– Я понимаю, что это непростое решение, – говорила женщина, представившаяся Катриной Братт, начальником отдела по расследованию убийств Полицейского управления Осло.
– Судя по всему, это решение уже приняли за меня, – заметила Дагни.
– Конечно, мы не можем заставить вас забрать свое заявление, – произнесла Братт.
– Но в действительности вы занимаетесь именно этим, – сказала Дагни. – Вы перекладываете на меня ответственность за то, чтобы Финне осудили по делу об убийстве.
Женщина-полицейский опустила глаза.
– Знаете, в чем основная задача норвежской народной школы? – спросила Дагни. – Научить учеников быть ответственными членами общества: тому, что, с одной стороны, у гражданина есть обязанности, а с другой – быть им большая честь. Конечно, я заберу свое заявление, если в этом случае Свейна Финне упрячут за решетку до конца его жизни.
– Что касается компенсации жертвам насилия…
– Мне не нужны деньги. Я просто хочу забыть все это. – Дагни посмотрела на часы. До звонка оставалось четыре минуты. И это наполнило ее сердце радостью. Даже спустя десять лет после начала преподавательской карьеры она радовалась возможности давать молодым людям знания, которые, по ее глубокому убеждению, могли помочь им обрести лучшее будущее. Именно в этом и заключается весь смысл профессии педагога. Дагни занималась любимым делом и приносила людям пользу. А кроме этого, ей, в сущности, ничего и не было нужно. Ну разве что забыть весь этот кошмар. – Вы обещаете, что его осудят?
– Обещаю, – сказала женщина-полицейский, вставая.
– А Харри Холе, что будет с ним? – спросила Дагни.
– Не знаю, но надеюсь, что адвокат Финне заберет заявление своего подопечного о похищении.
– Надеетесь?
– То, что сделал инспектор Холе, конечно, незаконно. Полиция не должна работать такими методами, – признала Катрина. – Но он пожертвовал собой ради поимки Финне.
– А заодно пожертвовал и мной, чтобы реализовать свою личную месть?
– Я уже говорила, что не собираюсь оправдывать Харри Холе за все, что он натворил, но факт остается фактом: без него Свейн Финне мог продолжать терроризировать вас и других женщин.
Дагни Йенсен медленно кивнула.
– Мне нужно вернуться и подготовиться к допросу, – произнесла Катрина. – Спасибо, что согласились помочь нам. Обещаю, вы не пожалеете.
Глава 23
– Нет-нет, вы нисколько не помешали мне, фру Братт, – сказал Юхан Крон, зажимая телефон между ухом и плечом и застегивая пуговицы на рубашке. – Значит, все три заявления отозваны?
– Как скоро вы с Финне можете явиться на допрос?
Юхан Крон наслаждался ее раскатистым бергенским «р». Вернее, тем, что собеседница не выговаривала эту букву, в ее речи был только намек на нее. Так у некоторых женщин бывает намек на юбку. Ему нравилась Катрина Братт. Она была красивой, умной и умела за себя постоять. Ну а то, что у нее на пальце имелось обручальное кольцо, – так кого это останавливало? Уж во всяком случае сам он точно не придавал значения подобным формальностям. И еще Крона немного возбуждала нервозность, звучавшая в ее голосе. Совсем как у человека, только что вручившего продавцу чемодан с деньгами и ждущего, когда дилер отдаст ему сумку с наркотиками. Крон подошел к окну, раздвинул большим и указательным пальцем пластины жалюзи и выглянул с шестого этажа на улицу Розенкранца, что шумела внизу. Было всего три часа дня, но в Осло пробки начинаются как раз в это время, поскольку у многих заканчивается рабочий день. Но разумеется, не у адвокатов. Иной раз Юхан Крон задумывался о том дне, когда нефть иссякнет и его соотечественникам снова придется вернуться в реальный мир, жить по его законам. Оптимизм говорил ему, что все будет хорошо, что люди приспособятся к новой ситуации быстрее, чем можно себе представить: достаточно посмотреть на страны, прошедшие через войну. Однако здравый смысл утверждал, что государство, в котором не существует традиций заниматься инновациями и передовыми технологиями, вернется назад, туда, откуда пришла Норвегия: на самое дно европейской экономики.
– Мы сможем приехать через два часа, – пообещал Крон.
– Хорошо, – ответила Братт.
– Тогда до встречи.
Крон закончил разговор и какое-то время продолжал стоять, размышляя, куда бы положить телефон.
– Иди сюда, – произнес голос из темноты; он подошел к женщине, лежавшей на диване «Честерфилд», и взял свои брюки. – Ну что?
– Они заглотили наживку, – сказал Крон и, прежде чем надеть брюки, проверил, нет ли на них пятен.
– Значит, это наживка? Хочешь поймать их на крючок?
– Я и сам толком не знаю. В данном случае я только следую указаниям клиента.
– Но ты подозреваешь, что здесь есть крючок?
Крон пожал плечами и огляделся в поисках ботинок.
– Поживем – увидим.
Он уселся за массивный письменный стол из Quercus velutina, черного дуба, который достался ему от отца, снял трубку стационарного телефона и набрал номер.
– Мона До, слушаю вас, – весело затрещал из динамика энергичный голос криминального репортера газеты «ВГ».
– Здравствуйте, фрёкен До, это Юхан Крон. Обычно вы звоните мне сами, но на этот раз я вас опередил. У меня есть дело, которое, как мне кажется, достойно оказаться на первой полосе вашей газеты.
– Речь идет о Свейне Финне?
– Да. Полицейское управление Осло только что подтвердило, что прекращает расследование необоснованных заявлений об изнасилованиях, которые появились в суматохе, поднявшейся вокруг моего клиента, когда его арестовали по подозрению в убийстве.
– Я могу процитировать вас?
– Можете сказать, что я подтверждаю распространившиеся слухи, в связи с которыми, как я догадываюсь, вы недавно мне звонили.
Повисла пауза.
– Понимаю, Крон. Но я не могу этого написать.
– Тогда напишите, что я обнародовал эти сведения, чтобы опередить слухи. Дошли ли эти слухи до вас, не имеет значения.
Снова пауза.
– Хорошо, – ответила Мона До. – А вы можете сообщить мне какие-нибудь подробности относительно…
– Нет! – прервал ее Крон. – Получите больше информации сегодня вечером. И не публикуйте сказанное раньше пяти часов.
– Мы же договорились. Но если у меня появится эксклюзивный материал…
– Он только ваш, дорогуша. До связи.
– Всего один вопрос, последний. Откуда у вас мой номер, его же нет в открытом доступе?
– Как я уже говорил, вы звонили мне на мобильный, а в этом случае ваш номер отображается на дисплее моего телефона.
– И вы его сохранили?
– Ну да, на всякий случай. – Крон положил трубку и повернулся к кожаному дивану. – Алиса, малышка, не могла бы ты уже надеть юбку, нам надо немного поработать.
Бьёрн Хольм стоял на тротуаре перед баром «Ревность» в районе Грюнерлёкка. Он настежь распахнул дверь и, услышав музыку, звучавшую в баре, понял, что отыщет Харри там. Он затащил коляску с малышом в почти пустое помещение. Средний по размерам бар был оформлен в стиле английских пабов: перед большой стойкой стояло несколько простых деревянных столов, а вдоль стен расположились кабинки. Сейчас всего пять часов, но попозже вечером заведение наверняка наполнится посетителями, потому что за то короткое время, что «Ревностью» управляли Эйстейн Эйкеланн и Харри, им удалось превратить это место в нечто совершенно необычное, в паб, куда приходили, чтобы послушать музыку, которую проигрывали на специальной установке. Никаких модных диджеев, просто композиция за композицией, в зависимости от темы вечера, а темы были указаны на неделю вперед в расписании, вывешенном у дверей. Бьёрна тоже пару раз привлекали в качестве консультанта: когда составляли плей-листы, посвященные музыке в стиле кантри и Элвису. Но особенно ему запомнилась подготовка вечера «Композиций, написанных не менее сорока лет назад американскими музыкантами из штатов, начинающихся на букву „М“».
Харри сидел спиной к Бьёрну за барной стойкой, низко свесив голову. Из-за стойки Эйстейн Эйкеланн протягивал кружку пива вновь прибывшему. Ничего хорошего это не обещало. Но Харри, по крайней мере, мог сидеть.
– Возрастное ограничение – двадцать лет, чувак! – Эйстейн пытался перекричать песню «Good Time Charlie’s Got The Blues», написанную в начале семидесятых, единственный настоящий хит Дэнни О’Кифа. Нетипичная музыка для Харри, однако для того, чтобы он сдул пыль с пластинки и проиграл ее в баре «Ревность», – в самый раз.
– Даже в сопровождении взрослых? – поинтересовался Бьёрн, паркуя коляску возле одной из кабинок.
– А в какой именно момент человек понимает, что стал взрослым, а, Хольм? – Эйстейн Эйкеланн опустил кружку на стойку.
Бьёрн улыбнулся:
– В тот момент, когда он впервые видит своего ребенка и понимает, что тот только-только начал свое путешествие и ему потребуется чертовски много помощи от взрослых. Вот как этому типу. – Бьёрн опустил руку на плечо Харри и заметил, что тот склонил голову, потому что читал что-то в своем телефоне.
– Видел первую полосу «ВГ» со статьей об аресте? – спросил Харри, поднимая стоявшую перед ним чашку.
Кофе, определил Бьёрн Хольм.
– Да. Кстати, журналюги поместили там твою фотографию.
– Ну и хрен бы с ними, но посмотри, что появилось только что. – Харри поднял телефон, и Бьёрн стал читать.
– Вижу, здесь написано, что мы заключили сделку, – сказал он. – Убийство против изнасилования. Согласен, необычно, но такое изредка допускается.
– Ага, однако не допускается, чтобы об этом писали в газетах, – парировал Харри. – По крайней мере, до тех пор, пока медведя не убьют.
– Тебя что-то смущает?
– Когда заключаешь сделку с дьяволом, спроси себя, почему эта сделка кажется выгодной дьяволу.
– Попахивает паранойей.
– Я искренне надеюсь, что у нас и впрямь будет признание, полученное во время допроса, проведенного полицейскими по всем правилам. Потому что от того, что мне удалось добыть в бункере, защитник вроде Крона камня на камне не оставит.