«Господин Линдон, вы носите титул барона?» — спросил у него Перелесов, когда они в кольце охраны шли за президентом по весенней набережной Ялты сквозь ликующие, устилающие их путь цветами толпы.
«Нет, — нисколько не обиделся неуместному вопросу Линдон, — я — рожден вне брака, бастард».
«Неужели это до сих пор учитывается?»
«Очень строго, — ответил Линдон. — На вопросы крови прогресс не распространяется».
«Не думаете прикупить домик в Крыму?» — сменил, не поверив вице-премьеру, тему Перелесов.
«И вам не советую, — приветливо помахал рукой радостно скандирующим «Россия! Россия!» девушкам Линдон. — Крым не то место, где следует приобретать недвижимость в ближайшие… — на мгновение задумался, — двадцать лет».
Машина тем временем въехала на стоянку перед рестораном «Царская охота». Охранник открыл дверь, выпустил Перелесова.
Линдон сидел в дальнем углу возле бочек с мочеными яблоками, квашеной капустой, плошек с клюквой и брусникой. Бревенчатую стену над его головой украшали пучки трав. Слегка взлохмаченный Линдон напоминал еще не успевшего состариться лешего, переодевшегося в костюм, чтобы посетить ресторан. Возможно, он был из новой — урбанистической — популяции леших. Увидев Перелесова, Линдон приветливо помахал ему рукой.
— Извините, если нарушил ваши планы.
— Нет проблем. Я был недалеко.
— Надеюсь, не на работе? — по-волчьи, одними зубами улыбнулся Линдон.
— На «Молоте». — Перелесов не сомневался, что Линдон прекрасно знает, где он был.
— Это был лучший завод в СССР, — сказал Линдон. — В девяностом году его укомплектовали самыми современными на то время швейцарскими станками с числовым программным управлением. Их даже не успели смонтировать, продали через год в Индию по цене металлолома, а цеха использовали под склады для сигарет.
— «Молота» нет, — подтвердил Перелесов, — осталась только земля.
— Это точно. Земля, как Пушкин, наше все. Как говорили ветхозаветные пророки, из нее вышли, в нее вернемся. Присаживайтесь, — спохватился Линдон. — Меню, — кивнул на тяжелый в тисненой коже (как в земле) альбом.
— Я не голоден.
— Я тоже, — обвел взглядом стол Линдон. — Но надо что-то заказать. Может быть, выпить?
Перелесов покачал головой.
— Тогда чай, — сказал Линдон официанту. — Заварите Те Гуанинь и принесите ягод, только не кислых. Я пригласил вас… — повернулся к Перелесову.
— Чтобы сообщить пренеприятнейшее известие, — продолжил тот. — К нам едет ревизор?
— В некотором смысле да, — не обиделся Линдон, наоборот, как будто даже повеселел, — только он никуда не уезжал.
— И что же он нарыл на меня, грешного? — Перелесову вдруг вспомнился роман Булгакова «Мастер и Маргарита». Он показался себе Берлиозом, простодушно беседующим с Воландом и одновременно мечтающим, что неплохо бы бросить все к чертовой матери, да и махнуть в Кисловодск. Перелесову тоже мучительно захотелось бросить все и махнуть в Синтру, да хоть… в Парагвай, но он помнил, чем закончился для Берлиоза разговор на Чистых прудах.
— Коллективный ревизор, назовем его так, всего лишь систематизировал и привел в боевую готовность давно известные факты, — ответил Линдон.
— Значит, чистка государственного аппарата, о необходимости которой так долго говорили… не большевики, конечно, а истинные патриоты России (Грибов вместе с городскими крепостниками, мысленно уточнил Перелесов), все-таки свершится?
— Вам бы не приграничными территориями заниматься, а культурой, — засмеялся Линдон. — Изъясняетесь цитатами. Да, свершится. Точечные аресты перейдут в массовые, ожидаются громкие отставки. Кто-то сбежит, кого-то разорят, кого-то возьмут с поличным. Власть будет переформатирована. Вы же сами понимаете, без этого никак.
— Кто понимает культуру, тот понимает будущее, — сказал Перелесов. — Не помню, кто так сказал.
— Вы, — ответил Линдон. — Вы так сказали. В противном случае это изречение было бы в моем списке цитат. Чего вы ждете от будущего, господин министр? И где, по-вашему, начинается культура?
— Помните, — вольно вытянул ноги под столом, нагло задев ботинки Линдона, Перелесов, — в незапамятные времена была такая передача «Спокойной ночи, малыши?»
— Конечно, я смотрел ее в Лондоне и в Израиле. Правда, учитывая разницу во времени, тогда она была в три часа, я после нее не ложился спать.
— Там были очень симпатичные ведущие — милые женщины, добрые мужчины, одного, кажется, звали дядя Володя.
— Помню дядю Володю, — с любопытством взглянул на Перелесова Линдон, — а еще были Хрюша и Степашка.
— Сейчас эту передачу ведет бывший спортсмен — больной парень с опухолью в гипофизе. Ему под пятьдесят, но он продолжает расти, поэтому каждые полгода ложится на операцию, чтобы облучить опухоль и замедлить рост. Его лицо не вмещается в экран, он похож на злого великана из «Игры престолов», ему трудно говорить. По его лицу видно, что он не любит детей, его тошнит от мультиков и сказок. Почему он ведет передачу «Спокойной ночи, малыши»?
— Вы не хотите, чтобы ваши дети смотрели? Извините, — спохватился Линдон, — я забыл, у вас нет детей. Можете не отвечать на вопросы о будущем и культуре.
— В Конституцию вернется понятие идеология? — Перелесову надоело ходить вокруг да около. В последнее время его все чаще охватывало необъяснимое нежелание жить и действовать внутри чужих проектов. Его воле, как атому, было тесно в реакторе. При этом он затруднялся ответить, чего конкретно ему хотелось? Денег? Нет. Власти? Нет. Наслаждений? Опять нет. Свободы и тихой жизни? Пожалуй, но умозрительно и не в первую очередь. Неужели… разнести реактор? Атом первичен, реактор вторичен, значит, атом сильнее реактора. А что, подумал Перелесов, больной не дышит, сердце не бьется. Любая, даже самая дикая и невозможная с медицинской точки зрения попытка вернуть его к жизни — благо. Авдотьев… Где он прячется? Грибов прав, отсчет пошел. А этот парень, покосился на Линдона, предпочитает эвтаназию.
— В духе Россия превыше всего, — кивнул Линдон. — Но вам нечего опасаться. Вы не вор.
— Благодарю за редкий в наше время комплимент, — усмехнулся Перелесов.
Официант принес чайник с Те Гуанинем, расставил на столе ряды чашек, плошки с ягодами.
— Работайте спокойно, — приступил к сложной церемонии переливания чая из одних чашек в другие Линдон. — Концепция развития приграничных территорий должна быть дополнена пунктом об уважительном отношении к культуре, традициям и образу жизни народов сопредельных стран. Желательно введение обязательного изучения их языков в школах, но это можно провести нормативным актом по Министерству просвещения. Нет учителей? Приглашайте из этих стран, не важно, знают или нет русский. Платить будем по закрытой статье. И не беспокойтесь насчет патриотизма. Кампания рассчитана на несколько лет, но, я думаю, закончится быстрее. Сколько продержался военный коммунизм?
— Два года.
— Для истории это мгновение.
— А что потом — НЭП?
— С умным человеком и поговорить приятно, — поднес чашку к губам Линдон. — Видите, я тоже люблю цитаты. Они умнее нас, а главное, избавляют от лишних слов и экономят время. Смердяков и Иван Карамазов давно все обсудили, договорились и сделали. Вы не хуже меня знаете, что будет после того, как правительство разгонят, олигархов пересчитают, Рабкрин реорганизуют, объявят патриотизм государственной идеологией. НТП, если вы любите термины.
— Новая территориальная политика, — легко расшифровал Перелесов.
— Пусть будет так. Я — о сроках.
— Мы все… о сроках, — пробормотал Перелесов.
— Так точно. Человек знает и не удивляется тому, что когда-нибудь умрет. Удивление начинается, если он вдруг узнает, что должен умереть здесь и прямо сейчас. Мы все о сроках, — задумчиво повторил Линдон. — И это изречение отсутствует в моем цитатнике. Вы мне нравитесь, господин министр! Я завидую вам — вы моложе меня, ваши сроки длинные.
— Но вы, если захотите, можете их укоротить, — взглянул в непроницаемые, как лед над темной водой, глаза Линдона Перелесов.
— Напротив, я хочу их удлинить и наполнить новым смыслом. Мы могли бы объединить свои цитатники.
— Ваш цитатник — эталон, канонический, проверенный веками и утвержденный высшими силами руководящий текст, — ответил Перелесов. — А что мой? Жалкий vulgaris неграмотного любителя.
— Похвальная скромность. Как чай? — поинтересовался Линдон.
— Я уже в раю, — отхлебнул из чашки Перелесов.
Те Гуанинь, кажется, тысяча семьсот долларов за килограмм, припомнил он, не самый дорогой чай, мог бы выбрать получше.
— Еще нет, — покачал головой Линдон, — но я готов указать вам путь и дать совет.
— Дорожная карта в рай стоит дорого, — заметил Перелесов. — Не расплачусь.
— Я бы рекомендовал вам Алтай — чистый воздух, здоровый климат, прекрасная природа. Вы совершенно правильно притормозили контракт с китайцами, можно сказать, угадали монаршую волю. В телеобращении к народу после инаугурации президент поддержит вашу позицию, назовет вас верным сыном великой России. Ну а те, кто лоббировал сделку, пойдут по этапу. Алтай будет защищен ракетным поясом, возможно, продержится двадцать-тридцать лет, но в перспективе уйдет. Я лично выбрал Северо-Запад. Там появится вполне жизнеспособная республика по образцу Скандинавских стран.
Русский, наряду со шведским и финским, даже останется государственным языком. Питер решено не включать. Судостроение, энергетику, химию переведут на европейские стандарты, сам город объявят вольным, как когда-то Данциг. В общем, живи да радуйся, вот она, русская Европа, — на блюдечке! Мечта Петра Великого сбылась!
— А Москва? — поинтересовался Перелесов.
— Первое время — столица расползающейся конфедерации, но без реальной власти и денег. Потом — город мигрантов, ислам, мечети, курбан-байрам и все такое. Собственно, и наша НТП — не на века. Временный заслон, пауза, последний шанс Запада против Востока. Пока противостоящие желудки будут переваривать Россию, возможно, удастся что-то придумать, вставить лом в колесо истории. Но этим будут заниматься другие люди. Наш с вами горизонт — НТП.