Пучеглазый замолк, поняв, что перегнул палку.
Мы вышли во двор отделения милиции — не через основную дверь, а через заднюю, служебную, незаметную такую — и майор посадил нас в «москвич» с синими милицейскими полосками, причем сам сел за руль.
— Давно пора машину менять, — проворчал он, включая зажигание. — Хоть бы «жигуль» выделили, так ведь нет! А ведь мы в Москве не из последних вон за какую важную территорию отвечаем!
Надо сказать, машина включилась сразу же, мотор работал ровно и спокойно. Но майор не спешил трогаться с места. Достав карту Москвы и какие-то справочники, он стал внимательно их изучать.
— Госпитальный Вал, говорите? — пробормотал он. — Какое там у нас отделение милиции? Ага, вот это. И находится… Ага, все ясно.
Удовлетворенный, он тронул машину с места, и, когда мы выехали со двора на прямой участок улицы, заговорил, не оглядываясь — наблюдая нас через зеркальце заднего вида.
— А теперь, пацаны, нарисуйте картинку, что это за нож и почему он такой ценный.
— Это нож Сент-Экзюпери! — сразу сообщил Димка. — И этим ножом он починил самолет, когда попал в аварию, которая описана в «Маленьком принце»!
Майор присвистнул.
— Крепкая история, — сказал он. — И как же этот нож залетел в Москву?
— Кода Сент-Экзюпери был корреспондентом в нашей стране, — взялся объяснять я. — И подарил этот нож одной француженке, которая, вообще-то, советская гражданка чуть не с семнадцатого года, потому что решила остаться здесь.
Хоть объяснение и получилось несколько путаным, но майор все понял.
— Ладно, едем к этой француженке, — сказал он. — Только по пути в местное отделение милиции завернем, выясним, шпана вы или нет.
И мы покатили по улицам Москвы. Майор молчал, а мы не решались при нем разговаривать, хотя нас и мучили загадки, на которые мы не находили ответа и которые очень хорошо было бы обсудить. Например, кто такой Пучеглазый, если он так по-хозяйски держался в милиции и плел самое наглое вранье, считая, что все должны ему верить на слово? И почему майор явно недолюбливал Пучеглазого, при том. что не хотел напрямую высказывать свою неприязнь? И что это за справка, за которой мы едем? То, что майор повез нас, чтобы переговорить с кем надо, и чтобы со справкой не было никаких проблем, понимали даже мы.
Мы свернули на Садовое, потом на Ульяновскую, и через Золоторожский Вал покатили к Госпитальному. Но до дома Мадлены Людвиговны мы не доехали. Майор свернул куда-то вбок, и мы оказались у местного отделения милиции.
— Подождите меня здесь, пацаны, — сказал он. — И не шалите в машине.
Едва майор исчез в дверях отделения милиции, как мы заговорили наперебой.
— Этот Пучеглазый… он ведь не просто так! — выпалил Юрка.
— Он стукач! — заявил Димка. — Он стучит в КГБ обо всем, что происходит на толкучке, и за это ему позволяют вертеть свои дела!
Как видите, мы умели разбираться в той жизни и «считывать ситуацию», несмотря на наш малый возраст.
— Главное, что майор за нас — стукачей никто не любит!.. — сказал я.
— Слушай, ну, ты меня убил! — сказал Юрка. — Ты молодчина! Как ты стоял за Седого, когда, это, свои показания давал — я бы на твоем месте умер со страху!
— Да, Ленька молодец! — подхватил Димка. — Даже у Пучеглазого челюсть отвалилась!
— Ну, и что теперь будет? — спросил Юрка.
— Умоют Пучеглазого! — сказал Димка. — Если он действительно зарвался и хотел нож за валюту иностранцу продать — его КГБ в две секунды вздернет, само, у милиции забрав!
— Но это ещё надо доказать… — пробормотал Юрка.
— Чего доказывать? — влез я. — Раз Седой сказал, что это так — значит, это правда! Седой все четко видит, и зря болтать не станет!
— Ага! — добавил Димка. — Вон как Пучеглазый сразу заткнулся! А ведь как пыхтел, какую волну гнал! А тут чуть в штаны не наложил! Все точно, зарвался мужик! Что называется, жадность фраера сгубила!
Тут из отделения милиции появились наш майор и другой милиционер местный, как мы поняли. Они оба пытались сохранять серьезность, но при этом у них периодически прорывался смех.
— Здорово, пацаны! — сказал местный милиционер, садясь в машину. Значит, это из-за вас такой шухер поднялся? Что ж, показывайте, куда ехать.
— Вон туда, — показали мы. — Дом почти на середине улицы.
Майор тронул машину с места, а местный милиционер потер руки.
— «Вологда», говоришь? Натуральная?
— Натуральней не бывает, — усмехнулся майор. — Подполковник, в отставке. Сейчас, понимаешь, по другому профилю старается.
— Вроде, полезные люди — вертухаи, — заметил местный милиционер. — А все равно всегда приятно умыть, особенно тех, кто на своих стучит и своих подставляет.
Мы слушали, затаив дыхание. Нам ведь было известно, что «вологдой» называют на жаргоне лагерную охрану. А если Пучеглазый был подполковником значит, он мог целой тюрьмой или частью лагерной зоны заведовать! А теперь, значит, он доносит обо всем, что происходит на «черном рынке», и за это ему позволяют вертеть свои делишки. Судя по словам местного милиционера, Пучеглазый стучит не только на спекулянтов, но и на милицию, если она где-то чего-то недоглядела или где-то не доработала. Во всем мы разобраться не могли — за короткими репликами, которыми обменивались милиционеры, для нас вставал целый мир очень особых и очень сложных, очень взрослых отношений, своя система ценностей, которую мы, в силу недостатка жизненного опыта, не могли постигнуть до конца. Но нам было ясно, что Пучеглазый каким-то образом «достал» милицию, и что милиция стала теперь нашим союзником, чтобы отыграться на Пучеглазом за все.
Вот так мы подъехали к дому Мадлены Людвиговны и зарулили во двор, к самому подъезду.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯПРИНЦ НА СВОБОДЕ
Надо сказать, что Мадлена Людвиговна и Шарлота Евгеньевна перепугались чуть не до полусмерти, увидев нас в сопровождении милиции. Что до Гиза, то он сначала радостно запрыгал вокруг нас, потом увидел милиционеров, присел и стал очень внимательно разглядывать их форму, чуть склонив голову набок и поблескивая своими яркими глазами.
— Мон дью!.. — ахнула Мадлена Людвиговна. — Что происходит?
— Вы только не волнуйтесь, — быстро заговорил я. — Все в порядке, и нож мы скоро вернем. Там просто… В общем, надо, чтобы вы тоже были свидетельницами.
— Позвольте, я объясню, — сказал майор. — Вы разрешите нам войти?
— Да, конечно! — подруги одновременно посторонились и сделали приглашающие жесты, указывая в сторону гостиной. — Простите, мы так растерялись, что держим вас на пороге.
— Так вот, — продолжил майор, когда все устроились в гостиной. — Ваш нож — настоящая драгоценность, это мы поняли. Но вот какая проблема. Этот нож уже считается холодным оружием, запрещенным к хранению в домашних условиях, по его размерам и по прочим параметрам. Если только у вас нет охотничьего билета. Но, я так понимаю, вы в обществе охотником не состоите?
— Не состоим, — растеряно пробормотала Мадлена Людвиговна.
— Я так и думал, — улыбнулся майор. — В общем, по правилам, мы должны были бы его конфисковать, составив акт об изъятии. Но нам этого делать не хочется. И выход есть.
— Да?.. — слабо вопросила Мадлена Людвиговна.
— Вы должны составить официальное заявление, что этот нож является музейной ценностью, что вы считаете себя его пожизненной владелицей, а потом завещаете его музею. Виктор Петрович, — майор указал на местного милиционера, — заверит ваше заявление, желательно, задним числом — сделаем вид, будто оно написано месяца три назад — и, мы надеемся, этого будет вполне достаточно.
— А какому музею я могу его оставить? — Мадлена Людвиговна была совсем смущена.
Майор пожал плечами.
— Литературному, наверно. Или историческому. Как хотите. Только прошу вас не размышлять слишком долго. От этого заявления зависит судьба ещё одного человека — того, кто помог ребятам отобрать нож у воров и которого без такого заявления придется привлекать за незаконное ношение оружия. И ещё кое за что.
— Да, конечно, — Мадлена Людвиговна выпрямилась. — Шарлота, дорогая, достань мне, пожалуйста, перо и бумагу. Я так переволновалась, что встать не в силах.
Шарлота Евгеньевна — как всегда, более практичная и хозяйственная принесла все необходимые письменные принадлежности — и взрослые принялись обсуждать точный текст заявления. Мы тем временем поглаживали Гиза и чесали ему за ухом.
— Ничего, Гиз, — говорили мы, — вот, тебя выручили, теперь Седого выручим, и все вообще будет хорошо.
Гиз, похоже, нас понимал — так вилял своим коротким крепеньким хвостиком, как будто хотел сказать: «Да, все будет хорошо, я знаю, я не сомневаюсь».
Заявление было составлено за пять минут, потом Виктор Петрович местный милиционер — с лукавым видом расписался под подписью Мадлены Людвиговны и поставил печать.
— Летите, голуби! — сказал он. — Вам время дорого. Но, все-таки, подбросьте меня назад в отделение, а?
— А я вас жду у себя, как только кончится эта ужасная история, сказала Мадлена Людвиговна. — И вас тоже… — обратилась она к милиционерам.
— Да уж, загляну как-нибудь на днях, — сказал Виктор Петрович. Интересно, знаете, поглядеть на нож, из-за которого вышла такая катавасия.
— Просто ума не приложу, как такое может быть… Как люди могут быть такими! — всплеснула руками Мадлена Людвиговна. — Но вы бегите, бегите, у вас, и правда, время не ждет.
И мы помчались назад, через пол-Москвы, в отделение милиции, где ждали своей участи Седой и Пучеглазый.
По дороге майор молчал и только насвистывал. Мы не сразу поняли, что он насвистывает — а когда разобрались, переглянулись с улыбками.
Советская «малина»
Собралась на совет,
Советская «малина»
Врагу сказала «нет»!
Мы взяли того субчика,
Изъяли чемодан,
Изъяли деньги-франки
И жемчуги стакан!