал своё здоровье. А ведь известно, что любой конфликт для каждой из сторон приводит только к потерям.
От конфликта, как правило, невозможно получить пользы.
Вскоре намечалось очередное участие ООО «Де-ка», в лице Ивана Гавриловича Гудина, в выставке на ВДНХ.
Платон больше не ездил помогать Гудину. Тот управлялся сам.
И глаз Платона больше не радовала орбитальная пилотируемая станция «Алмаз», в своё время, в создании и эксплуатации которой, он принял деятельное участие.
В очередной раз Платон, что только он мог аккуратно делать, наклеивал этикетки на банки. А Гудин, готовящийся к выезду на ВДНХ, попросил того помочь ему отнести всего четыре коробки к машине Алексея.
Но Платон, понимая, что пока он будет переодеваться, снимая халат и надевая кофту, а потом, снова – халат, застёгивая многочисленные пуговицы своими непослушными пальцами, из-за чего его помощь будет уже попросту не нужна, отказал комплексующему глупцу, выполнявшему в этот момент роль грузчика без участия Платона.
– «Бездельник! …твою мать!» – взорвавшись как бак с дерьмом, неожиданно разразился Гудин доселе не слышанной в их коллективе бранью.
Вскипевший, от такой дури и наглости, Платон тут же нашёлся, крикнув в след удаляющемуся, распоясавшемуся хаму:
– «Ты свою сначала отдери, а потом о других мечтай, некрофил!».
Возвратившийся через минуту за очередной коробкой Гудин, видимо успев по дороге что-то обдумать, уже менее экспрессивно ответил:
– «А я с твоей начну!».
– «Тогда тебя пора закапывать!» – поставил Платон жирную точку с запятой:
– «Да если бы она была жива, то на таких, как ты, сморчков, даже б не взглянула!» – углубил он свою мысль.
После этого они долго не разговаривали друг с другом. Гудин даже, входя в комнату к Платону, не здоровался с ним. А Платон решил, чтобы не опускаться до придурка, следующий раз будет говорить Гудину:
– «Пип, твою мать!».
После этого к взаимному холоду добавилось и их гробовое молчание.
На это первой обратила внимание Надежда:
– «Платон! А ты чего с Гаврилычем не разговариваешь?».
– «Так это взаимно, и очень кстати! Я специально молчу! А самое главное – он молчит! Пусть теперь всё своё говно копит, и в себе держит!».
В середине февраля произошло очередное событие с бездомными собаками. Но на этот раз оно оставило заметный след в жизни многих людей.
В один из дней, приехавший на работу позже других, Платон был встречен у входа лучезарно-радостной Надеждой.
– «Платон! Иди скорее, посмотри, что я нашла!».
В офисе уже намечалась ажитация. Около дивана сидела довольно крупная собака. Её белый окрас с редкими серыми пятнами отдалённо напоминал «Белого Бима – Чёрное ухо». Но морда была ужасна. Видя удивление сотрудника, Надежда сразу пояснила:
– «Это щенок американского бульдога! Не бойся, подойди, погладь!».
В принципе не боящийся животных, Платон подошёл, и с брезгливостью глядя на уродскую физиомордию, легонько сначала погладил собаку по лбу, а потом и потрепал её за загривок. А та доверчиво и внимательно уставила на Платона спокойно-выразительные чёрные глазки.
Далее Надежда рассказала, как на перроне метро она спасла животное, уже пытавшееся броситься под прибывающий поезд.
На их счастье, на шее, вместо ошейника, была верёвка. За неё-то Надежда и оттащила собаку.
Находку отвели в более просторное помещение, в цех. Платон постелил картон от коробки и пытался уложить пса на неё, около довольно горячей отопительной трубы. Но, как только его рука с усилием коснулась собачьего торса, в ответ раздалось недружелюбное рычание. Более того, пёс пошёл на Платона, тесня его, сопя и смешно чавкая, выделяя слюну. Тому стало немного жутковато. Ведь ему ещё совсем недавно, в связи с непереносимостью прививок от бешенства, были противопоказаны собачьи укусы.