– Раз ПСА такой низкий, то этот главный уролог, скорее всего, прав, это воспаление, вызванное инфекцией мочевыводящих путей.
В любом случае, продолжил он меня обнадеживать, даже если это рак, рак простаты поддается лечению, и мне не стоит беспокоиться, что мы потеряем время, пока ждем второго МРТ.
– Он распространяется очень медленно.
Так я остался в подвешенном состоянии.
Все продвигалось леденяще медленно. Спустя три недели у меня был очный прием у Доктора У-2 – и вот оно опять, подумал я, нагнитесь, раздвиньте ноги, лубрикант, резиновые перчатки, оох. Еще оох. И еще оох. И… все позади.
– Правда? Никакого шарика? Ничего?
– Ничего.
– Это же хорошо, правда? Раз нет шарика, нет и рака?
– Это хорошо.
– Значит это было воспаление, вызванное инфекцией мочевыводящих путей?
– Думаю, да.
– И теперь обо всем этом можно забыть?
– Что ж, – сказал Доктор У-2, опуская меня на землю, – нам нужно подождать еще несколько недель и снова сделать МРТ. Если там все будет чисто, возможно, не нужно будет брать биопсию иглой.
Биопсия иглой подразумевает, что мои задранные вверх ноги широко разведут и зафиксируют специальными подпорками. Иглу будут вводить через промежность. Вся процедура продлится около десяти минут. И будет крайне неприятной.
– Надеюсь, это не понадобится, – потухшим голосом сказал я.
Я почти никому не рассказывал об опасениях, связанных с простатой. Это пока что не рак, решил я, а слово на букву “Р” совершенно точно посеет панику в семье. Не нужно, чтобы они паниковали раньше, чем появится что‑то, из‑за чего стоит паниковать. Я поделился этим с Элизой. Но от остальных предпочел держать в секрете.
Второе МРТ провели в декабре, спустя пять недель после осмотра у Доктора У-2 и спустя два месяца после получения заключения предположительно рак. На этот раз исследование было чистым. По шкале от 1 до 5 я меня на этот раз оценили на единицу. Никаких шариков. У меня нет рака простаты. Вселенная не была настолько жестокой, хотя ей и понадобилось два долгих месяца, чтобы сообщить мне об этом. Тогда я все рассказал Самин. Она очень сердилась, что я не поделился с ней этим раньше.
Еще в октябре, через неделю после того, как мы переехали в Сохо, у Милана и Элизы, у обоих был положительный тест на ковид. Мой был отрицательным, но ни он, ни она не могли находиться со мною рядом. В течение недели я полагался на друзей, снабжавших меня едой и всем необходимым. Чередование хороших и плохих новостей продолжилось. На следующее утро после того, как Милан и Элиза получили положительные тесты, у меня был назначен прием у ухогорлоноса, который должен был проверить, как заживают глубокие раны у меня на шее. (Я думал о нем как о Докторе УГО, словно он был ожившим древним деревом из “Властелина колец”.)
– Хорошие новости, – провозгласил Доктор УГО, – все выглядит хорошо. Отлично залечилось.
В тот день впервые за семь с половиной недель я смог побриться (аккуратно). Это казалось громадным шагом вперед. Однако в тот же день я посетил кардиолога. Доктор Сердце захотел еще раз просканировать область под моим правым легким. Сканирование показало, что жидкость, которую мне откачивали в больнице в Эри, скопилась вновь. На следующий день в восемь утра мне провели процедуру, чтобы ее дренировать. В этот раз ее накопилось даже больше, чем в первый: более тысячи кубиков. Уровень белка в моей крови был очень низким, что было результатом серьезной кровопотери и, как мне сказали, могло стать причиной скопления жидкости. Мне прописали диету с высоким содержанием белка и велели прийти через пару месяцев на повторное сканирование.
– Если жидкость накопится снова, – сказал Доктор Сердце, – будем думать дальше.
Это прозвучало угрожающе.
Через пять дней у Элизы тест был отрицательный, и я испытал громадное облегчение, когда она вернулась на Мерсер-стрит. Тесты Милана оставались положительными еще пять дней. Еще до того, как он вернулся, я получил одну очень хорошую новость.
Медицинский прием, которого я больше всего страшился, касался моего глаза. Он состоялся 10 октября, в тот же день, что и первое МРТ, то самое, которое показало, что у меня может быть рак простаты, так что я был не в лучшей форме. Когда я был в Раске, меня приходила проконсультировать известный окулист, доктор Ирина Белински, и мой глаз все еще был раздут, хотя и находился уже за зашитым веком. (Я называю ее настоящим именем, поскольку она оказала на меня огромное эмоциональное воздействие, работая с этой, самой страшной из моих ран; никакого Доктора Глаз, когда речь идет о ней.)
– Мы должны дождаться, когда спадет отек, – сказала она тогда, – после этого можно будет выбирать, как дальше действовать.
Я ужасно боялся этого выбора. Я попросил Элизу пойти со мной на этот прием. Мне было нужно, чтобы кто‑то держал меня за руку.
Доктор Белински осмотрела глаз.
– Отек спал, – заключила она, – теперь веко сможет закрываться само. Так что, если вы хотите, я могу прямо сейчас разрезать нитки.
– Это больно? – спросил я совсем по‑детски. – Надеюсь, что вам не придется потом снова накладывать швы, потому что это на самом деле очень болезненно.
– Они вам больше не понадобятся, – ответила она, – не переживайте.
Иссечение нитей прошло быстро, и глаз тут же почувствовал облегчение, по крайней мере он вернулся в естественное состояние.
– Теперь у вас есть три возможности, – объясняла доктор Белински, – есть три пути, по которым вы можете идти дальше. – Возможность номер один: мы ничего не делаем. Если глаз находится в покое, нет воспалений, нет какого‑либо дискомфорта, мы можем оставить все как есть.
– Возможность номер два: мы можем изготовить для вас керамический глаз. Он будет высочайшего качества, будет полностью совпадать по цвету с вашим другим глазом и будет подогнан, чтобы перекрывать покалеченный глаз. Будет выглядеть очень естественно. Некоторым людям такие глаза очень нравятся, другим кажется, что это неудобно.
– Возможность номер три – удалить глаз. После этого нужно будет подождать примерно шесть недель, чтобы глазница зажила. Потом вам сделают протез, искусственный глаз. Очевидно, что это самый радикальный вариант.
Я был благодарен ей за четкость объяснений и сразу же понял, какую возможность предпочту.
– Я никогда не мог носить контактные линзы, – признался я. – Меня бесит одна мысль о том, что придется вставлять какие‑то предметы себе в глаза, а потом доставать их оттуда и делать так каждый день. Что касается возможности номер три… Честно признаться, после всех хирургических вмешательств, что я пережил, меня совсем не прельщает перспектива еще одного. Поэтому, если существует возможность сделать что‑то с глазом, избежав операции, я воспользуюсь ею. Я выбираю вариант номер один. Не будем ничего предпринимать.
– Я только хотела удостовериться, что вам так удобно, – согласилась доктор Белински. – Вам нужно будет продолжать каждый день наносить на глаз мазь эритромицин.
– Мне удобно, – ответил я. – И да, я буду наносить мазь.
– Хорошо, – сказала она, – только помните, что это решение не навсегда. Если через год, через два года, через пять лет глаз воспалится, возвращайтесь, и тогда мы с вами – если понадобится – выберем другую возможность.
У меня словно камень с души свалился. Мне снились кошмары о том, как мой глаз удаляют из моей головы, это было похоже на сюрреалистический фильм “Un chien andalou”, “Андалузский пес”, Луиса Бунюэля и Сальвадора Дали, в котором облако, пересекающее полную луну, превращается в бритву, рассекающую насквозь человеческий глаз. Ничего не предпринимать звучало для меня прекрасно. Элиза увидела, как мои брови от напряжения поползли вверх, и сжала мою руку.
– Хорошо, милый, – сказала она, – мы так и сделаем.
Спустя два дня я должен был прийти вновь, чтобы мне в левый глаз сделали укол против макулярной дегенерации.
– Позаботьтесь об этом глазе, доктор, – сказал я, – это все, что у меня осталось.
Такова – по крайней мере на настоящий момент – история моего глаза (глаз).
Появилось чувство, что наш мир стал чуть менее изолированным. Милан освободился из ковидного заключения, и мы снова стали выходить в свет. Элиза поняла, что может оставить нас вдвоем смотреть “Элвиса” База Лурмана и отправиться на день рождения подруги. Губернатор штата Нью-Йорк Хэти Хочул позвонила мне выказать сочувствие и солидарность, что было очень мило с ее стороны. Нас навестило несколько моих самых старых и верных друзей, некоторые из них прибыли из самого Лондона. И все они были потрясены тем, как хорошо я себя чувствую. Я никому не рассказал о кочках и колдобинах на дороге к здоровью (или на моей предстательной железе).
Мы смотрели в интернете прямую трансляцию мероприятия, организованного в мою поддержку в Британской библиотеке в Лондоне. К этому моменту подобные мероприятия уже прошли в Торонто и в Дании, не считая самого первого, того, что прошло в Публичной библиотеке Нью-Йорка. В разговоре с Миланом я пошутил, что все эти сборища напоминают поминки:
– Когда я умру на самом деле, ничего такого происходить не будет, поскольку все это уже было.
Милану эта шутка не показалась смешной, и я не стал говорить ему, что происходящее напомнило мне забавную историю из жизни Бертрана Рассела, которую он описывает в автобиографии. Во время поездки в Китай он попал в больницу, но новость добралась в несколько преувеличенном виде, в прессе, появились уведомления о его смерти, и все газеты напечатали некрологи, которые он читал на больничной кровати в китайской больнице, когда ему доставили газеты.
Конечно же, я был тронут этими потоками любви и поддержки. Меня также радовали результаты некоторых медицинских обследований, которые я проходил. Общий осмотр хирурга, к примеру, показал, что все колотые раны у меня на груди и в области живота зажили. Было приятно это слышать. Однако впереди меня ждали новые кочки на дороге к здоровью.