Уже поздним вечером, после того, как в квартире остались лишь члены семьи усопшего, трое свояков опять привычно уединились, но теперь не на кухне, где три сестры мыли посуду, а в гостиной. А их пятеро детей тем временем оккупировали кабинет своего деда.
Беседа началась дежурным североамериканским вопросом Майкла:
– «Как дела!».
На что последовал не дежурный, находчивый, диссидентский ответ бывшего гегемона:
– «КэГэБычно!».
Разобравший слова, но не понявший отечественного юмора, Майкл, немного поразмыслив, недоумённо спросил:
– «А что, за тобой ФСБ шпионит!» – чем вызвал неподдельный гогот подельников.
На такой же вопрос, обращённый к Платону, тот ответил вполне серьёзно и искренне:
– «А я, наверно, один из последних поколения комиссаров, капитанов, старост и прочих красных командиров. А уж после меня пошло, в основном, поколение куркулей, рвачей и хапуг!».
Но сейчас начавшаяся беседа из политической быстро переросла в обыденно-бытовую.
В этот раз количество ими выпитого превзошло их потенциальные возможности. Егор, как самый старший, формально став теперь главой большой семьи, совместно с Варварой фактическим хозяином этой квартиры, подсознательно совсем расслабился.
Он давно так много не пил, и уже потерял прежнюю квалификацию.
Егор, Платон и Майкл, на этот раз уже как старые, закадычные друзья, более разоткровенничались, чем в начале лета. Егор, отпустив свои тормоза, даже перестал себя контролировать.
Его речь стала менее связанной, но более развязанной.
Постепенно их пьяная беседа перешла на личности жён.
Каждый из них был женат на сёстрах не первым браком.
Как часто бывает с пьяными людьми, в их поведении стали проявляться негативные моменты, скрывавшиеся ранее внешним лоском и наносной культурой поведения.
Как говорится, что у трезвого на уме, то у пьяного на языке.
Вспоминая своих прежних жён, первым начал ностальгическое нытьё Егор:
– «Первая моя жена даже бельё постельное гладила! А вторая – указал он крючковатым пальцем на закрытую дверь, за которой недавно скрылась Варвара, – не гладит – и, икнув, продолжил – даже меня!».
Опечалившийся Егор взял в руки гитару, на которой когда-то играл весьма прилично, и затянул вульгарные песни из своей далёкой, буйной, хулиганской юности, невольно переходя на скабрезность:
– «Стоит статуя глазами вниз! А вместо хрена – лавровый лист!».
Некстати в этот момент вошедшая сильно уставшая Варвара для прекращения пьяного излияния мужа не нашла ничего лучшего, как в пику ему заметить убийственное для любого мужчины:
– «У тебя может и лавровый? А мне и кленового с дубовым мало!».
Губы открывшегося от удивления рта Егора тут же мелко затряслись от обиды, а двое других собутыльников, не сдержавшись, прыснули от смеха, ещё больше вгоняя в краску своего старшего свояка.
Но тут же Платон, как всегда, сразу прочувствовав ситуацию, быстро нашёлся, как её разрядить.
Он обратил внимание собратьев по возлиянию и излиянию на, мелькавшую на экране с приглушённым звуком телевизора, запись какого-то концерта с участием Лаймы Вайкуле:
– «А она вот так бы не сказала!» – спасительно отвлёк всех Платон, прибавляя звук.
И друзья по несчастью услышали исполняемую ею известную песню.
Благодарный Егор сразу же воспользовался ситуацией и, находясь ещё в обиде и эмоциональном раздражении на бестактность Варвары, тут же подхватил знакомый припев, внося в него свой пародийный мотив:
– «По улице Чахохбили иду я, как первый раз. Там морду мне чуть не набили, как раньше бывало не раз!».
В этот момент в комнату вернулась Варвара, подошла к мужу и, ласково гладя его по темени, целуя в лоб, извинилась перед ним и присутствующими:
– «Извини! Чего баба спьяна и сдуру не скажет?!».
Немного успокоенный женой и телевизором Егор неожиданно вдруг поменял тему разговора:
– «А помните, раньше по телевизору выступала врач? Ну, как её? Буханчикова, кажется?».
Засмеявшаяся Варвара, выходя из комнаты, тут же поправила мужа:
– «Это ты у нас буханчиков! А она Белянчикова!».
Постепенно разговор перешёл на личность Клавдии.
На вопрос Платона Майклу, как тот познакомился с нею, тот засмеялся и ответил:
– «Очень забавно! Когда я был в составе делегации наших бизнесменов с деловым визитом здесь, в Москве, Клавдия переводила наши переговоры. Я сразу же влюбился в неё. С первого взгляда. После изрядной выпивки в ресторане я осмелел и во время танцев знаете, что я сделал?
Я ей тогда сказал: А Вы знаете, что я сейчас подумал? Ваш роскошный экстерьер будет очень гармонировать с великолепным интерьером моей спальни! А знаете, что она мне тогда ответила? И я долго не мог понять, что? Майкл, А Вы настоящий секстерьер!».
– «Да, Клава очень красивая женщина! Сколько же мужиков было в неё влюблено! Сколько из-за неё голову теряло!» – добавил успокоившийся Егор, с лёгкой ехидной улыбочкой поглядывая на одну из её бывших жертв.
Платон, смутившись, тут же ударился в пространные рассуждения:
– «А, вообще говоря, женщины тормоз прогресса! Стоит тебе только сильно влюбиться, как сразу останавливаются все твои дела. Всё время и все мысли посвящены только ей! Любовь отупляет ум. Правда она, зато, обостряет остроту восприятия. И это особенно хорошо для людей творческих: поэтов, художников!».
– «Да, Иногда, когда я вижу проходящую мимо меня Варвару, мне хочется её трахнуть… – неожиданно перебил Платона Егор.
Он хитро выждал паузу, видя, как его свояки понимающе поддакивают ему головами, и победоносно неожиданно продолжил – …палкой по жопе!».
От такого внезапного поворота собутыльники заржали, как дикие ослы.
– «Опять Егор надо мной изгаляется!» – простонала из кухни Варвара.
– «Да, Егор – это Варварино горе!» – специально уточнила для Клавдии Ксения.
– «Да, нет! Счастье он моё!» – тихо и страстно возразила Варвара.
Действительно, Егор с Варварой жили счастливо и в согласии.
Варвара недаром остановила свой выбор на Егоре, так как чувствовала, что в нём таятся необыкновенная сила, доброта, великодушие и любовь, лишь на поверхности, прикрытые его неподражаемым народным юмором и сарказмом, слегка припудренные немного развязным поведением простолюдина, но всегда корректируемые его нравственной силой глубоко высококультурного человека.
К тому же Варвара сразу почувствовала, что в сексе с этим человеком она будет просто опущена им до обыкновенной шлюхи. Ощущение и ожидание этого не раз сводило эту сильную женщину просто с ума.
Их любовь была страстной и долгой. Несмотря на все их кажущиеся внешние несоответствия друг другу, они в постели брали реванш, доходя до экстаза, до полной взаимной гармонии. И это оказалось главным в жизни состоявшейся и независимой женщины.
Простые рабоче-крестьянские замашки Егора вносили в их отношения дополнительный шарм. К тому же Егор, несмотря на свой часто убийственный сарказм, от природы был весьма тактичен. Когда он чувствовал, что попал в чуждую ему среду общения, то он тогда полностью полагался на, всегда уверенно себя чувствующую в любой среде, Варвару.
– «Да! Бог создал женщину, чтобы разнообразить жизнь мужчины!» – подытожил Егор.
На этом мудрецы и порешили, закончив свою, допоздна затянувшуюся, дискуссию – беседу «святой» троицы свояков.
Наутро, раньше других вставший, Платон, улучшив момент, намекнул Клавдии захватить его с собой в магазин. Та тоже была не против с ним уединиться.
После завтрака она при всех попросила Платона помочь ей с покупками и вместе спуститься в магазин. Её выбор был вполне закономерен, так как Егор – хозяин, а муж Майкл – дорогой гость.
Перед выходом из квартиры Клавдия, потянувшись к пакетам с мусором, спросила Платона:
– «А куда девать пустые бутылки?».
Тот, перехватывая один из увесистых грузов, неожиданно для заморской гостьи ответил:
– «Да брось их в мусоропровод!».
– «Как это? Разве Вы их вниз не сносите?».
– «Зачем?».
– «Чтобы не гремели!?».
– «Да нет! Бросим прям в мусоропровод!».
Видя удивление на лице растерявшейся женщины, Платон поучил отвыкшую от нашей действительности свояченицу:
– «Клав! Расслабься! Ты же дома, в России!».
– «А в Канаде все выполняют закон, и культура потому лучше!».
– «А может они просто боятся друг друга из-за взаимного и повсеместного стукачества и больших штрафов, а вовсе не из-за культуры?!».
– «Может и так. Но со временем это становится привычкой, а затем и образом жизни!» – победоносно заключила, очевидно, опиравшаяся на собственный опыт, бывшая соотечественница.
– «Может быть» – протянул Платон, как-то неуверенно на этот раз опуская в мусоропровод пакет с бутылками и закрывая скрипучую крышку.
Раздавшийся тут же грохот и скрежет вернул Клавдию к грустному ощущению, что она действительно дома, в России.
После короткой, несколько конфузной паузы, вызванной ожиданием лифта, родственники вновь, как ни в чём не бывало, защебетали.
Разговор теперь, в основном, зашёл о Маше.
Клавдия сообщила Платону, что, беседуя с нею по телефону, передала от него привет и сожаление о потере им при возвращении из Киева бумажки с её адресом. Тут же Клавдия добавила, что позже, воспользовавшись прошлым её приглашением, вдоволь пообщалась с Марией наедине.
Из рассказа свояченицы Платон понял, что у них с Машей не было никакой перспективы. В 1990 году Первое Главное Управление КГБ внедрило старшего лейтенанта Марию Александровну Кожемякину в окружение, подававшего большие надежды, известного бизнесмена из военно-промышленного комплекса США и перспективного политика Алена Стивенсона, названного в честь Даллеса, внучатого племянника давно умершего, ранее широко известного в мире, Эдлая Стивенсона. Постепенно они сблизились. Маша там натурализовалась. Она добилась того, что вышла замуж за Алена, продолжая шпионить за ним. Но через год не стало СССР, а затем и КГБ.