Взглянув на свинцовый куб, я увидел, что тот перестал светиться. Я быстро положил книгу на место, и в эту самую секунду тяжелая стальная дверь бесшумно распахнулась. Из капсулы времени вышел мой дед.
Он занимался раскопками: его бриджи и тужурка покрылись белесой пылью, пыль въелась и в морщинистое лицо дедушки, и в складки его шеи. Подбородок украшала грязно-серая щетина, которой не было шесть часов назад, а рубашка потемнела от пота. Дед выглядел очень усталым, но глаза его радостно поблескивали, а по лицу блуждала довольная улыбка.
На плече у него висел потрепанный рюкзачок, в котором дедушка обычно таскал свои инструменты и записи. Отряхнув пыль с колен, дедушка снял с головы помятую шляпу, обнажив жидкую взъерошенную шевелюру, и направился к столу, развязывая на ходу рюкзак. Я завороженно следил за его узловатыми пальцами — сколько раз эти руки доставали из выцветшего мешка самые невероятные диковинки! Победно хихикнув, дед вытащил из рюкзака нож — тот самый нож — и бросил его на стол. Клинок, звякнув, упал на груду черепков.
Вы, конечно, видели нож. Его фотографировали бесчисленное множество раз, голограммы есть почти во всех музеях мира. Но я тогда увидел его первым.
Дед не успел очистить нож — на тускло-черной рукояти, украшенной тонкой резьбой, засохли комочки грязи, затейливая филигрань серебряного эфеса также была перепачкана, но клинок прямо-таки сверкал холодным, иссиня-металлическим блеском — острый как бритва и прозрачный как стекло.
Быть может, вам доводилось брать его в руки, если вы были в здешнем музее. Там, где клинок заостряется, он прозрачен настолько, что сквозь него можно прочесть самый мелкий шрифт. Ближе к рукояти клинок делается толще и становится немного мутноватым. На клинке выгравирована какая-то надпись, но она стерлась до полной неразличимости. Это очень странно, потому что лезвие крепче любого известного нам вещества, кроме разве что алмаза. И металла, из которого выкован клинок, нет более нигде ни в Солнечной системе, ни во всей Галактике — только одно это истертое лезвие.
Клинок, очевидно, очень древний. Об этом свидетельствует не только стершаяся от времени гравировка пи клинке, но и зазубрины возле рукояти, где исключительно крепкое лезвие истончилось от многократной заточки. Черная рукоять, похоже, поновее самого клинка — судя по довольно четко различимой резьбе, — хотя тоже очень древняя. Дедушка счел, что рукоять изготовлена из какой-то чрезвычайно прочной древесины, возможно, чем-то пропитанной, и что рукоять эту приделали взамен прежней, которая износилась или, быть может, сломалась. Эфес кинжала и заклепки на рукояти — обыкновенное серебро, этот металл только-только начинал входить в обиход в те стародавние времена.
В общем, нож лежал перед моими глазами. Уолтер Тойнби, один из самых авторитетных археологов своего времени, отправился в будущее на машине времени, сконструированной Малесевичем, откопал там нож и вернулся обратно. И этот нож оказался выкованным из металла, о коем наша наука и слыхом не слыхивала.
А спустя три часа Уолтер Тойнби будет мертв. Возможно, в том далеком будущем он подхватил какой-то неизвестный нашей эпохе вирус. А может, виной всему явилось огромное напряжение путешествия во времени, оказавшееся губительным для организма старика, или потрясение от пережитого в том будущем… Как бы там ни было, но дед после возвращения принял душ, потом мы с ним поели вдвоем на кухне — остальные отужинали, не дождавшись нас, раньше; дедушка очень внимательно разглядывал нож, пока ел, но так ничего тогда и не сказал. Он очень устал и хотел спать. Больше он не проснулся.
Отец мой, единственный сын старика Уолтера, унаследовал от своего родителя разностороннюю одаренность. Правда, в отличие от дедушки, папа был человеком практическим и не раз помогал своему прославленному отцу — хотя бы тем, что удачно женился, приумножив благосостояние семейства Тойнби. Если деда интересовали разрозненные осколки древних культур, то папа принадлежал к кругу тех историков, которые стремятся осмыслить цивилизацию как некий сверхорганизм, развивающийся циклически, и пытаются отыскать эти циклы, исследуя эволюцию человека — от первобытных джунглей до нынешних вершин Парнаса. Нет, я отнюдь не намекаю на то, что старик Уолтер не проявлял интереса к синтезу и обобщениям, — он, например, принял фамилию Тойнби[2] потому, что так звали его любимого историка, ученейшего из ученых, который жил и творил в прошлом веке. Настоящая же наша родовая фамилия, если верить письму, найденному среди бумаг деда, славянского происхождения. Если это действительно так, то становится вполне объяснимой долгая и сердечная дружба дедушки с несчастным Малесевичем.
Как бы там ни было, смерть деда повлекла за собой целый ряд событий, приведших в конце концов к результату, который слишком хорошо известен каждому, кто посвятил свою жизнь археологии. Едва иссяк поток соболезнований, как пресса возвестила о сенсационном открытии ученых, занимавшихся исследованием ножа. Все эксперты с поразительным единодушием заявили, что письмена и орнамент, выгравированные на клинке, не похожи ни на одну из известных человечеству знаковых систем. Зайдя в тупик, языковеды передали нож металлургам и ботаникам с тем, чтобы те определили голубой металл, из которого выковано лезвие, и дерево — если это вообще дерево, — из которого сделана рукоять.
Стоит ли продолжать? Шумиха тогда поднялась невообразимая. Каждый из экспертов считал обычно правым только самого себя, потому свара между учеными была вполне предсказуемой. Однако ясно было и то, что на сей; раз ученым придется прийти к единому мнению, которое, быть может, откроет совершенно новые горизонты перед человечеством.
Физически и химически голубое вещество клинка — металл, но такого металла наука не знала, более того — не могла вообразить. Когда химики с величайшим трудом отпилили крохотный кусочек лезвия, оказалось, что такого элемента в периодической таблице нет. Физики исследовали образец рентгеновскими лучами и спектрографами — с тем же результатом. Чем больше экспериментов они проводили, тем больше запутывались, поскольку рано или поздно очередной опыт опрокидывал все выдвинутые на основе предыдущих изысканий гипотезы.
В конце концов после многочисленных и разносторонних исследований ученый мир пришел к мнению, которое считается наиболее достоверным и по сей день: голубое вещество, из которого сделан клинок, скорее всего является одним из хорошо известных металлов — однако молекулярная и атомная структура его изменены неизвестным современной науке методом; собственно, возникло новое состояние вещества.
Отчет ботаников немногим отличался от выводов физиков. Рукоять определенно деревянная, и материалом для нее могла послужить древесина какого-либо тропическою растения — но древесина эта подвергнута загадочной обработке, в результате которой получилось нечто абсолютно новое для нашей планеты.
На этом первый штурм и закончился. Когда эксперты, отчаявшись, развели руками, осада пошла с другой стороны. Нож вернули моему отцу, и тот сделал его центральным экспонатом музея эволюции человеческой культуры Тойнби, организованного им в том самом университете, где в свое время преподавал Малесевич. Нож и поныне находится там.
Однако все знали, что старик Уолтер нашел эту вещицу в будущем. А это означало, что в каком-то из предстоящих веков человечество создаст некую науку, которой будет по силам изобретение неслыханных дотоле веществ вроде голубого металла. Причем металл этот в будущем станет настолько распространенным, что из него начнут делать ножи.
Между тем одни лишь электрические свойства голубого металла были таковы, что некая солиднейшая электротехническая компания предлагала папе за ножик целое состояние.
Короче говоря, ученые решили отправиться в будущее — с тем, чтобы выведать у грядущей цивилизации ее секреты и с выгодой для себя использовать их в наше время.
И начались эксперименты с путешествиями во времени. Вновь вытащили на свет Божий записи Малесевича, опубликовав их для широкой публики; дедову машину времени разбирали и собирали раз десять; Балмера разрывали на части промышленные лаборатории, университеты и разные спекулянты, одержимые идеей ухватиться за хвост будущего, — все желали заполучить его в качестве консультанта. Машины времени строили все кому не лень — и сотни людей один за другим исчезали в будущем. И один за другим возвращались обратно с пустыми руками. В будущем голубого металла не оказалось.
Отчаявшись решить загадку ножа, ученые попытались усомниться в правдивости Уолтера Тойнби, объявив его мистификатором, — но клинок-то существовал! И обладал фантастическими физическими и химическими свойствами!
Остывшие было страсти вновь накалились, и все вернулось на круги своя. Мой дедушка-археолог отправился в будущее, провел там раскопки и вернулся с ножом. А что, если Тойнби откопал в будущем остатки какого-нибудь космического корабля-пришельца, о котором человечество этого будущего просто не знало? Археология обнаружила нож. Вся наука его возжаждала. Значит археологи обязаны отыскать загадочный металл еще раз.
Так археология превратилась, говоря языком популяризаторов, в «материнскую науку» со множеством «дочерних» специализаций, которая безраздельно правила другими науками, выродившимися в угодничающих своей госпоже рабов. Археологи были в фаворе и наслаждались своим положением.
Я рос именно в подобной атмосфере. Сначала дедушка разбудил во мне интерес к загадкам прошлого и увлек романтикой археологических поисков. Затем уже весь мир признал археологию наукой наук, которой суждено открыть неведомые новые миры. Так удивительно ли, что я пошел по стопам деда?
Здесь я позволю себе заметить, что отец и дед, которым вовсе не требовалась вселенская встряска для того, чтобы посвятить себя определенному занятию, принадлежали к той категории людей, что не теряют голову, когда на них обрушивается всеобщее признание. Уж лучше бы они не выдержали испытания славой!