А по пути в гостиницу к своим компаньонам, с целью передать им деньги и не хранить их дома, на Гудина сзади напали неизвестные, внезапно ударив его арматурным прутом по голове и отправив свою невинную жертву в глубочайший нокаут.
При том его, лежачего, продолжали избивать тем же прутом по голове, лишив не только глаза, но и оставив довольно глубокий шрам на лбу рядом с виском.
Очнулся Иван Гаврилович только рано утром, не сразу поняв, что с ним произошло, и, залитый кровью, тяжело поплёлся домой.
При нём не оказалось не только денег, но и всех документов. На этом его занятие большим бизнесом закончилось.
Хорошо, хоть жив остался! – нередко повторял он.
Сиамская кошка Маркиза, пять лет до этого ревностно гонявшая Гудинских шлюх, встретила хозяина, рухнувшим за порог. Даже через много лет он с волнением рассказывал об этом случае:
– «Когда меня чуть не убили в 1995 году, она меня и оживила – слизывала кровь и сидела рядом, пока я не очнулся! Я накормил её, и уж только потом позвонил в скорую!».
Ивану повезло. Ведь бандиты, потом не обнаружившие его труп на месте, шли по его пятам с целью добить. Соседи рассказали ему:
– «У Вас тут убийства не было?» – спрашивали подозрительные люди – пассажиры красных Жигулей, стоявших на следующий день во дворе.
А это наверняка были те самые Тверские крутые люди.
Но всё-таки Иван Гаврилович вспоминал ту пору с некоторым чувством ностальгии:
– «Когда я от перепродажи золота за один раз получал за партию около двадцати тысяч рублей, сразу и девки откуда-то появлялись!».
Но с, якобы, сладкой жизнью пришлось всё-таки завязать.
Его идолом и любовью на некоторое время стала Маркиза.
И какого же было переживание Ивана Гавриловича, когда после отпуска вместо нежданно сгинувшей любимой кошки сыны подарили ему собаку, которую он тут же им и вернул обратно.
Однако по версии осведомлённых людей всё было совсем не так, как рассказывал сам Гудин. В те времена он увлекался карточной игрой на деньги. И, как большинство мужчин-мальчишек, был очень азартен и, как все самолюбивые люди, необоснованно оптимистичен на счёт своей удачи.
Как-то раз он проиграл в карты очень большую сумму денег. А отдавать-то было нечем. Да и совершенно не хотелось. Такая сумма наверняка полностью бы разорила его, лишила бы, длительное время собираемых накоплений, радужных перспектив в жизни.
И он попросту слинял с игры, хитро заметая за собой следы. Но не тут-то было.
Его неверное тело было, кем надо, выслежено, отбито, очищено, и замешано в крови, и, якобы, действительно, сам Гудин доплёлся до дома и вызвал скорую помощь.
Такой двойной позор естественно скрывался Гудиным. Но он всё же как-то проговорился:
– «Я отдал долг – десять тысяч долларов, и всё!» – подвёл тогда черту под своим рассказом Иван Гаврилович.
А вместо этого он придумал легенду, что было не впервой, обеляющую его и делающую его чуть ли не героем-страдальцем.
– «У меня же был разбит весь лоб и глаз выбит!» – поделился он как-то раз с Инной и Надеждой.
– «Бог шельму метит!» – неосторожно потом проговорилась Инна, выдавая своё отношение к Гаврилычу.
А, слышавшая на расстоянии этот разговор, Марфа тут же начала допытываться у Платона:
– «Вот инвалиды без конечностей называются ведь ампутантами! Да? А кто без глаза, как?».
– «Наверно, выбивантами!» – отшутился Платон от назойливой старухи.
Иван Гаврилович Гудин за всю свою прошедшую жизнь унаследовал многое.
От немецких генов – возможно ненависть к другим людям, нациям и национальностям.
– «Интересно, а как Гаврилыча настоящее отчество?!» – загадочно поинтересовалась Марфа Ивановна.
– «Какой-нибудь Гансович, или Адольфович?» – предположил Платон.
– «У нас на фирме был один мужчина по имени Адольф Иванович!» – вспомнил тут же он.
– «Наверно в честь Гитлера назвали?».
– «Очень может быть! Он и родился-то, как и Гаврилыч, в 42 году!?».
– «А интересно, как его в детстве сверстники дразнили?!» – допытывалась старушка об Адольфе Ивановиче.
– «Так Гитлер тоже ведь маленьким был! Небось, Адиком звали?!».
Иван Гаврилович Гудин возможно также унаследовал и громкость гортанного голоса, напоминая этим Платону птицу-секретаря.
– «Как говорили Древние римляне, когда плебеи счастливы, они ужасно шумят, и у плебеев очень ограниченное представление о верности! Причём они разделяли плебеев и пролетариев!» – провёл Платон краткий исторический ликбез для Марфы Ивановны.
– «То-то Гаврилыч не хочет быть пролетарием!» – сделала логический вывод Мышкина.
– «И этим себя выдаёт!» – поставил точку в её выводе Платон.
От материнского воспитания и безотцовщины Гудин унаследовал, в основном, женские черты характера.
А как полу сирота, как самый младший в семье – эгоизм.
От зависти к старшим братьям – комплекс неполноценности.
Иван, как последыш, всегда донашивал за старшими братьями их одежду, доигрывал в их игрушки, доучивался по их учебникам. Отсюда у него и возник комплекс по отношению к одежде и вещам.
Поэтому теперь Иван Гаврилович любил похвалиться своей одёжкой.
На комплимент Марфы о его новом костюме, Гудин, уходя, горделиво заметил:
– «А я, вообще, как денди лондонский одет!».
– «Дендует, падла!» – под хохот Марфы вслед ему бросил Платон.
За это его детское унижение в вещах и одежде он в то время люто возненавидел своих братьев.
Возможно, как месть матери и братьям, Иван стал воровать монеты из их общей семейной копилки, на всю жизнь привив себе вороватость.
От ощущения себя сыном номенклатурного работника – высокомерие, зазнайство, карьеризм, лицемерие, подхалимство, приспособленчество, отсутствие чести и совести, да и ума тоже.
– «Мне экстрасенс сказал, что у меня хватит силы воли бросить курить!» – гордо заявил как-то Иван Гаврилович.
– «Конечно! Захочешь бросить, бросишь! Всё в твоих руках!» – поддержал полезную мысль коллеги Платон.
– «Да, да!» – горделиво подтвердил Гудин.
– «Дело теперь за мозгами!» – снова опустил его Платон.
Гудин всегда спорил, не разобравшись в сути вопроса, в позиции противоположной стороны. С тупостью, недостойной применения, Иван Гаврилович долдонил что-нибудь, зачастую слова паразиты и междометия, совершенно не обращая внимания на собеседника.
А от тщедушности тела и души Гудину стали присущи зависть, злость и вредность.
Но Ивану Гавриловичу Гудину, как впрочем, и всем людям на Земле, были свойственны не только плохие черты характера и поступки.
По своей сути он был всё-таки добрым, заботливым и во многом порядочным.
И ему самому иногда незаслуженно доставалось от коллег.
Тёща Платона как-то оговорила Гудина за перерасход скотча.
Невольно смутившись, а может, испугавшись суровой и справедливой женщины, тот постеснялся намотать необходимое количество скотча на коробку, и на эскалаторе станции метро «Маяковская» ручка оторвалась, коробка упала, раскрылась, и банки полетели вниз по ступеням…
Собирая с помощью понятливых прохожих банки, Гудин материл почём зря Надежду Васильевну, воспылав с тех пор к ней лютой ненавистью.
Как-то раз, Иван Гаврилович, входя к Платону с Марфой, добродушно и весело бросил:
– «Здрасьте, я Ваша тётя!».
– «Из Бразилии, которая?!» – показал себя знатоком кино Платон.
– «Обезьяна, стало быть!» – показала себя знатоком географии Марфа.
– «Хрен редьки не слаще!» – тривиально ответил Гудин.
– «Так это смотря, чей хрен!» – тут же съёрничал Платон.
– «Ты, наверно, хотел сказать, какой хрен?!» – уточнила бывалая Марфа Ивановна.
– «Ха-ха-ха! Размер роли не играет!» – сел на своего любимого конька профессионал Иван Гаврилович.
Через некоторое время он перебрался со своего конька в торец большого рабочего стола, и стал сосредоточенно что-то искать в своём кейсе, с коим никогда не расставался, представляя тем самым перед другими людьми себя, как делового человека.
Увлекшись, он непроизвольно пропускал в щель между зубов воздух, тихо и корректно насвистывая: «Сы-сы-сы!».
– «Гаврилыч, ты давай тут не ссы!» – без задней мысли прогоняла его Марфа Ивановна.
– «Так это я так свищу!».
– «А я думала, что говоришь на каком-то непонятном иностранном языке!» – не отставала Марфа.
– «Соловей ты наш!» – не удержался и Платон.
– «А я ведь свободно владею тремя языками: русским разговорным, русским литературным и русским матерным!» – объяснил пересмешник.
Словоблудие Гудина, из-за накопленных им в жизни различных комплексов, было, возможно, чисто наносным, поверхностным, скорее антуражем, чем сутью.
Его богатый жизненный опыт позволял ему иногда просто и доходчиво объяснять самые сложные жизненные ситуации.
Однако часто, или по вредности, или по незнанию, он давал неправильные советы. Из-за чего Платон прозвал его ещё и антисоветчиком.
Он никогда не держал в себе зла, так как тут же, сразу, выплёскивал его на своего обидчика, причём часто беспричинно, как бы превентивно.
Как-то раз Гудин рассказывал Платону о своих осенних дачных делах:
– «Я собираю сухие листья, их прессую и на вилы».
– «В компост?!» – участливо спросил коллега.
– «Ты, что? Шизанулся, что ли?! Конечно в компост! А куда же ещё?!» – неожиданно схамил гадёныш Гудин.
Но защитная реакция организма Платона не позволяла ему помнить и, тем более, специально запоминать всё сказанное Гудиным. Однако кое-что всё же невольно запоминалось.
– «Всё никак не начмокаешься?!»» – любил задеть Платона интриган Гудин, ставя того в явно приниженное, по сравнению с собой, положение.