по расследованию убийств Харри Холе, которого трудно назвать любящим чай фантазером, окажется крепким орешком. И, даже не проводя с Харри популярного психологического теста, Столе подозревал, что следователь набрал бы меньше всего очков по одному пункту: фантазия.
Дыхание Харри стало ровным, как у спящего.
Столе еще раз сосчитал от десяти до одного.
Сомнений нет, Харри в трансе.
– Ты лежишь на полу, – медленно, спокойным голосом говорил Столе. – Это пол в гостиной вашего с Ракелью дома. Наверху, над собой, ты видишь хрустальную люстру, подвески которой образуют букву «S». Что еще ты видишь?
Губы Харри зашевелились. Веки начали подрагивать. Указательный и средний пальцы на правой руке дернулись вверх, как при непроизвольном сокращении мышц. Губы продолжали двигаться, но Харри не издавал ни звука, пока еще нет. Он начал мотать головой взад-вперед, периодически прижимая ее к спинке кресла. На его лице читалась боль. И вот, подобно судорогам, по его длинному телу прокатились две волны дрожи, и он сел, широко раскрыв глаза и глядя прямо перед собой.
– Харри?
– Я здесь. – Харри говорил хриплым невнятным голосом. – Не подействовало.
– Как ты себя чувствуешь?
– Устал. – Харри встал, покачиваясь. Он тяжело моргал и смотрел в пустоту прямо перед собой. – Мне надо домой.
– Может, тебе стоит немного задержаться? – предложил Столе. – Если не завершить сеанс гипноза как положено, то человек может почувствовать тошноту и дезориентацию.
– Спасибо, Столе, но мне и правда пора идти. Спокойной ночи.
– В худшем случае это может привести к страху, депрессии и другим гадостям. Так что давай потратим немного времени, чтобы поставить тебя на ноги.
Но Харри уже шагал к выходу. Столе поднялся и пошел за ним, но, выйдя в прихожую, увидел только, как захлопнулась дверь.
Харри успел добраться до машины и наклониться за ней, прежде чем его начало рвать. Снова и снова. И только когда наполовину переваренный ужин, единственное, что он съел за весь день, освободил желудок полностью, он выпрямился, вытер рот тыльной стороной ладони, смахнул с глаз слезы и забрался в машину. Некоторое время он сидел и пялился в лобовое стекло.
А потом достал телефон и набрал номер, который ему дал Бьёрн.
Спустя несколько секунд Харри услышал, как слабый мужской голос пробормотал в трубку свое имя, и это показалось ему неправильным, привычкой из каменного века телефонии.
– Простите, что разбудил вас, Фройнд. Это снова инспектор Харри Холе. Тут у нас возник форс-мажор, поэтому дело не терпит отлагательств, и я хотел спросить, не могли бы сообщить мне все, что известно на данный момент относительно тех изображений с фотоловушки.
Его собеседник от души зевнул.
– Но я еще не закончил работу.
– Поэтому я и говорю: на данный момент, Фройнд. Сейчас любая мелочь может помочь.
Харри услышал, как эксперт по трехмерному анализу шепотом поговорил с кем-то, прежде чем продолжить беседу.
– Рост и ширину плеч человека, входящего в дом, определить сложно, поскольку он сгорбился, – сказал Фройнд. – Но предположительно – подчеркиваю, лишь предположительно – человек, выходящий из дома, если считать, что он стоит в дверном проеме в полный рост и на его обуви нет платформы или чего-то подобного, имеет рост в диапазоне от метра девяноста до метра девяноста пяти. Можно также предположить, исходя из силуэта автомобиля и расстояния между сигналами торможения и фонарями заднего хода, что марка машины – «форд-эскорт».
Харри сделал вдох:
– Спасибо, Фройнд. В общем-то, это все, что мне надо было знать. Отдыхайте спокойно, дело больше не срочное. Пожалуй, на этом вообще можно остановиться. Пришлите мне карту памяти и счет-фактуру по обратному адресу, указанному на конверте.
– Лично вам?
– Да, так проще. Мы свяжемся с вами, если нам потребуется что-либо уточнить.
– Хорошо, Холе, как скажете.
Харри отсоединился.
Выводы эксперта по трехмерным изображениям лишь подтверждали то, что Харри и так знал. Он увидел картину, когда сидел в кресле у Столе Эуне. Теперь он вспомнил все.
Глава 36
Белый «форд-эскорт» был припаркован в Берге. Облака проносились по небу, словно бы в панике сбегая от чего-то, но ночь еще не начала сдавать свои позиции.
Харри Холе прислонился головой к лобовому стеклу, ледяному и влажному. Ему захотелось включить радиостанцию «StoneHardFM», врубить на полную катушку хард-рок, на несколько секунд освободить сознание. Но нет, нельзя, ему надо думать.
Это просто невероятно. Не то, что он внезапно вспомнил, а то, что ему удавалось не помнить, держать воспоминания на расстоянии. Казалось, что слова Столе о гостиной и люстре в форме буквы «S», звук имени Ракели раскрыли ему глаза. И в ту же секунду он ясно увидел все, абсолютно все.
Стояла ночь, он проснулся, глядя прямо на хрустальную люстру. И сообразил, что вернулся в гостиную дома на улице Хольменколлвейен. Но не понял, как он там оказался. Свет был приглушен – так Харри с Ракелью всегда делали, когда оставались вдвоем. Он почувствовал, что его рука лежит в чем-то мокром и липком. Харри поднял ее. Кровь? Потом он повернулся. Повернулся и посмотрел прямо ей в лицо. Она совсем не казалась спящей. Было похоже, что она смотрит на него пустыми глазами. Или потеряла сознание. Вернее, мертва. Ракель лежала в луже крови.
Харри сделал то, что обычно используется в качестве метафоры, – ущипнул себя за руку. Вонзил ногти в руку со всей силы в надежде на то, что боль смоет это зрелище, он проснется, вздохнет с облегчением и поблагодарит Бога, в которого не верил, за то, что все это оказалось лишь ночным кошмаром. Он даже не пытался реанимировать Ракель: Харри повидал слишком много мертвецов и знал, что все кончено. Все выглядело так, словно ее закололи ножом, фирменная кофта пропитана кровью, потемневшей вокруг ран на животе. Но умерла она от удара в шею. Смертельный удар, нанесенный человеком, который знал, куда бить. Как он сам.
Неужели это он убил Ракель?
Харри оглядел комнату, пытаясь обнаружить признаки того, что дело обстоит иначе.
Однако их не нашлось. Никаких следов постороннего нет. Только он и она. И кровь. Или?..
Он встал на ноги и, пошатываясь, направился к входной двери.
Она была заперта. Если кто-то был здесь и ушел, он должен был закрыть дверь ключом снаружи. Харри вытер окровавленную руку о брюки и открыл ящик комода. Оба ключа лежали в нем. Ее и его. Тот, что он вернул Ракели однажды днем в ресторане «Шрёдер», когда упрашивал ее позволить ему вернуться, хотя и обещал самому себе никогда этого не делать.
Еще один ключ находился немного южнее Северного полюса, в Лаксэльве, у Олега.
Харри огляделся. Слишком многое надо было понять и осмыслить, так много вещей, которым он не мог найти объяснения. Неужели он лишил жизни женщину, которую любил? Когда он задал себе этот вопрос, когда прошептал имя Ракели, это показалось невозможным. Но затем Харри сформулировал вопрос иначе, спросив себя, мог ли он сам разрушить то, что имел, и на этот раз подобная перспектива выглядела не столь уж невероятной. И к тому же обширный опыт научил его, что факты сильнее шестого чувства. Интуиция – это всего лишь сумма косвенных улик, которые могут быть побиты одним сокрушительным фактом. А фактическая база была такова: брошенный супруг находится вместе со своей убитой женой в доме, дверь которого заперта изнутри.
Харри знал, что делает. Залезая в шкуру следователя, он пытался защититься от невыносимой боли, которая еще не нахлынула, но надвигалась на него, как несущийся на полной скорости товарняк. Он пытался свести тот страшный факт, что мертвая Ракель лежит на полу, к делу об убийстве, которое можно расследовать; так, бывало, он – еще до того, как начал бухать в одиночку, – бежал в ближайший бар, как только чувствовал, что боль от жизни необходимо заглушить спиртным. Он пытался выступать на арене, которая, как он думал, ему хорошо знакома. А почему бы и нет? Почему бы не предположить, что, когда ты видишь, что любовь всей твоей жизни лежит перед тобой, сломанная и бездыханная, та часть мозга, которая управляется инстинктами, производит единственный логичный и необходимый выбор. Влезть в шкуру следователя.
Потому что кое-что еще можно, даже необходимо спасти.
Харри уже знал, что не боится возмездия; наоборот, любое наказание, особенно смерть, казалось освобождением: это все равно что найти окно на сотом этаже пылающего небоскреба, когда тебя окружают языки пламени. И вне зависимости от того, был ли он в момент совершения преступления в здравом уме, в состоянии помешательства, или же все произошло случайно, он знал, что заслуживает наказания.
В отличие от Олега.
Олег не заслуживает того, чтобы вместе с матерью лишиться еще и отца, своего настоящего, хотя и неродного отца. Лишиться прекрасной истории о своей жизни, о взрослении в обществе двух очень любящих друг друга людей, истории, которая сама по себе служила доказательством существования любви, возможности ее существования. Олег сейчас сам только-только нашел себе подругу и наверняка рассматривал в перспективе возможность создания своей собственной семьи. Правда, мальчик видел, как Ракель с Харри несколько раз расставались, но еще он был главным свидетелем того, как два человека любят друг друга и желают один другому счастья. Поэтому они с Ракелью всегда находили дорогу обратно. Отнимешь у него это представление, нет, эту правду – и, черт возьми, Олег будет уничтожен. Ведь неправда, что Харри убил Ракель. Нет никаких сомнений в том, что она лежала там, на полу, а он стал причиной ее смерти, но все ассоциации и выводы, которые автоматически будут сделаны, когда выяснится, что отвергнутый супруг убил свою жену, были ложью. На самом деле все не так.
Ход событий всегда был сложнее, чем предполагалось изначально, а вот мотивы неизменно оказывались простыми и ясными. И не было у него никакого мотива, равно как и желания убить Ракель, никогда! Поэтому Олега следовало защитить от этой чудовищной лжи.