— Раньше любила, потому и тут, — ответила Маша. Саша театрально вздохнула, откровенно демонстрируя неприязнь к прозвучавшим словам. Выждав минуту, она присела на край кровати и решила сменить тему:
— Я здесь второй раз. Осталось сидеть полгода — она убрала длинные волосы, обнажив изящную шею и маячок. В металлическом круге изумрудным светом горела цифра «183». — Первый раз попала сюда, когда мне было двадцать три: меня пытались изнасиловать на улице. Правда, мне тогда удалось сбежать. Пришла домой, рассказала всё родителям. А они… — Саша опустила голову и чуть тише продолжила. — Они меня не приняли. Обвинили в том, что я сама виновата в случившемся. Якобы слишком легкомысленная. Отправили сюда на перевоспитание.
— А второй раз? — спросила Лиза.
Саша безжизненно махнула рукой в сторону, опустила голову и пробурчала что-то отдалённо похожее на «да по накатанной». На серое платье упали и растеклись чёрными пятнами крупные слёзы. Лиза растерянно перевела взгляд на Марго и Машу. Судя по их лицам, происходящее с Сашей их мало беспокоило.
— Маша тоже здесь второй раз, — взяла слово Марго. — Ей сидеть ещё год.
— А Марго у нас старожил — четвёртый раз в Ферре, — перехватила Маша.
— Четвёртый? — удивилась Лиза. Марго ехидно улыбнулась:
— Ага, следующий год — юбилейный.
— Но… почему? Как? Кто? — недоумевая, вопрошала Лиза.
— Да разве упомнишь всех мужиков, которым не дала! — Марго громко засмеялась. Саша и Маша робко её поддержали. Лиза не унималась:
— Как же так получается, что вы снова и снова сюда попадаете?
— А виной эта штучка, — Марго постучала ладонью по загривку. — Для мужиков это — как клеймо проститутки. Не понравишься кому на свободе, нахамишь или пошлёшь куда подальше, тут же настучит на тебя. «Повторным» в Джайкате даже слово не дают сказать, ссылают сразу в Ферр.
— Получается, все всегда возвращаются сюда?
Марго со вздохом поднялась с кровати и подошла к Лизе:
— Есть женщины, которым везёт…
— А есть мы! — закончила за неё Маша.
Девушки звонко рассмеялись и разбрелись по камере, занимаясь каждая своим делом: Саша склонилась над умывальником, удаляя следы прошедшего сна; Марго, распустив волосы, принялась расчесывать их пальцами, словно гребёнкой; Маша же, справив нужду, застилала кровать. Через некоторое время зазвучала сирена.
— Завтрак, — отвечая на немой вопрос Лизы, констатировала Саша.
Решетчатые двери камер по очереди распахивались, порционно выпуская в коридор заключённых. Лиза вышла вслед за Марго и прежде, чем направиться в столовую, остановилась и осмотрелась. Второй этаж Ферра полностью состоял из камер, размещённых по кругу друг за другом. Окон и дверей здесь не было. Только одна лестница, убегающая на этаж вверх и вниз. Столовая находилась этажом выше и занимала всю его площадь. Те два гигантских круглых окна, что Лиза видела снаружи, располагались именно здесь. Кроме череды столов и скамеек, здесь протянулась длинная линия раздачи блюд и стояло ведро для параши. Лиза забрала положенный ей завтрак, включавший овсянку, кусок мягкого хлеба и сладкий чай, и вместе с новыми знакомыми присела за столик в углу. Каша выглядела крайне неаппетитно, а на вкус и вовсе была отвратительна. Но измученной голодом Лизе выбирать не пришлось. Поэтому она быстро проглотила завтрак, практически не жуя и отвлекаясь на рассказ Марго об укладе в Ферре:
— Подъём у нас ежедневно в шесть утра: в каждую камеру заходит головастик, проверяет, не сбежал ли кто, не отбросил ли коньки. Потом идём на завтрак и едим очередную кашеобразную бурду. В восемь всех собирают в лекционном классе. Наш дорогой Херр читает лекции о нравственном воспитании и морали.
— Кто-кто?
— Херр. Директор Ферра. На самом деле он Герр, но мы за глаза зовём его Херром. Больно уж он уродливый и на член похож, — девушки захихикали. — Эта пытка длится три с половиной часа, зато потом сразу обед.
— На обеде кормят получше, но тоже особо не разгуляешься, — дополнила Саша.
— С часу начинается рабочий день: обычно это стирка или глажка формы для головастиков. В семь — ужин. После него у нас час тишины: всех загоняют по камерам и запрещают разговаривать. Директор специально это придумал, мол, так у нас есть время «осознать свои проступки и покаяться в грехах». Перед отбоем в десять вечерняя проверка: зайдут опять, пересчитают по головам и уйдут. И так день за днём, пока твои часы на шее не подадут сигнал об окончании этих мучений.
— Бывают, конечно, и исключения, — добавила Саша. — Иногда Херр даёт нам погулять на верхнем этаже или вместо своей нудной лекции включает фильм о нравственном поведении женщин. Но по большей части дело это не меняет. Мы всё равно остаёмся в худшем месте на земле.
— А что за верхний этаж?
— Мы его называем «полянка», — заговорщически прошептала Саша. Лиза непонимающе перевела взгляд с одной девушки на другую.
— Как ты видела, — начала Марго, — снаружи Ферр не обнесён ни забором, ни рвом, ни канавами. Всё потому, что заключённых здесь годами не выпускали на прогулку. У многих из-за этого начались проблемы со здоровьем. И наш дорогой Херр не придумал ничего лучше, чем превратить верхний этаж в прогулочную зону. Он проделал в крыше здания дыру…
— Он буквально снял скальп с этой уродливой головы, — вклинилась Саша.
Марго сделала паузу и посмотрела на блондинку уничижительным взглядом:
— Он проделал дыру в крыше, застелил газоном площадку и теперь выводит нас раз или два в неделю пастись на полянке.
— Звучит не лучшим образом, — резюмировала Лиза.
— Выглядит также, — отозвалась Марго.
— Но мы не жалуемся: это куда лучше, чем нудная лекция лысого Херра.
После завтрака всех заключённых проводили в лекционный класс: большой ярко освещённый зал с высокими потолками и окнами. Напротив входа по центру стояло массивное кресло, обтянутое тёмной гладкой кожей. Высокая изогнутая спинка, прошитая узором из ромбов с внешней стороны, полностью скрывала сидящего в нём человека. Длинные позолоченные ножки в виде рогаток впивались под собственным весом в мягкий ворсистый ковёр.
Напротив кресла по всей свободной площади помещения стояли ряды дешёвых складных стульев. Каждой из женщин предполагалось занять своё место: первые три ряда по десять стульев отводились новичкам Ферра, следующие три ряда — для тех, кто в ближайшие три месяца покинет колонию. Остальные рассаживались в свободном порядке. Лизе досталось крайнее справа место во втором ряду. Расположившись как можно удобнее, чтобы выдержать трёхчасовую лекцию, Лиза обвела взглядом класс и заметила знакомое лицо с мерзкой улыбкой. Директор Ферра выждал, когда гул рассадки утихнет, и заговорил:
— Многие из вас меня знают. Но для новеньких я представлюсь. Меня зовут Герр Альфредович. Я директор колонии Ферр. Места, которое призвано открыть запутавшимся девушкам и женщинам глаза на истину. Направить их на путь просветления. Позволить им познать подлинное предназначение. Здесь, в стенах Ферра, я вам друг, который поможет и рассудит. Который ответит на все ваши вопросы. Тот, кто расскажет, как искупить свои грехи и жить праведно, — он сделал небольшую паузу и продолжил. — И сегодня я поведаю вам, почему женщина — причина страданий нашего мира. И что вы должны делать, чтобы это исправить. Итак, по своей природе все женщины скверны…
Время шло с мучительной неторопливостью. Поначалу Лиза, как и остальные новички, старалась вслушиваться в слова директора и даже уловить их суть. Но монотонный скрипучий голос слово за словом вводил в транс. Сознание расплывалось, голова тяжелела. Раз за разом Лиза ловила себя на мысли, что почти спит.
Постепенно аудитория оживала. Начиная с задних рядов, в порыве вырваться из дремоты девушки стали вести себя более раскованно. Сначала по классу пробежал лёгкий шорох, затем шёпот, а за ними несколько тихих смешков. Для поддержания внимания директор встал и в тон своему голосу стал неспешно прогуливаться вдоль рядов слушающих. На какое-то время этот манёвр действительно сработал. Но не прошло и получаса, как шум возобновился, стоило директору повернуться спиной к слушательницам. К удивлению Лизы, директор никак на это не реагировал и не спешил открыто делать замечания. Он всё так же плавно прохаживался по аудитории, монотонно читая заученный текст. Вернувшись к креслу, он сел и оглядел, будто сканируя, тяжёлым взглядом аудиторию. Уловив движение, он упёрся ладонями в ручки кресла, наклонился вперёд и произнёс:
— Авдеева, встань!
Высокая и худая девушка позади Лизы подскочила на месте и, задержав дыхание, поднялась.
— Сколько ты находишься в стенах этого прекрасного места?
— Девять месяцев и двенадцать дней, Герр Альфредович.
— И что же? За девять месяцев и двенадцать дней ты не выучила, как правильно себя нужно вести на занятиях?
Девушка смиренно опустила голову.
— Подойди ко мне.
Она испуганно посмотрела на остальных девушек. В глазах её читалась мольба, ноги не сделали ни шага.
— Подойди ко мне! — угрожающе повторил директор.
Она осторожно двинулась в его сторону. В это время директор встал и вышел к ней навстречу. Ощущение надвигающейся беды парализовало всех присутствующих. Подойдя к Герру, девушка развернулась к аудитории лицом, стараясь не встречаться с директором взглядом. Он же в свою очередь кружил вокруг неё, как голодный волк:
— В чём основная цель женщины?
— Служение мужчине, — произнесла девушка зазубренный текст.
— Мужчине, — задумчиво повторил директор и потёр подбородок. — А что ещё?
Глаза девушки округлились. С ужасом она смотрела на следящие за разворачивающейся сценой лица. Директор продолжал монотонно ходить вокруг неё. Снисходительным тоном он спросил:
— Ты, вероятно, плохо слушала меня. Так?
— Да, директор, — прошептала девушка.
— Тогда моя обязанность — напомнить тебе, для чего ты рождена, — он резко остановился напротив неё. — Так?
— Да, директор, — чуть не плача, ответила она.