— Работает в конторе, — удивленно посмотрел на него Максим, определенно не разделяя интереса Перелесова к его матери. — Я, собственно, по другому вопросу.
Но как тогда быть с глубинной немецкой отвагой, никак не мог отлепиться мыслями от военных дел Перелесов. Зачем-то же господин Герхард пошел добровольцем на фронт, да еще в самое пекло — под Сталинград? Явно не за деньгами. И Авдотьев, изобретая оптическую ловушку для зеленого луча, чтобы смотреть на динозавров, или генератор-передатчик, чтобы собирать пауков, совершенно не думал о деньгах. Они хотели (каждый по-своему) изменить мир. Это были явления разного порядка, но каждое произрастало из собственного, какого-то иного, не царского корня.
Нет, Перелесов не понимал таких людей, как господин Герхард и Авдотьев. А вот ты мне, дружок, понятен, ласково посмотрел на Максима, хочешь срубить по-легкому бабла… Ладно, пустым я тебя не отпущу, старая дружба с твоим отцом чего-нибудь стоит. Да и очки (Пра носила их до самой смерти, даже в шутку, если, конечно, это можно считать шуткой, просила себя в них похоронить, как иначе, спрашивала она, я увижу Бога, которого нет?) были хороши. Поэтому их и украли в больнице.
— Я догадываюсь, — отечески улыбнулся Перелесов Максиму, — по какому ты вопросу.
— Отлично! — Максим вытащил из кармана конверт, положил на стол перед Перелесовым.
— Это… что? — растерялся Перелесов.
— Семь тысяч евро, — ответил Максим, развернулся, пошел к двери.
— Стой! Зачем… Какие еще семь тысяч евро? — спрятал руки в карманы Перелесов. Ему сразу увиделась врывающаяся в кабинет свирепая группа захвата с наручниками.
— Вы послали их из-за границы отцу. Он не успел отдать. Мать сказала, что долги надо возвращать и еще… это… просила вас поблагодарить и извиниться за задержку.
— Забери немедленно! — взревел Перелесов, скосив глаза на угол потолка, где подозревал камеру и вспоминая мудрые слова Самого, что гнев — лучшее средство против растерянности. — Я послал ему пять!
— Мать сказала, что вы деловой человек, поэтому велела вернуть с процентами, — объяснил Максим и вышел из кабинета.
9
На последнем курсе в кельнском колледже Всех Душ Перелесов каждый раз вздрагивал, когда на телефоне высвечивался номер матери. Он боялся получить печальное известие о господине Герхарде.
В завершающий обучение год он много ездил по миру волонтером. Это было обязательным условием учебного заведения, оценивающего успеваемость студентов не отметками, а сложными комбинациями геометрических фигур, так что сами студенты не могли понять, хорошо или плохо они учатся. Организация учебного процесса в колледже была как в романе Германа Гессе «Игра в бисер». И этот бисер щедро метался по миру. Прямо с занятий Перелесова могли вызвать в учебную часть, где он узнавал, что должен немедленно лететь в Манилу на конференцию Банка развития, или в Найроби — на симпозиум Всемирной организации здравоохранения по СПИДу, или в Оттаву — на форум футурологов, обсуждающих будущее цивилизации после неизбежной (это не обсуждалось) Третьей мировой войны.
На каждом мероприятии обнаруживался человек-свинья (в необидном значении слова, ведь свинья по своему внутреннему устройству и совместимости внутренних органов — родная сестра homo sapiens) перед которым (ой) следовало метать бисер с особым рвением и размахом. Уделять деятельное внимание, как строго напутствовали в учебной части. Перелесову казалось, что (обобщенный) человек-свинья — это господин Герхард в разных, но похожих лицах. Иногда те, кому Перелесов должен быть уделять деятельное внимание, смотрели на него, как на пустое место, багажно-трансферного оператора, живые часы в костюме, напоминающие о мероприятиях, назначенных встречах, приеме лекарств и медицинских процедурах. Иногда — удостаивали беседы, как правило, на странные, наводящие на мысли о старческом (свинском?) слабоумии, темы. Так, например, один господин в Сиднее на совместной конференции Международного института демократии и Общества пилигримов (что-то, оказывается, объединяло демократов и пилигримов) спросил, верит ли Перелесов в то, что вода… растворяет старость?
Господин значился заместителем председателя Общества пилигримов, хотя и перемещался по зданию ракушечной Сиднейской оперы (там проходила конференция) в самодвижущемся кресле с туалетом, кондиционером, экраном, где высвечивались показания давления, пульса и какие-то другие медицинские данные. Еще один заместитель председателя не смог прибыть в Сидней из-за преклонного возраста, но на открытии показали его видеообращение к участникам конференции. Человек ли это, помнится, ужаснулся Перелесов, вглядываясь в пятнистое, как шкура гиены, лицо, пересохшие сучья пальцев, вслушиваясь в электронные — через приставленный к вибрирующему складками индюшачьему горлу микрофон — слова. Неужели этому (хуже свиньи!) существу, недоумевал он, еще есть дело до демократии и выборов, в которых австралийские аборигены, полинезийцы и коренной народ Новой Зеландии маори крайне неохотно (этому была посвящена конференция) принимали участие, несмотря на то, что им выделялись квоты для занятия важных должностей. Господин Герхард по сравнению с этим заместителем казался бодрым германским юношей. Что же это за пилигримы, размышлял Перелесов, едва поспевая за шустро катящимся по паркету Сиднейской оперы креслом, если они таскают за собой сортир и уже не стоят на ногах? И если два полутрупа — заместители, то как выглядит председатель? Может, он вообще лежит в гробу?
«Вода растворяет все, кроме смерти», — ответил Перелесов, лишь бы непонятный пилигрим от него отвязался.
«Вот и я думаю, что это было бы слишком просто, — не то согласился, не то возразил тот, после чего, как показалось Перелесову, погрузился в глубокий сон. Он мог себе это позволить. В умное кресло был встроен инновационный навигатор. Если по ходу возникало препятствие, оно сначала мягко притормаживало, а потом, тревожно позванивая, останавливалось. И куда двигаться, кресло знало лучше Перелесова, запутавшегося в коридорах и лестницах Сиднейской оперы. Остановилось прямо перед лифтом. — Если ее не могут растворить миллиарды…» — едва слышно пробормотал пилигрим.
Какие миллиарды? Людей или долларов? Пилигрим был универсально, как говорил господин Герхард, используя применительно к русскому фигуры речи немецкого языка, прав.
«Почему не приехал ваш председатель?» — поинтересовался Перелесов, закатывая кресло в лифт.
«На каком ты году обучения?» — как проснувшаяся птица, поднял веко пилигрим.
«На последнем». — Перелесов не понял, как это связано с отсутствием на конференции председателя Общества пилигримов.
«И ты не знаешь, кто он?» — поднял второе веко заместитель неведомого председателя.
«Понятия не имею», — разозлился Перелесов. Ему захотелось выкатить кресло из ракушечной оперы да и спустить по наклонному пандусу в океан. Пусть пилигрим сам проверит — растворяет ли вода старость? Жаль только, кресло не позволит. В воде не тонет, в огне не горит. Вдруг оно, смутился Перелесов, сканирует мои мысли? Ему вспомнился рассказ Куприна, где почтенный генерал, отправляясь после обеда отдыхать, произносил: кто куда, а я в объятия Нептуна. Наверное, тоже растворял старость.
«Идиот! — с отвращением произнес пилигрим. — Уже тысяча семьсот лет председателем Общества пилигримов является Иисус Христос!»
«Смерть растворяет все на свете. — Пилигрим не на шутку разозлил волонтера Перелесова. Деятельное внимание (как старость в воде?) неудержимо растворялось в его недружественном поведении. — Он вдруг вспомнил теорию Авдотьева, что земля чуть ли не на две трети (видимо, за вычетом гор и раскаленных, куда не ступить босой ногой, пустынь) состоит из дерьма живущих и праха умерших существ. — Растворение, — перевел Перелесов на английский, несколько изменив, русскую поговорку, — мать учения».
«Это так, — вывернул из кресла похожую на корнеплод голову и, как показалось Перелесову, впервые его внимательно рассмотрел пилигрим, — но я бы уточнил: правильное растворение — мать учения. Тебе еще много раз предстоит растворяться, не ошибись. Не из каждого раствора вылезает кристалл. Герхард… он тебе кто?»
«Муж матери», — растерялся Перелесов. Язык не повернулся назвать господина Герхарда отчимом.
«Хорошее родство, — кивнул, отключив в кресле электромотор, пилигрим, — избавляет от ненужных иллюзий. По статистике, каждая седьмая жена рождает ребенка не от мужа. Ты правильно растворился. Кристалл уже лезет. Передавай Герхарду привет».
Если он сам… не растворился, подумал Перелесов, с трудом удерживая катящееся по пандусу к причалу кресло.
У причала на слабой волне покачивался катер с мачтой-подъемником, как понял Перелесов, для кресла заместителя председателя Общества пилигримов.
«Когда у вас перевыборы?» — поинтересовался он.
«Сам как думаешь?» — с высоты подъемника дребезжащий голос пилигрима прозвучал с какой-то архангельской пронзительностью и ветхозаветной мощью.
«Уже состоялись? — пискнул, как мышь, Перелесов. — Или никогда?»
Пилигрим не ответил. Заботливо подхваченное руками стюардов, кресло опустилось на палубу катера. В белоснежных кителях и фуражках с золотыми кокардами они напоминали ангелов. Катер оттолкнулся от причала, развернулся и взял (по гипотенузе) курс на огромную белую яхту, айсбергом стоящую на рейде.
Из Сиднея Перелесов вылетел в Буэнос-Айрес на сельскохозяйственный симпозиум по новым поколениям кормовых семян. В сущности, Земля не так уж велика, думал он, глядя в иллюминатор на ворочающийся под одеялом облаков океан, а когда стемнело — на яркие гирлянды звезд, опутавших самолет, как летящую елку. Над океаном самолет сильно трясло. Земля, вообще, легко вмещалась в отдельную человеческую голову. Индостан, например, самолет пересекал от Гималаев до Мальдив за четыре с половиной часа. Полуостров был похож на вытертое желтое (в отличие от белого пухового океанского) одеяло. Сверху было непонятно, как на этом одеяле поместились почти два миллиарда живых людей? Даже возникали какие-то нетолерантные мысли о прыгающем