толами, но дело продвигалось медленно, потому что зал был полон воды. И вероятно, по поверхности ее ходили большие волны, потому что его влекло сначала вперед, а потом назад, а хрустальные люстры в форме буквы «S» кружились в такт вальсу. Когда Харри добрался до Ракели и уже хотел что-нибудь ей сказать, ноги вдруг оторвались от пола и его понесло вверх. Ракель протянула руку, встала со стула и попыталась поймать Харри, но не смогла до него дотянуться. Она оставалась внизу, а он поднимался все выше и выше. А потом он обнаружил, что вода постепенно становится теплой и окрашивается в красный цвет, так что сквозь нее уже ничего невозможно разглядеть. Ракель скрылась из вида. Только сейчас он понял, что не может дышать, и принялся отчаянно барахтаться, чтобы выбраться на поверхность.
– Добрый вечер, Холе.
Харри разомкнул веки. Свет ножом резанул по глазам, и он снова закрыл их.
– Трихлорметан. Более известен как хлороформ. Средство, конечно, немного старомодное, но эффективное. Мы использовали его в Е14, когда нам надо было кого-нибудь похитить, – произнес какой-то человек.
Харри бросил на него быстрый взгляд, но ничего не рассмотрел, поскольку в лицо ему был направлен яркий свет.
– У тебя наверняка возникло множество вопросов. – Голос доносился из темноты позади лампы. – Например: «Что случилось? Где я? Что этому типу от меня надо?»
Во время похорон они обменялись всего парой слов, и все же Харри узнал голос и этот небольшой намек на картавое «р».
– Позволь мне ответить на последний вопрос, Холе, наверняка он волнует тебя больше всего. Итак, что мне от тебя надо?
– Бор, – прохрипел Харри. – А где Кайя?
– Об этом не беспокойся.
Судя по акустике, Харри находился в большом помещении. Возможно, с деревянными стенами. Точно не в подвале. Но здесь было холодно и влажно, как будто помещением давно не пользовались. Запах нейтральный, как в зале для собраний или офисе. Может, так оно и есть. Его руки были плотно примотаны скотчем к подлокотникам, а ноги – к основанию офисного кресла на колесиках. Краской или штукатуркой не пахло, но Харри видел отблески света на прозрачной пленке, которой был покрыт паркет под его креслом и перед ним.
– Кайю ты тоже убил, Бор?
– Что значит «тоже»?
– Как и Ракель. И других женщин, чьими фотографиями увешаны стены твоего загородного дома.
Он услышал шаги за лампой.
– Я собираюсь сделать признание, Харри. Да, я убивал. Сперва я думал, что не способен на убийство, но, как выяснилось, ошибался. – Шаги прекратились. – Не зря говорят: стоит только начать…
Харри откинул голову назад и уставился в потолок. Одну из панелей убрали, из отверстия торчало множество обрезанных проводов. Наверное, для компьютеров.
– До меня дошли слухи, что одному из наших спецназовцев, Воге, известно кое-что об убийстве Халы, моей личной переводчицы. Когда я проверил эти слухи и выяснил, что именно он знает, то понял: его надо прикончить.
Харри закашлялся.
– Все ясно: этот Воге вышел на твой след и ты его убил. А теперь решил убить и меня. Я не собираюсь быть твоим исповедником, Бор, поэтому переходи сразу к казни.
– Ты неправильно понял меня, Харри.
– Когда все вокруг тебя неправильно понимают, самое время задаться вопросом: а не сошел ли ты сам с ума? Бор, давай, чертов ублюдок, я готов.
– Ну зачем же так спешить?
– Вполне возможно, что там лучше, чем здесь. И компания, надеюсь, поприятнее.
– Ты ошибаешься, Холе. Позволь мне рассказать, как было дело.
– Нет! – Харри дернулся на стуле, но скотч удержал его на месте.
– Послушай. Пожалуйста. Я не убивал Ракель.
– Я знаю, что ты убил Ракель, Бор. И не хочу слышать ни рассказов об этом, ни твоих высокопарных изви…
Харри замолчал, когда лицо Руара Бора неожиданно осветилось снизу, как в фильме ужасов. И только через секунду сообразил, что свет исходит от телефона, лежавшего на столе между ними, который только что зазвонил.
Бор посмотрел на мобильник:
– Тебе звонят, Харри. Это Кайя Сульнес.
Бор нажал на экран, поднял трубку и приложил ее к уху Харри.
– Харри? – раздался голос Кайи.
Он прочистил горло.
– Где… где ты?
– Я только что вернулась домой и обнаружила, что ты звонил мне. Я отправилась перекусить в новый ресторанчик по соседству, а телефон оставила дома заряжаться. Скажи, ты ведь был здесь?
– С чего ты взяла?
– Мой ноутбук переставили с письменного стола на журнальный столик. Скажи, что это сделал ты, а то я не на шутку перепугаюсь.
Он смотрел прямо на лампу.
– Харри? Ты где? У тебя такой странный голос…
– Да, это сделал я, – подтвердил Харри. – Так что беспокоиться не о чем. Слушай, я сейчас немного занят, перезвоню тебе попозже, ладно?
– Хорошо, – произнесла она с сомнением.
Бор дал отбой и положил трубку на стол.
– Почему ты не поднял тревогу?
– Полагаю, это бесполезно, иначе ты не позволил бы мне поговорить с Кайей.
– Я думаю, это потому, что ты веришь мне, Харри.
– Ты прикрутил меня скотчем к креслу. Не имеет значения, чему я верю.
Бор снова вышел на свет. Он держал в руках большой нож с широким лезвием. Харри попытался сглотнуть, но во рту у него пересохло. Бор поднес нож к Харри. К нижней стороне подлокотника. Полоснул. Проделал то же самое с левым подлокотником. Харри поднял освобожденные руки и принял протянутый нож.
– Я привязал тебя для того, чтобы ты не напал на меня, прежде чем услышишь всю правду, – пояснил Бор, пока Харри освобождал от скотча ноги. – Ракель рассказала мне об угрозах, которые поступали в ее и твой адрес после раскрытия тобой нескольких громких дел. От людей, находившихся на свободе. И я приглядывал за вами.
– За нами?
– Прежде всего – за ней. Я, так сказать, нес вахту. Точно так же я присматривал за Кайей в Кабуле, после того как Халу изнасиловали и убили. А теперь опекаю ее в Осло.
– Ты знаешь, что это называется паранойя?
– Знаю.
– Хм… – Харри выпрямился и помассировал предплечья. Нож он оставил у себя. – Ладно, рассказывай.
– С чего начать?
– Начни с сержанта.
– Принято. В спецназе нет откровенных идиотов, поскольку игольное ушко, через которое следует пролезть, чтобы попасть в это подразделение, слишком узкое. Но сержант Воге был одним из тех солдат, у кого, как говорится, тестостерона больше, чем мозгов. Вскоре после убийства Халы, когда все только об этом и говорили, до меня дошли слухи: кто-то болтает, что, похоже, Хала очень любила Норвегию, потому что на ее теле было вытатуировано норвежское слово. Я проверил и выяснил, что сержант Воге трепался об этом за кружкой пива в баре. Дело в том, что Хала всегда ходила полностью закутанной в одежду, а татуировка располагалась у нее над сердцем. Совершенно исключено, чтобы она рассказала об этом Воге. И я знаю, что Хала всячески скрывала эту татуировку. Несмотря на то что татуировки хной весьма распространенное явление в Афганистане, многие мусульмане считают постоянные наколки sin of the skin[41].
– Хм… Но для тебя это, выходит, не являлось тайной?
– Нет. Кроме мастера, сделавшего татуировку, я был единственным, кто знал о ней. До того как вытатуировать это слово, Хала проконсультировалась у меня, как оно правильно пишется, и уточнила, нет ли у него также какого-нибудь другого, неизвестного ей значения.
– И что же это было за слово?
Бор грустно улыбнулся:
– «Venn» – «друг». Хале нравилось изучать языки; помню, я еще объяснял ей разницу между новонорвежским и букмолом. Очень способная была девочка.
– Но Воге мог услышать о татуировке от тех, кто нашел труп или же производил вскрытие, – предположил Харри.
– Исключено. Два удара ножом… – Бор замолчал и с дрожью втянул в себя воздух. – Два из шестнадцати ударов ножом порезали татуировку и сделали ее нечитаемой для тех, кто не знал, что там было написано изначально. Так что это мог знать только тот, кто…
– …изнасиловал девушку и увидел татуировку до того, как начал бить ее ножом. Так?
– Да.
– Я понимаю, но это не совсем доказательство, Бор.
– Абсолютно верно. Мало того, учитывая иммунитет МССБ, Воге отправили бы в Норвегию, где адвокат средней руки легко снял бы его с крючка.
– И ты назначил судьей себя.
Руар Бор кивнул:
– Она была моей личной переводчицей, я нес за нее ответственность. Как и за сержанта Воге. Он тоже был моим подчиненным. Я связался с родителями Халы и сказал, что лично привезу ее бренные останки в их деревню. Деревня находилась в пяти часах езды от Кабула, причем дорога в основном шла через пустыню. Я приказал Воге сопровождать меня. Через несколько часов я велел парню остановиться, приставил пистолет к его голове и получил признание. Потом я привязал его к машине и поехал. Так называемое D and Q.
– Что-что?
– Drawing and quartering[42]. Наказание за государственную измену, практиковавшееся в Англии в период с тысяча двести восемьдесят третьего по тысяча восемьсот семидесятый год. Приговоренному к смерти вспарывали живот, вынимали внутренности и жгли их прямо у него на глазах, после чего ему отрубали голову. Но перед этим тащили к плахе, привязав сзади к лошади, это и есть drawing. И если расстояние от тюрьмы до плахи было большим, осужденному могло повезти умереть по дороге. Потому что, когда он уже не мог идти или бежать за лошадью, его волокли по брусчатке. Мясо сдиралось с него слой за слоем. Это была долгая и очень мучительная смерть.
Харри вспомнил длинный кровавый след, который обнаружили на асфальте.
– Семья Халы была очень признательна за то, что я доставил домой ее тело, – сказал Бор. – А также труп ее убийцы. Вернее, то, что от него осталось. Они провели очень красивую похоронную церемонию.
– А что они сделали с трупом сержанта?