ченной. Друг для друга мы смогли сделать только одно – создать атмосферу, наполненную заботой и поддержкой, и продолжать идти вперед, пока грозовые тучи над нами окончательно не развеются.
Случались моменты, когда напряжение ощущалось особенно сильно.
– Мне нужно уехать, – сказала Элиза, – мне нужно какое‑то время побыть одной, чтобы подумать, позаботиться о себе и восстановиться.
Я согласился и позвонил менеджеру курорта на Карибских островах, где мы отдыхали в более счастливые дни.
– Конечно, – пообещал он, – мы о ней позаботимся.
Было тяжело видеть, как она уезжает, но ей на самом деле было это нужно. А благодаря ее видеозвонкам по фейстайму много раз на дню я мог наблюдать, как ее лицо вновь становится прежним, как спадает напряжение. Карибская магия работала.
Конечно, было бы слишком просто сказать, что смена декораций все исправила, но она дала такую нужную дозу оптимизма.
Что касается меня, то были такие дни, особенно когда я был один, когда мне было трудно встать с постели и мною полностью овладевали негативные мысли: ну вот и все, я выдохся, просто нападение забрало у меня слишком много, может, оно еще продолжает убивать меня, медленно, несмотря на то что кажется, будто я так чудесно восстановился; может, нож проник внутрь меня и сейчас продвигается к сердцу… Однако мне хватало сил отбрасывать такие мысли. Я стал задумываться, не уехать ли и мне.
До нападения я по много раз в году летал в Лондон, чтобы побыть с семьей и старыми друзьями, а также чтобы издавать свои книги. Теперь я не знал, как можно будет это осуществить. Мои родственники переживали за мою безопасность. Я понимал, что каждого из них придется убеждать. Поэтому я сделал то, чего не делал уже очень долгое время. Я написал электронное письмо отвечающему за внешние контакты офицеру из Отдела специальных операций Скотленд-Ярда.
Когда‑то Отдел специальных операций, сотрудники которого ходили в штатской одежде, входил в состав Службы столичной полиции Лондона и обеспечивал охрану политикам и другим людям, которым предположительно могла угрожать серьезная опасность. Отдельно от него существовало Отделение королевской защиты, осуществлявшее охрану королевской семьи. Постоянно имело место не (очень) сильное необходимое дружеское соперничество между этими двумя подразделениями. Однако теперь их объединили под единым началом, превратив в Специальное подразделение охраны, сокращенно RаSP. Вот уже много лет их позиция в отношении меня была следующей: если вы прибываете с частным визитом, наше участие не требуется. Если же вы приезжаете на какое‑то официальное мероприятие, мы будем вас сопровождать. Так что, когда выходили мои книги и я проводил связанные с этим публичные мероприятия в Лондоне или где‑то еще, к примеру, на фестивале литературы и искусства в Хее, со мною были сотрудники подразделения охраны, и, оставаясь практические незаметными, они заботились о том, что нужно. Однако в других случаях моя жизнь находилась в моих собственных руках.
Вот что я написал им: “В свете произошедшего я бы хотел поинтересоваться, какой будет ваша позиция в случае моего приезда в Лондон”. Я получил мгновенный ответ, в нем выражалась искренняя обеспокоенность моим здоровьем, говорилось, какой ужас испытали все в Скотленд-Ярде по поводу того, что случилось, и сообщалось, что решение будет приниматься комитетом МВД, который решает, кто получает охрану и на каком уровне. RаSP подаст мой случай на рассмотрение в комитет сразу же, как только это будет возможно.
Решение было принято приятно быстро. Как мне сказали, комитету не понадобилось много времени, чтобы анонимно прийти к согласию о том, что на территории Coединенного Королевства я должен снова получать полную круглосуточную вооруженную охрану. Выделенная Coединенным Королевством группа охраны встретит нас с Элизой у самолета и будет с нами все время, пока мы не сядем на самолет обратно. В моей семье все были довольны. Я был глубочайшим образом благодарен Coединенному Королевству за его готовность меня защищать. И все же это ощущалось так, словно меня унесло обратно в прошлое, из которого я сбежал двадцать лет назад, когда оценка “уровня угрозы” упала до отметки, когда дальнейшая охрана совершенно не представлялась необходимой. Ну что, мне не оставалось ничего, кроме как испытывать благодарность. И я был благодарен.
– Хотим вас успокоить, – сообщили мне. – Нам не известно о какой‑либо угрозе в отношении вас на территории Британии. Но проблема в том, что всегда может найтись какой‑то одинокий сумасшедший, нам трудно держать их всех на своих радарах.
Такое одновременно успокаивающее и не дающее успокоиться заявление.
Меня беспокоило другое. В те прежние скверные дни некоторые авиакомпании боялись меня перевозить. Бывали трудности и с поиском жилья. Если хоть что‑то из этих прошлых неудобств вернется, мне будет очень сложно перемещаться. Однако что‑то изменилось. Никаких проблем у авиакомпаний не возникло, отели были готовы с охотой принять нас, страна широко распахивала нам свои объятия. В сознании общественности страх сменился любовью. А это означало очень многое.
В четверг 23 марта 2023 года мы приземлились в Лондоне, где нас с улыбкой на лице встречал Барри, начальник предоставленной нам группы охраны. Я сразу же почувствовал, что нахожусь в привычной обстановке, и испытал облегчение. Я уже знал, как это бывает. Все члены моей семьи и друзья тоже это знали и радовались тому, что мне обеспечивают безопасность. Для Элизы же это было несколько сложнее. У нее не было воспоминаний о тех прежних скверных днях, и ей – это можно понять – было совсем нелегко оказаться в окружении вооруженных офицеров, которые указывают ей на бронированные машины и говорят: не открывайте дверь сами, она слишком тяжелая, мы вам ее откроем. Окна в машине тоже не открывались, поскольку были сделаны из пуленепробиваемого материала и были не менее двух с половиной сантиметров толщиной.
Я попытался как‑то разрядить обстановку.
– Представим, будто мы настолько богаты, что у нас несколько личных водителей, – рискнул пошутить я.
– Нет, – ответила она, – это ничего общего с этим не имеет.
– Или мы можем подумать о том, сколько денег сэкономим на такси через Uber, – продолжил я.
Она посмотрела на меня. Я знал этот взгляд. Он означал: перестань быть идиотом. И я перестал. И через несколько дней она немного привыкла к этому.
На этот раз все обстояло по‑другому. В те прежние скверные дни они хотели, чтобы я стал “невидимым”, так что им не нравилось, когда я хотел отправиться куда‑то в публичное место (вроде ресторана), а если я направлялся навестить родственников или друзей к ним домой, то один или два сотрудника охраны тоже сидели вместе со мной внутри помещения. Также присутствовало постоянное невысказанное осуждение, оно исходило не от членов охранявшей меня группы, а от их начальства: растиражированное таблоидами представление, что в своих проблемах виноват я сам и что теперь на меня тратятся слишком большие деньги. На этот раз отношение было гораздо более дружелюбным. Я могу ходить туда, куда посчитаю нужным, а они обо всем позаботятся. А когда я ходил к кому‑то в гости, охрана ждала снаружи. Я не просто ощущал себя в безопасности. Я чувствовал, что меня ценят.
Те десять проведенных в Лондоне дней были насыщены эмоциями для всех. Милан навестил меня и сказал:
– Ты выглядишь гораздо лучше, чем при нашей последней встрече.
Да, не соглашался я, но это было пять месяцев назад, и после этого ты все время видел меня во время звонков по фейстайму.
– Это не одно и то же, – ответил он.
Самин чувствовала то же самое. В последний раз мы были с ней вместе семь месяцев назад, в травматологическом отделении больницы в Эри, когда я был совсем слаб и плох. Для нее тоже видеть меня во плоти было “настоящим”, тем, чего не могут передать цифровые изображения. И огромной радостью было увидеться с моей маленькой внучкой Роуз и со старыми друзьями. А еще было приятно видеть, что “Город Победы” представлен везде и повсюду, и услышать лестные отзывы о нем от друзей.
Элиза получила экземпляр последней британской верстки своего романа. На последней странице, где пишут благодарности, я обнаружил следующие слова:
Салман, пусть наша любовь покажет этому невозможному миру, что невозможного нет. Я люблю тебя всем сердцем, люблю каждой историей, которая когда‑то жила во мне и которая еще появится из меня на свет. Салман, ты – моя радость, мой дом, моя мечта и мое чудо – Навсегда.
Это было самое прекрасное признание в любви, которое я когда‑либо читал, а тем более получал.
К тому моменту, когда мы вернулись в Нью-Йорк, я думал, что довольно четко понимаю, на чем мне следует сосредоточиться в жизни, данной мне как второй шанс: на любви и на работе.
После долгого молчания я вновь активировал свой аккаунт в Твиттере, чтобы способствовать продвижению “Города Победы”, делиться отзывами и тому подобным. Однако Твиттер – отравленный колодец, стоит лишь опустить в него ведро, и вычерпаешь положенную тебе долю грязи. Столкнувшись с мнением оксфордского профессора, считавшего, что люди, защищавшие меня, одержимы “неолиберальной идеей свободы слова”, я мог просто пожать плечами. Но звучали и различные высказывания со стороны мусульман, радовавшихся тому, что со мной случилось: они надеялись, что я потеряю и второй глаз, и сравнивали меня – теперь одноглазого – с Даджалем, одноглазым “лжемессией” исламской демонологической традиции, который сначала будет притворяться пророком, а после заявит, что он и есть Бог. И вот я “разоблачен”, меня проинформировали, что Даджаль – это я. А еще я выглядел покореженным, был ужасен, словно монстр, и далее в том же духе. Не было необходимости впускать весь этот мусор себе в голову. Он не имеет ничего общего ни с любовью, ни с работой. С радостью и без тени сожаления я удалил Твиттер со своего телефона.
Я продолжал размышлять о конфликте историй, который так долго определял мою публичную жизнь – в одной обо мне говорится с уважением, в другой же – с отвращением, – и начал понимать, что этот конфликт следует рассматривать как часть глобальной войны историй, от которой страдаем мы все. 13 мая 2022 года американский ПЕН-клуб инициировал в ООН уникальную международную писательскую конференцию, на которой писатели собрались, чтобы обсудить, какой наилучший ответ они могут дать мировому кризису